— Мина слева! У борта! — не совсем по-уставному доложил Юлий.
И опять обернулся, замахал руками.
Рядом стоял Агейчиков. Когда он появился, Юлий не заметил, но один вид могучей фигуры боцмана наполнил юнгу радостью.
— Держись, братишка! — пророкотал Агейчиков, перекрывая все шумы. — Сейчас мы ее утихомирим.
Юлий по привычке рванулся, хотел встать, но так и остался лежать распластанный у ног боцмана.
Проклятый мороз — намертво приковал к палубе!
— Там она. — Юлий вытянул вперед руку, указывая на пляшущую в воде мину.
— Вижу, — спокойно ответил Агейчиков. — Подстрахуешь меня. Держи крепче!
Боцман подал Юлию страховочный трос, другой конец которого был обмотан у него вокруг пояса.
«Что он хочет делать? — в недоумении подумал Юлий. — Неужели… за борт?»
— Есть, — заученно прохрипел он, принимая конец троса.
Трос был скользкий, мокрый, вырывался из рук. Для надежности Юлий намотал его на ладонь. И с опаской следил за приготовлениями боцмана.
— Да не смотри ты на меня так, будто на погибель провожаешь, — буркнул боцман, присев на корточки. — Не беспокойся, все очень просто. Главное — не упустить момент.
Но Юлий еще не понимал, о каком моменте идет речь. Тревога не сходила с его лица.
Ход корабля заметно замедлялся, однако нос продолжал катиться вправо.
Море, безразличное ко всему, по-прежнему неистово плескалось, и на палубу катера то и дело накатывались потоки воды. Они достигали рубки и там, столкнувшись с броней, взмывали вверх, рассыпались брызгами, замерзавшими на лету.
Из-за низких облаков вдруг выглянуло солнце. Его неяркие лучи, скользнув над поверхностью моря, осветили гребни волн. И в этих лучах отчетливее стала видна мина. Ее шершавая спина, ощетинившаяся тупыми отростками колпаков, угрожающе приближалась к борту.
Агейчиков и Юлий не спускали с нее глаз.
— Три метра! — с хрипом выдавил Юлий, подняв на боцмана вопросительный взгляд. Ему стало жарко, он почувствовал, что потеет. Ведь еще один накат — и мина ударит в обшивку корабля.
— Пора, — сказал боцман скорее самому себе, а юнге бросил коротко: — Не робей, все будет в порядке. Трос потравливай.
Юлий ничего не успел ответить. Боцман одним махом соскользнул за борт. Могло показаться, что он неожиданно упал в воду, но это было не так.
В первый момент Агейчиков исчез из вида.
Юлий почувствовал, как натянулся трос, и всеми силами постарался удержать его. Потом из-под скулы катера показалась голова боцмана, окутанная капюшоном капкового бушлата. Всплыл он как раз между миной и кораблем.
И тут очередная волна подхватила мину и понесла ее прямо на боцмана.
«Пришибет Агейчикова», — в страхе подумал Юлий, даже позабыв, что мина угрожает и ему самому, и всему кораблю.
Но расчет боцмана оказался точным. Он, подобно тому как опытный волейболист принимает опасный мяч, принял мину на вытянутые руки и спружинил ее удар. Удерживая смертоносный снаряд на расстоянии, не позволяя ему соприкоснуться с обшивкой, Агейчиков стал продвигаться вдоль борта.
«Хочет увести за корму». Только теперь Юлий полностью разгадал замысел боцмана.
— Трос давай! — Над Юлием склонился комендор носового орудия Палев. Никаких эмоций по поводу того, что происходило, комендор не высказал. Не удивился он и тому, что Юлия прочно приморозило к настилу палубы.
Юлий, в свою очередь, воспринял как должное появление комендора. Он размотал с руки конец страховочного троса и передал Палеву.
— Держи.
— Командир приказал продолжать наблюдение. — Палев наклонился к самому уху юнги. — Такие штучки здесь еще могут повстречаться.
Палев многозначительно кивнул за борт — туда, где Агейчиков вел неравную борьбу с миной. И, бережно неся страховку, пошел по обледенелой палубе к корме. Двигался он осторожно, выверяя каждый шаг.
— Есть продолжать наблюдение.
Юлий проводил Палева тревожным взглядом. «Скажет тоже: штучки», — мысленно удивился он, прикидывая, сколько мин может повстречаться за одну вахту. Число получалось неопределенное — от нуля до нескольких десятков. Неужели еще хоть одна встретится?
Остаток вахты он провел в смутном беспокойстве за судьбу боцмана и нетерпеливом ожидании смены. Ощущение опасности обострило его внимание. Не поддаваясь усталости, Юлий тщательно, метр за метром прощупывал взглядом бесконечную, монотонно набегавшую череду волн.
С обнаруженной миной было покончено за несколько минут. Агейчиков сумел «отбуксировать» незваную гостью за корму, после чего был вытащен из воды на палубу и отправлен в машинное отделение на переодевание и отогревание.
А мину расстреляли из носового орудия.
В последний момент Юлий увидел ее еще раз. Она мелькнула черным глянцем на вершине волны, метрах в ста по левому борту.
Палев — он был уже на месте, в составе расчета — точно навел свою пушку.
Один за другим прозвучали три выстрела. Юлия обдало теплым воздухом. В ноздри ударил колючий запах пороховой гари. Он непроизвольно закрыл глаза. А когда открыл, увидел: там, где находилась мина, море вздыбилось гигантским конусом. Прогрохотал взрыв, подобный раскату грома. Корпус корабля содрогнулся, словно по нему ударили необычной величины мягким молотом. На какой-то миг корабль даже остановился, а потом опять закачался на зыбкой поверхности воды.
«Прав был боцман, — подумал Юлий. — Все очень просто. И не так страшно. Главное — не упустить момент. И увидеть мину как можно дальше… Как можно дальше…»
Катер снова лег на заданный курс и стал набирать скорость. Привычно, нескончаемой вереницей побежали навстречу волны. Форштевень упрямо врезался в них. И потоки ледяной воды перекатывались через Юлия.
«Мокрая» продолжалась.
А юнга неотрывно смотрел вперед и упрямо твердил себе: «Как можно дальше… Дальше…»
И слизывал с потрескавшихся губ соленую накипь.
Смена пришла неожиданно.
— Живой? — Глухой голос Свириденко прозвучал как из глубокого подземелья.
Только теперь Юлий понял, каким желанным для него был этот знакомый голос бывалого комендора.
— Живой, — не скрывая радости, отозвался он и безуспешно попытался сдвинуться с места. Ледяной кожух из смерзшихся капкового бушлата и ватных брюк накрепко сковал его движения.
— Обожди, трошки потерпи, — успокоил юнгу Свириденко, увидев напрасные попытки Юлия вырваться из ледового плена. — Сейчас мы тебе поможем… Давай, Игнат, действуй. Вызволяй братишку…
Последние слова были обращены к электрику Пикачу, который пришел помочь сменщикам.
Ему предстояло заступить на вахту впередсмотрящим после Свириденко. Через час.
— Это можно, — охотно согласился Игнат.
Он сноровисто заработал железным топориком, вырубая изо льда одежду Юлия. Потом отвязал его от кнехта и, ухватившись за освободившийся конец, поволок по палубе к люку машинного отделения.
«На ходу» Юлий мельком глянул поверх рубки. Вместо Феди Столярова вахту сигнальщика нес кто-то другой — Юлий не узнал кто. Но старший лейтенант Гринев возвышался над рубкой привычно и неизменно.
«Так и стоит бессменно, — с теплотой и восхищением подумал Юлий. — И будет стоять до возвращения в базу. А ведь ему не легче».
Это было известно всему экипажу: в походе командир корабля несет вахту бессменно.
В какой-то момент взгляды командира и юнги встретились. В глазах Гринева улавливался немой вопрос: «Ну как ты там, не очень испугался?» И Юлий — тоже глазами — ответил: «Ничего, привыкаю, стараюсь быть похожим на вас».
Командир едва заметно кивнул ему. «Молодец, юнга», — как бы сказал он.
На сердце у Юлия полегчало: выдержал!
В машинном отделении было тепло и как-то по-особенному уютно. Знакомо пахло соляркой и отработанным маслом.
Монотонный гул моторов заглушал тоскливые песни бушевавшей наверху стихии.
Друзья-мотористы Борис Тучин и Вахтанг Кацадзе встретили Юлия шутливыми репликами. Здесь же оказался и сменившийся с вахты Федя.
— Вай-вай, это же айсберг среднего размера, а не человек, — нарочито восхитился Вахтанг.
— Вроде ледянки, на которых в рязанских деревнях с гор катаются, — поддержал его Тучин. — А в общем молодчина наш Юлий, оморячился по первому разряду.
— Теперь мы будем, значит, его оттаивать, — захлопотал вокруг друга Федя.
Юлия, все еще неповоротливого, прислонили к пышущему жаром корпусу мотора. Вахтанг стянул с него шапку и подшлемник. Федя принес в металлической кружке обжигающе горячего чая.
Ледовая корка на бушлате и брюках Юлия стала быстро исчезать. Струйками воды она потекла в трюм.
— После такой бани неплохо бы сто граммов чего-нибудь покрепче, — усмехнулся Тучин. — Боцман вон принял и сразу согрелся.
