— Вот этого я не знаю. Ущерб выплачен?
— Нет еще… Могу идти?
— Идите.
Капитан мнет в руках фуражку, кивает Белову и выходит, опрокинув по дороге стул.
Я выбираюсь из угла, откуда внимательно наблюдал процедуру расследования…
— Так что и верно — суд? — спросил я Белова, после того, как перед моими глазами дважды прошли капитаны. Они были очень похожи, водители «Тисса» и «Занаи», но, вероятно, только внешне, так как безукоризненная точность документов, представленных «Тиссом», убеждала в аккуратности его капитана.
— Может быть, обойдется одним арбитражем.
— Но ведь дело это как будто ясное? Коли записям журнала «Занаи» верить нельзя, остается принять истиной прокладку «Тисса». Тогда виновной оказывается «Заная».
— Выходит так. Да-а, если бы можно было восстановить прокладку!..
В голову мне пришла мысль.
— Михаил Никодимович, — сказал я, — в районе острова были в тот день еще суда?
— Скорее всего — да.
— На них, конечно, работали радиолокационные станции?
Белов кивнул. Я понимал, что предлагаю ему непосильный труд. Если собрать журналы всех судов, которые плавали тогда в районе столкновения, и выписать их радиолокационные наблюдения, то среди сотен безымянных отметок могут попасться и места «Занаи» и «Тисса»…
А если нет? Тогда весь каторжный труд пойдет насмарку.
Больше мы ничего не сказали друг другу.
Позвонили из рыбного порта и сообщили, что машина, выделенная в распоряжение инспектора, уже вышла.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
о том, что мы увидели, попав на Край Света
У машины, которую нам дали, на потрепанных, облепленных сухой грязью шинах висели цепи. Кузов был высоко и настороженно поднят.
Мы погрузили надувную лодку. Взревел мотор. Кузов угрожающе затрещал. Пыльная дорога понесла нас мимо однообразных деревянных бараков.
Мы проехали поселок, дорога кончилась. Перед нами начали прихотливо извиваться две разбитые коричневые колеи.
Впереди синел горный перевал.
— Я бы предпочел асфальт! — сказал Аркадий.
Едва он успел это сказать, одно колесо взобралось на обочину, второе нырнуло вниз, — Аркадий свалился на меня.
Мы ехали по полю, усеянному камнями. Жалобно стонали рессоры, хрустел кузов.
Поле кончалось, и начиналась топь. Мотор ожесточенно завыл. Густая коричневая жижа поплыла вровень с осями. Шофер поминутно то включал, то выключал коробку скоростей, наконец круто заложил руль вправо и съехал в ручей.
У ручья было прочное каменистое дно. Мы шли теперь, как торпедный катер. Шумный водяной вал перед носом машины с ревом захлестывал берега. Когда ручью приходило в голову сделать слишком крутой поворот, мы летели к одной из стенок кузова.
— Простите, — сказал я, увидев, что моя нога прочно стоит на ботинке Белова.
Ручей сделал петлю и ушел далеко в сторону. Снова появилась колея. Она шла теперь круто вверх. Машина лезла по склону туда, где среди поросших мелким бамбуком полян стояли увешанные голубым мхом ели.
Я перегнулся через борт и стал срывать со встречных кустов листья.
— Осторожнее — тут есть и ипритка! — сказал Белов.
— Что?
— Сумах ядовитый. — Палец Белова указывал на куст с маслянистыми темно-зелеными листьями. — Может быть тяжелый ожог!
Я отдернул руку.
Синяя стена гор уже нависала над нами.
Держась обеими руками за крышу кабины, Аркадий стоял, как капитан на мостике корабля.
Начался перевал. На последнем подъеме стало сыро. Подул холодный ветер. Машина натужно взревела, преодолела крутой подъем, ударила кузовом и остановилась.
Впереди, тускло поблескивая в лучах неяркого солнца, лежал Тихий океан. Свежий ветер дул порывами в лицо. Рваная линия побережья змеилась у наших ног…
Начался спуск. Машина катилась легко и непринужденно. Расхлябанный кузов пел ритмичную песню: крак-крак-крак… Купы голубоватых деревьев неслись нам навстречу. Сделав зигзаг, дорога вышла к берегу. Впереди на плоском коричневом мысу высветился белый столбик маяка.
— Вот он какой — Край Света! — прошептал Аркадий.
Мы проехали мимо маяка. Белая башня, с кольцевым балконом и стеклянным фонарем наверху, была окружена грудой пристроек. Бетонные казематы соединялись между собой глухими переходами. Маяк был похож на крепость, которой предстоит выдержать осаду долгих зимних штормов.
Машина резко затормозила и стала. Мы рухнули друг на друга.
— Вот ваш пароход, — сказал Белов.
Внизу под обрывом, в центре небольшой бухточки, причудливо громоздились скалы. Между двумя острыми, как лезвия ножей, кекурами виднелся изуродованный корпус судна. Черные бакланы, вертя змеиными шеями, рядками сидели на его палубе.
— Дальше не поедем, — сказал шофер.
Разделив поклажу — корпус шлюпки, весла, помпу, рюкзак, — осторожно ступая, гуськом мы начали спуск. Из-под ног вырывались и с грохотом уносились вниз камни.
Тропинка кончилась. Последние метры мы ползли ногами вперед, один за другим съехали на черный, пропитанный водою песок.
Отсюда было хорошо видно судно. Грудой железного лома оно лежало метрах в пятидесяти от берега. По сторонам высились, как надгробные памятники, кекуры.
Стали надувать шлюпку. Ручная, похожая на круглую гармошку, помпа хрипела и проталкивала в нее с каждым вздохом все меньшую порцию воздуха. Мы провозились с лодкой целый час, пока наконец борта ее не округлились.
— Мало! — сказал Белов.
Накачали еще.
— Будет очень смешно, если мы утонем на этом матраце, — сказал Аркадий. — Вследствие личной халатности погиб инспектор по авариям. Правда, смешно?
Мы бросили лодку на воду, вставили в веревочные петли весла, уселись и, чувствуя себя в лодке, как неопытные канатоходцы на проволоке, стали грести.
Подойти к судну оказалось нелегко: острые края железных листов ножами торчали во все стороны. Они грозили распороть наше утлое суденышко. Мы кружили до тех пор, пока не приметили ровную стенку — остатки корабельной надстройки. Лодка ударилась о нее, Аркадий вцепился руками в иллюминатор. Белов с неожиданной легкостью вспрыгнул на судно.
Мы осмотрели пароход.
Острые раковины балянусов, как волчьи зубы, торчали на покрытых водою листах. Зеленые нитевидные водоросли пятнали стены. Мелкие крабы шурша убегали при нашем приближении. На дне залитых черной водой трюмов мерцали фиолетовые иглы ежей.
Годы и вода не сумели окончательно разрушить корпус судна. Его палуба сохранилась почти на всем протяжении; борт, правда, во многих местах разошелся, но надстройка в средней части судна была цела. Над ней торчали изогнутые остатки мачт.
Аркадий карабкался с одной балки на другую, лазал, обдирая в кровь ладони, по остаткам судовых трапов, заглядывал в каждый люк.
— Где тут шлюпочная палуба? — спросил он.
— Мы стоим на ней.
Белов сидел на корточках и скоблил угол между двумя балками. Балки соединялись треугольной кницей. Перочинным ножом Белов пластинку за пластинкой отделял гнилое железо.
Я молчал, так как уже понял тщету поисков. Вода вымыла из корабельных кают все. То, что избежало ее разрушительного действия и не было унесено волнами, скрывалось теперь под грудой обрушившегося в трюмы железа, а смытое с палубы могло лежать на дне бухты только под слоем песка. Для того чтобы извлечь здесь что-нибудь, нужно было иметь, самое малое, и кран, и рефулер.
— Что вы делаете? — спросил Белова Аркадий.
Маленький инспектор поднял лицо:
— Помогите.
Мы присели рядом с ним и стали расчищать углубление, сделанное Беловым. Из-под ржавчины, поблескивая, показалось железо.
— Нет, тут плохо видно, — сказал Белов, и мы покорно перешли вслед, за ним к противоположному борту.
Мы кончили расчищать новый угол только через час, когда наши ладони были перепачканы коричневой пылью, а пальцы кровоточили.
— Что мы делаем? Вы можете сказать или нет? — не выдержал Аркадий.
Инспектор вытер тыльной стороной ладони лоб.
Угол был расчищен, заклепки, которыми соединялись кница и балки, обнажены.
— Это не «Минин», — сказал Белов. — Это «Аян». — Он осторожно усмехнулся.
Воцарилась тишина, великолепная тишина, которая всегда сопутствует неудаче. Слышны были только бормотание волн и тоскливые крики бакланов.
— Может быть, вы перестанете говорить загадками? — спросил Аркадий. — Из чего вы это поняли? На судне нет ни одной надписи.
— Вот. — Белов погладил ладонью очищенные от ржавчины заклепки.
— Что вы хотите сказать?
— В тысяча девятьсот девятом году фирма Ланц перешла на крепление палубного бимса со шпангоутом с помощью кницы и восьми заклепок, вместо шести, как это делалось ранее… «Минин» был построен в девятьсот шестом году, «Аян» заложен в девятьсот девятом… Здесь восемь заклепок.
