Никита проснулся от истошного вопля. Алик, с которого ручьями стекала вода, прыгал, как петух, вокруг невозмутимого Коренева и орал:
— А ты видел? Видел, кто тебя облил?
— Нет, — спокойно сказал Леня.
— Так какого ж черта?..
— Я тебя вычислил.
Алик недоуменно вытаращил глаза и на секунду стих.
— Это каким же образом?
— Математическим.
— Каким?!
— «Каким, каким»! — обозлился Леня. — Не строй из себя дурака, — и убежал, захватив гантели.
— Видели! — снова взвыл Алик. — Он меня вычислил. Математик! Утоплю — купаться будем! — Приняв это сакраментальное решение, он успокоился.
Миша тщательно заправил койку и, подмигнув Никите, как бы между прочим сказал:
— Дежурным назначаю Черепкова. В палатке прибрать, белье высушить. Если спросят, в чем дело, скажи, не успел проснуться.
Алик хотел было возразить, но, поняв, что это дело уже решенное, махнул рукой.
После зарядки Никита побежал к реке. Купался он каждый день, утром и вечером, но заслуга в этом была Завидонова, который и сам из воды не вылезал, и друзей к этому приучил. На вышке, уступая друг другу место для прыжка, толкались недавние враги — Коренев и Черепков. Алик прыгнул первым. Красиво прыгнул. Ласточкой. Но и шлепнулся крепко. Аж гул по воде пошел. Алик, отрабатывая координацию движений в свободном полете, не щадил себя, и с его тела неделями не сходили ссадины, ушибы и синяки. Он зарабатывал их всюду, где только успевал побывать за день, — на реке, в гимнастическом зале, на допинге, батуте, венском колесе и даже на футбольном поле.
— Алик, — спросил Никита, когда приятель вылез на берег, — а чего ж ты Коренева не утопил?
— Пусть живет, — отмахнулся Алик. — Он нам еще пригодится.
— Думаешь?
— А у кого ж ты математику сдирать будешь?
— Резонно. — Никита забрался на вышку и уже оттуда спросил: — А потом?
— А потом — суп с котом, — хмыкнул Алик. — Сигареты есть?
— В правом кармане.
Алик нацепил гимнастерку и, закурив, сказал:
— Мы его в космос протолкнем. Свои люди везде нужны. А там — тем более.
— Он без твоей помощи обойдется, — сказал подошедший Завидонов. — Полеты отменяются.
У ребят вытянулись лица.
— До обеда, — поспешил успокоить их Слава. — Баранова к начальству вызвали.
— А нами какую дырку заткнут? — спросил Алик.
Славка вытащил у него изо рта сигарету, затянулся пару раз и выбросил.
— Матчасть.
Алик проводил взглядом окурок, который, описав плавную кривую, с шипением шлепнулся в воду, и запустил в Леньку камушком.
— А ты уверен, что он там будет?
— Где?
— В космосе.
— Как дважды два. Вычислит себе орбиту — и привет. Тебя же он сегодня вычислил?
— Вычислил, — сказал Алик. — Эйнштейн, да и только!
Леня стирал носки и глубокомысленно улыбался. На все эти разговорчики он обращал столько же внимания, сколько на комариный писк. Вывести его из себя было невозможно. Зато Черепков обычно заводился с пол-оборота, ребята этим пользовались и при любой возможности обрабатывали его по первому классу точности.
Чуть западнее аэродрома промчался истребитель. Крутанул три восходящие бочки и свечой полез вверх.
— Скоро и Алик так залетает, — сказал Никита, который успел прыгнуть с вышки, искупаться и вылезти из воды.
— Факт, — не оборачиваясь, подтвердил Алик. — Одесса умеет дарить миру великих.
— Ты какой по счету? — спросил Славка.
— Я с краю, — сказал Алик. — Но это значения не имеет. Великий — всегда великий. Хотите убедиться? — Он глянул на Никиту, хитро прищурился и ухватил его за запястье. — Ленька, нормальный пульс летного состава?
— Шестьдесят.
— Галя, — сказал Алик и уперся взглядом в секундную стрелку. Когда она завершила свой пробег, он озабоченно почесал в затылке: — Странно. Нормальный.
Вера…
Слава, заинтересованный происходящим, придвинулся ближе. Ленька, придавив носки камнем, чтобы не уплыли, тоже выполз на берег.
— Надя… Света… — продолжал колдовать Алик. — Люда… Соня… Таня… — Через минуту Алик взглянул на часы, позволил себе усомниться в их исправности. Он щелкнул ногтем по стеклу, приложил их к уху, а затем, откинувшись, равнодушным голосом сообщил: — Ребята, он влюблен. Зовут ее Татьяна, и на данный момент они в ссоре.
Никита запыхтел и взглянул на приятеля так, будто тот уличил его во лжи. Алик с царственным великодушием выбросил вперед руку.
Могу также указать год рождения, адрес, как зовут папу с мамой, хобби и все остальное.
Алик, а у тебя бабка не цыганка? — В голосе Славки прозвучало неподдельное изумление.
Моя бабушка одесситка, — с достоинством ответил Алик. — Родилась на Молдаванке и славилась тем, что могла вычислить и найти вторую половину любого молодого человека. Ее на руках носили…
— Не буду сомневаться в способностях твоей бабки, — сказал всезнающий Ленька, — но она не первооткрыватель. По частоте пульса могли определять эмоциональное состояние больного еще древние, например Авиценна.
— Его звали не Авиценна, — возразил Алик. — Его имя Абу-Или-Ибн-Син, и родился он в Одессе.
— На Молдаванке?
— На Молдаванке, — подтвердил Алик.
— А чем он торговал? — язвительно спросил Славка.
— Парашютами, — как ни в чем не бывало сказал Алик. — Слушай. Заявляется к нему покупатель.
— Случайно, не ты?
— Может, я, может, кто другой — не помню. В общем, выбрал товар и спрашивает: «А если парашют не раскроется?» — «Фирма гарантирует, — заверил Абу, — не извольте сомневаться». — «А все же?» — «Ну, в случае чего… приходите, обменяем».
— Адрес, адрес скажи, — захлебываясь от смеха, простонал Джибладзе.
— Обойдешься, — сказал Алик. И рысью пустился по направлению к столовке.
— Пошли. — Никита встал и, одернув гимнастерку, застегнул ремень. — Мой шеф каждое опоздание расценивает как закономерность и всякий раз делает далеко идущие выводы.
— Надеюсь, без последствий? — спросил Слава.
— Он добр, — сказал Никита, — но терпеть не может случайных людей в авиации. У него на них нюх, как у хорошей гончей.
— Тебя он еще не облаял?
— Пока — нет, но гоняет, как зайца.
Механик самолета, пожилой узбек Ашир Артыков, к которому Никита попал для закрепления знаний по теории двигателя, относился к машине с тем глубоким уважением, с каким у него на родине кланялись при встрече с аксакалом. Мотор — сердце истребителя, его венозная и артериальная кровь, он возносит стальную птицу за облака и там, в поднебесье, куда не заглядывал ни орел, ни беркут, превращается в дьявола. Вырывающийся из сопел огонь, гром и грохот слышны далеко в округе.
Это было чудо, чудо двадцатого века. Для Никиты и его друзей оно не существовало. Их тянуло к конкретностям, к частностям. Они еще в школе раскрыли тайны аэродинамики, познакомились с такими понятиями, как подъемная сила крыла, скорость звука и невесомость, и знали, что не чудо заставляет летать безвинтовые самолеты, а люди, которые пригляделись к природе, постигли ее законы. Но для старого Ашира Артыкова, который впервые увидел самолет, когда его призвали в армию, и который до сих пор не разучился удивляться, этот яростно ревущий зверь был и остался маленьким чудом, и он испытывал нежность и поклонялся ему, как некогда наши предки своим языческим божкам.
— Салям алейкум!
— Алейкум салям. — Артыков крепко пожал протянутую ему руку и взглянул на часы. — А ты сегодня, желудь, точен, как солнышко.
— Стараюсь, Ашир Аширович.
Никита, щелкнув каблуками, улыбнулся. Ему все нравилось в этом подтянутом широкоскулом человеке: и спокойная независимая манера держаться, которая зиждилась прежде всего на отличном знании своего дела, и философский склад ума, и привычка обобщать и анализировать увиденное и услышанное, добродушный юмор, умение сдержанно поведать о горьком и утраченном и даже то, как он иронично-ласково называл курсантов «желуди». Эта кличка родилась в День авиации, когда Фрол Моисеевич Козлов вырядил парашютистов в комбинезоны кофейного цвета. Где он их раздобыл, сказать никто не мог, но, когда ребята посыпались с неба, это было красиво. Тут-то Ашир Аширович и воскликнул: «Желуди!» Словечко пришлось по вкусу. Начальник училища, стоявший на трибуне рядом с Артыковым, от удовольствия аж головой замотал.
— Какие на сегодня будут ценные указания? — спросил Никита.
Ашир Аширович смущенно почесал в затылке. Мотор работал как часы, а ковыряться в исправном двигателе в авиации считалось плохим предзнаменованием. Другое дело, когда регламентные работы или дал знать о себе какой-либо дефект, тогда на здоровье, засучивай рукава — и хоть до седьмого пота.
— Понятно, — сказал Никита. — А более ценных указаний нет?
