«Потому что бога нет!» — хотел крикнуть Вася в лицо старухе, но вместо ответа молча стал собираться. Старушка взяла из его рук фуражку и ласково погладила по голове.
— Нелюдим ты больно… Ну-ка покажи свой голосок. Митя больно хвалит тебя.
— Не умею петь.
— А ты спой, спой.
Митя стал горячо уговаривать Васю.
— Чего пристал? Настроения нет, — отмахнулся Вася.
— Ну хорошо, послушай, как мы с внучком поем, может, подтянешь, сказала старуха. Два голоса — один тягучий, приторный, другой басовитый, не устоявшийся — затянули молитву. Лицо у Мити приняло смиренное выражение.
Вася не вытерпел, прыснул, охватил фуражку и выбежал во двор. Возле калитки он остановился: «Как во сне. Неужели это было?»
— Зачем же так? — услышал он за спиной голос Мити. — Нехорошо.
Вася насмешливо стрельнул глазами.
— Ты не сердись, — быстро зашептал Митя, — бабушка хочет, чтобы ты в хоре пел. Поп обещал взять меня к себе в послушники. Потом из меня дьяка сделает. А мне в послушники стыдно идти. Когда бабушка к сыну уезжала, я в училище поступил. А теперь не знаю, учиться мне в училище или бросить. Ругается бабушка все время.
Митя вздохнул и внезапно загоревшимися глазами взглянул на Васю.
— Давай вместе пойдем в послушники. Голос у тебя хороший, бабушка поговорит с попом.
— А это не видел? — Вася поднес к лицу Мити кукиш. — Ничтожный ты!
Митя отвернулся и медленно пошел к дому.
— Нет, ты постой. — Вася схватил Митю за плечо. — Я бы к такой ведьме сроду не пошел. — И Вася насмешливо протянул: — Х-хосподи исусе, прости нас грешных… — передразнил он Митю, закатывая глаза под лоб. — Лапоть ты, противно смотреть.
Когда Митя вернулся в дом, на столе, кроме сахара и хлеба, лежали сдобные пироги, ватрушки, сало, стояла в вазочке варенье.
«У жадоба, для Васьки пожалела», — со злостью подумал Митя.
— Сегодня ты выучишь молитву святому. Николаю. Пока не выучишь, за стол не сядешь.
— Не запоминаю я, — угрюмо сказал Митя.
— Ничего, есть захочешь — запомнишь… Ох-хо-хо! И откуда такие дети берутся! Почему не почитаешь меня?
— Почитаю…
— Спасибо, отпочитал, вовек не забуду! — старушка вдруг со злостью постучала сухоньким кулаком по столу. — Ну нет, будет по-моему, слышишь? Я с тобой совладаю… В хоре тебе петь, а не шарамыжничать где-то. И деньги будешь хорошие получать.
— Не пускают меня из училища, — умоляюще произнес Митя, — государство деньги израсходовало: обули меня, одели.
— Государство не обеднеет. Выкинь им обувку. Там вас только бездельничать учат.
Потребность рассказать кому-нибудь про Митю и его бабушку гнала Васю в общежитие. Первым, кого он встретил из воспитанников, был Юрка. Он стоял возле ворот училища, прислонившись к электрическому столбу. Увидев Васю, он поспешил навстречу товарищу.
— Твоя Оля в кино ушла, — дрогнувшим голосом сообщил он. — С Иваном Сергеевичем ушла… Беги, может, догонишь.
Вася прикусил губу: «Что же делать?» Не сговариваясь, они побежали. Вернулись через час уставшие и промокшие насквозь. Дождь, как нарочно, сыпал и сыпал.
— Они увидели нас и спрятались, — беспрестанно повторял возмущенный Юра. — Я бы на твоем месте отлупил Ивана Сергеевича!
Мрачно и грязно в эту пору в саду. Почерневшие деревья, голые, сучковатые, сиротливо, одиноко вздрагивают от ветра. Галки и воробьи, нахохлившись, сидят на ветках и, словно выжидая хорошей погоды, косятся то на землю, то на небо.
Вася вспомнил про Митю.
— Только никому пока…
— Никому! — заверил Юра.
Дождь кончился, небо начало синеть. Ярков сидел один в мокрой беседке под орешиной. С орешины то и дело срывались капли дождя, попадали Косте под воротник. Он ежился.
«Бежать или обождать до весны? — раздумывал Костя. — Хотя бы партнера подходящего найти. Одному скучно, а Юрка трусит, это факт!»
— Целый час жду, — набросился он на Юру, когда тот, чем-то озабоченный, устало присел на край скамьи.
— Дело было.
— Лисица ты, а не человек. Виляешь хвостом туда-сюда…
— Ладно, завтра решим.
— Ты меня завтраками не корми, сыт по горло! — заорал вдруг Ярков. Трусишь, окажи, без сопляков обойдусь.
— У меня тайна есть, — с чувством превосходства заявил Юра и на всякий случай оглянулся. — Если поклянешься — окажу.
Костя насмешливо уставился на товарища, но все же внимательно выслушал Юру.
— М-да… Это дело серьезное, — сказал он. — Ты пока молчи. Вот так святоша! — Ярков покачал головой. — Ничего, мы его воспитаем. — Костя похлопал Юру по плечу. — А ты парень не такой уж плохой… Я один теперь сижу, переходи на мою парту. Ладно?
Юра согласно кивнул толовой.
…Перед сном Вася с беспокойством посмотрел на пустую постель Мити. «Целый вечер будет бабуся пичкать его святыми да уговаривать школу бросить. Надо было забрать Митю с собой, а я ушел, даже не попрощался с ним. Эх, Митя, Митя!»
Глава двадцать восьмая
ТОВАРИЩИ
В начале года Митя Полев учился неплохо, задания выполнял аккуратно. Но в последнее время мастера стали замечать за ним леность. Особенно это бросалось в глаза в первый день недели. По понедельникам Митя сидел на занятиях угрюмый, отвечал сбивчиво, рассеянно. Мастерам приходилось ставить ему двойки.
Петр Александрович не раз пытался беседовать с Полевым. Митя ежился, опускал глаза и упорно молчал. Обеспокоенный мастер, наконец, решил переговорить с Галиной Афанасьевной.
На другой день после занятий Галина Афанасьевна вызвала Митю к себе в кабинет.
— Почему у тебя, Митя, не ладится с учебой? Может быть, к тебе прикрепить кого-нибудь из отличников? — спросила она.
Митя вдруг встал со стула, глубоко вдохнул воздух, как будто ему было душно, и выпалил:
— Исключите меня… Я учиться не буду.
— Почему?
— Так, не хочу.
— Мы должны знать причину.
Полев опустил голову.
— Придется сходить к тебе домой, — сказала Галина Афанасьевна.
— Нет, нет, — испуганно запротестовал Полев. — Не ходите, бабушка не любит, когда к нам чужие ходят.
— Но я-то не совсем чужая, — улыбнулась Галина Афанасьевна. Надеюсь, не прогонит.
— Она верующая…
— Веры у нее я отнимать не собираюсь. А вот насчет тебя придется с ней поговорить, — уже строже закончила Галина Афанасьевна.
В дверь постучали. Вошел Юра. Он проводил глазами Полева, который как-то странно, боком прошел мимо него.
— Вы уже все знаете?
— Все знаю.
— И про крестик?
Оказывается, про крестик замполит ничего не знала.
В кабинет вошли Оля, Иван Сергеевич и еще несколько воспитанников члены комсомольского комитета училища. Ребята подвинули стулья поближе к замполиту.
— Дело такое, — начала Оля. — Корнакова обязали от комсомольской организации проверить, как ребята посещают кружки во Дворце культуры. Мы два раза созывали собрания, чтоб заслушать его отчет, а он не является.
— Галина Афанасьевна, вы только подумайте, — возмущенно замахал руками Иван Сергеевич. — Ребята иногда ходят в кружки, иногда нет. «Почему?» — спрашиваем, а они указывают на Сашку: комсомолец и то не ходит, а нам, мол, и подавно можно. Понимаете, какие настроения? А все он, Корнаков, виноват. Сначала совсем не хотел участвовать в кружке: «Учеба, говорит, пострадает». Ну, мы, конечно, убедили его на бюро. А потом он заявляет руководителю кружка: «Играю на гармошке — и хватит с меня, а ноты я все равно не выучу. У меня пальцы приучены без нот играть». Врет, конечно. И петь не хочет. «Артистом, говорит, не собираюсь быть. Время зря терять не хочу». А без него хор — не хор. Голос просто бархатный какой-то, медовый… — восхищенно закончил Иван Сергеевич. Но, видимо вспомнив, зачем пришел сюда, развел руками. — Ну что с, ним делать? Он один раз даже с концерта ушел.
— Главное, не отчитывается, собрания срывает, — заметила Оля.
— Вызовите Корнакова на бюро и побеседуйте с ним, — посоветовала Галина Афанасьевна.
Комсомольцы переглянулись. Иван Сергеевич решительно взмахнул ладонью.
— Верно, вызовем. Всыплем ему, как следует.
— Заодно и насчет вот напомните: без нот ему не быть хорошим гармонистом.
— Это мы напомним, — улыбнулся Иван Сергеевич.
Воспитанники встали, чтобы уйти, но Галина Афанасьевна остановила их. Только сейчас они заметили, что замполит чем-то взволнована.
— С Полевым нехорошо получается, — после небольшого молчания сказала Галина Афанасьевна.
— Ну что с ним поделаешь! Слова не добьешься! — с досадой сказала Оля.
— Я индивидуально беседовал, ну его, — махнул рукой Иван Сергеевич, ни рыба он, ни мясо…
— Полев очень плохо учится. Почему? Не знаете! С кем он дружит? — уже строго спросила Галина Афанасьевна.
— Вообще-то ни с кем, дичится.