Александр Панов - Жизнь только начинается

— Вообще-то ни с кем, дичится.

— Вы даже не поинтересовались, почему у него нет друзей, почему он сторонится всех? Что он делает по воскресеньям дома? Ходит парень, в землю смотрит, никого не трогает, — замполит испытующе взглянула на Ивана Сергеевича, — как говорят, «ни рыба ни мясо», ну и хорошо… А вы знаете о том, что Полев носит крест и агитирует других ходить в церковь?

Вечером Иван Сергеевич взял из красного уголка шахматы и принес в свою комнату. Он с деланым огорчением огляделся.

— Никого? На свидания убежали, одни мы с тобой, Митя, остались.

Полев, поспешно спрятав письмо под подушку, недоверчиво покосился на комсорга. Иван Сергеевич сел за стоя, расставил шахматные фигуры, предложил Полеву сыграть партию.

— Не умею, — отмахнулся Митя.

— Научу, — настаивал Иван Сергеевич.

— Не хочу, — отрезая, нахмурясь, Полев.

— Это другое дело.

Иван Сергеевич обошел стол и сел на край Митиной кровати. Он решил было сразу начать серьезный разговор, но, всмотревшись в сердитое лицо Полева, передумал.

— Я давно заметил: невеселый чего-то ходишь, нос повесил. Неудачно влюбился? Когда человек невеселый, одна причина: неудачная любовь. Ты скажи, кто она? Я помогу.

Полев молчал.

— Учти, девушки любят веселых, умных, и чтобы разные случаи рассказывали: из книг, из жизни.

— О девушках я не думаю, — разжал, наконец, рот Полев. — Других забот много.

Полев взглянул на будильник, зевнул и стал снимать гимнастерку.

«Такого черствого человека я еще не видел, — возмущенно подумал Иван Сергеевич. — Не читает, не рисует, не поет, даже в кино редко ходит. Ну что это за человек?»

Иван Сергеевич чуть не вскрикнул, увидев на шее Мити крест: маленький, желтенький, на шпагате. Полев мельком взглянул на Ивана Сергеевича и поспешно засунул крестик под рубашку.

— Не прячь, я видел, — усмехнулся Иван Сергеевич.

Полев закутался в одеяло. Но когда Иван Сергеевич встал, чтобы уйти, Митя отбросил одеяло и со слезами на глазах подбежал к Ивану Сергеевичу.

— Не говори! Не говори ребятам, засмеют. Ради бога не говори. Иван Сергеевич ухватил Митю за плечи и с горечью сказал:

— Как ты мог опуститься до этого? Эх ты, человек!..

В это утро, к удивлению ребят, Митя Полев продолжал валяться в постели. Все уже умылись, а он лежал, отвернувшись к стенке.

— Опоздаешь на занятия, — предупредил Вася. — Или заболел?

— Заболел, — глухо ответил Митя.

— Ерунда, — сказал Костя и стянул с Полева одеяло. — Лежать будешь хуже скрутишься. Я всегда болезни на ногах переношу.

— Пусть лежит, — заступился за товарища Иван Сергеевич. — Позовем врача, посмотрит его.

Митя молчал. Дело в том, что у него ночью кто-то отрезал крест. Когда ребята стали уходить, он подозвал Целинцева.

— Отдай крест, — шепнул Митя.

Иван Сергеевич пожал плечами.

— Не знаю ничего…

Он решительно отвернул воротник Митиной рубашки: — знакомого шпагатика не оказалось.

Оставшись один, Митя соскочил с постели, торопливо оделся. Подумав, он заправил кровать. Второпях Митя не заметил, как из под его подушки выпало письмо.

На перемене Иван Сергеевич и Вася прибежали навестить Митю.

— Тю-тю, улетучился, — удивился Вася, подбирая с пола письмо. А Иван Сергеевич побежал разыскивать Галину Афанасьевну.

Прочитав письмо, Вася сунул конверт в карман и поспешил в класс.

— «Ч. П.» — тихо сказал Вася и протянул письмо Оле.

Письмо трудно было разобрать, настолько безграмотно оно было нацарапано. Письмо было написано месяца два назад, когда бабушка Мити гостила у сына на Урале.

Оля, по мере чтения, то хмурилась, то хваталась за голову, то почему-то сердито поглядывала на ребят. Письмо было такого содержания:

«…Дорогой внучек, крепко целую вас и приказываю вам: не забывайте бога, и не снимайте свой крест с груди. И тогда дела ваши будут идти хорошо. Но и что плохо придется, то за все благодари бога. Ослушался ты меня. Но брось школу и вернись в церковь, и бог тебе простит. Все мы на этом свете грешники. Молись и молись, и бог вознаградит тебя. Благодари бога за его великую милость к нам, грешникам…»

…Директор, прочитав письмо, принесенное Олей, озадаченно вздохнул:

— В моей практике первый случай такой. Видите, Галина Афанасьевна, мои слова сбываются. Плохо мы отбираем ребят. Теперь расхлебывать придется.

— Верно, — подтвердила замполит. — Просмотрели Полева…

Неожиданно в кабинет вошла бабушка Мити. Встав у порога, она хищно огляделась. Ее глаза остановились на замполите.

— Вот мне вас и надо, красавица! — старушка шагнула к замполиту. — Вы больно сладко поете, прямо куда там, пташкой заливаетесь. И то и се для ребят… — Старушка сделала еще шаг и потрясла палкой. — Крест отрезали! Чтоб вам ни дна, ни покрышки!

Директор поднялся из-за стола и торопливо подошел к старушке.

— Успокойтесь, гражданка, сядьте. Вашему внуку ничего плохого не делают.

Он усадил старуху на стул. Она секунду молчала, потом соскочила и застучала палкой.

— Отдайте крест!

— Крест мы вам вернем, и виновного накажем, — сказала Галина Афанасьевна.

— Отдайте паспорт, я сама его определю. Мой внук!

Галина Афанасьевна тоже встала со стула и подошла к старухе.

— Не забывайте, — заговорила она спокойно, — у вашего внука вся жизнь впереди. Неужели вы хотите испортить ему жизнь? Знайте же: никто вам этого не позволит.

— У нас свобода религии, — закричала старуха, — а вы притесняете. Церковь хотите закрыть?

— Правильно, у нас свобода вероисповедания, молитесь сколько угодно, но мы имеем право убеждать вас и вашего внука.

— Он хочет петь в церкви. У него голос хороший.

— А может быть, он хочет выступать в нашей самодеятельности, вмешался директор. — Вот что… Пусть внук сам распорядится своей судьбой, без вашего принуждения.

— Богохульники, вероотступники, гореть вам в вечном огне. Подождите, еще постигнет вас божья кара. — Старуха потрясла сухоньким кулачком. Митя у меня воспитан в страхе божьем, не пойдет он за вами.

В это время открылась дверь и вошел Митя, сопровождаемый Иваном Сергеевичем, Олей, Юрой и Васей.

— А ну, сейчас же домой! — крикнула старуха.

Митя побледнел, потупился. Потом неожиданно смело посмотрел в глаза бабушке.

— Я домой не пойду! — твердо сказал он.

Мите хотелось рассказать о том, как он мучился, сидя в полутемной комнате. Он вдруг представил, что будет с ним, если он уйдет навсегда из школы. В церковь ведь он всегда заходил с внутренним содроганием. Его пугали поп, заунывное пение стариков и старух, истово крестившихся на иконы. Его пугало замогильное чтение библий по вечерам.

«Смирение, смирение…» — твердила старуха, проклиная всех на свете. — «Мать, уходя на тот свет, мне наказывала вывести тебя в люди. Слушай меня!» — поучала она каждое утро и каждый вечер.

«Нет, так нельзя жить. Пусть смеются надо мной ребята, но я останусь в училище», — решил Митя и сказал:

— Не сердись на меня, бабушка, но я останусь с ребятами.

Ярков протянул старушке крестик.

— Виноват, я отрезал. Возьмите, ваш внук не соглашается больше его носить. — Ярков усмехнулся. — Тяжелый очень, не под силу.

На большой перемене Оля позвала Юру с Костей в комсомольскую комнату. Она хочет по-товарищески поговорить с ними. Они, двое изо всей группы, бельмо на глазу.

— Зачем поступали в училище? — Оля ждала ответа, но друзья угрюмо молчали. — Обидно за вас. Явитесь в МТС, подумают, приехали настоящие механизаторы. Ведь не какие-нибудь краткосрочные курсы окончили, а училище!.. Остановится в поле трактор — что будешь делать? Будешь плакать. Спросить не у кого, Петр Александрович далеко. Прибежишь к механику, скажешь: «Остановился». «А что неисправно?» «Не знаю, остановился и стоит». «Как же ты не знаешь, вас целый год учили!» «Учили, да мы туда-сюда, шалтай-балтай!» Подумай, Костя, подумай, Юра, — не для меня, для себя надо учиться.

— А ты будешь мне помогать? — спросил Юра.

— Все помогут вам.

— А я хочу с тобой заниматься.

Оля пожала плечами.

— Я согласна, что же с тобой поделаешь.

А Костя хотел уехать. Но что-то его удерживало. Что — он и сам не зная. Может быть, ребята стали другими после случая с Полевым? «Как они беспокоились о Мите… может быть, и обо мне будут беспокоиться, — Костя усмехнулся. — Нет, обо мне не будут. Обрадуются, что избавились от драчуна и двоечника… О Юре еще, может быть, и побеспокоятся. А что если одному уехать?» И пока они шли к Юркиному складу, эта мысль все больше и больше укреплялась в нем.

Юра уже несколько дней обещал показать Косте свое «хозяйство». Свернули за ремонтные мастерские. У самой ограды огляделись. Юра подошел к старой урючине и сунул руку в дупло, вытащил сверток и торжественно развернул его.