о своих делах. Крючок у Горки из ноги в больнице вынули и сказали, что опасного ничего нет, а ранка заживет через несколько дней. Зато Вовке Баландину не поздоровится — Андрей Петрович, занеся в инспекцию его перемет, пошел прямо к нему домой!..
Было уже темно. Электрическим светом рисовались окна домов, кое-где по улицам на столбах горели лампочки, а в переулках — хоть глаз выколи! Но Сашку это не смущало, он шагал напрямик, хорошо зная здесь каждую кочку, каждую канавку.
И вдруг, когда он повернул за угол, ему на голову кто-то накинул старый мешок и, подставив ножку, свалил на землю.
В первое мгновение Сашка ничего не понял, но когда его, придавив к земле, начали колотить, догадался, чья это работа. Сцепив от боли и обиды зубы, он несколько секунд не двигался, потом сжался в комок, подбирая под себя ноги и неожиданно рванувшись, сбросил с себя мальчишек.
Но силы были неравны. Его окружили со всех сторон, и опять на него посыпались удары.
— Вот тебе за все!.. Вот!.. Вот!.. — тяжело дыша, сопел Вовка Баландин. — Будешь знать, как подсматривать… как жаловаться…
И тут Сашка, изловчившись, ударил Вовку в подбородок так, что тот отлетел назад и растянулся у забора.
— А ну, кто еще хочет получить?! — закричал Сашка, выдергивая из забора кусок обломанного штакетника, но желающих не оказалось — Вовкины приятели пустились наутек…
Бить же лежачего противника не стал. Не спеша подошел к Баландину и, наблюдая, как тот, сидя на земле, шмыгает носом и ощупывает лицо, ждал, когда он встанет на ноги, чтобы новым ударом свалить его еще раз, но Вовка подниматься не торопился. И Сашка скоро остыл…
Всего ожидал Сашка, но только не того, что случилось дома.
Во двор он вошел через сад с берега реки, где отряхивал с одежды пыль и умывался, и заглянул в камышанку.
— А тебя давеча папа спрашивал, — увидев его, сообщила Зинка, и ее большие серые глаза расширились. — Где это ты фонарь подхватил?
— Много знать будешь — скоро состаришься!
— Подумаешь, как стал начальником штаба, так к нему и не подступись!..
Сашка даже не удостоил сестру взглядом. Он взял со стола ломтик хлеба, намазал маслом; откусив кусок и жуя его, заглянул в кастрюлю, стоящую на керогазе, но она оказалась пуста, хотел было проверить сковородку, но помешала мать.
— Беда мне с вами, — входя в камышанку, горестно вздохнула она, — то один есть заявится, то другому подавай! Когда разом станете за стол садиться?!
— Мам, ну я был занят…
— Вижу, — показала она на его синяк. — Удивительно, как еще у тебя голова цела!
Она взяла тарелку, положила в нее со сковороды кусок жареного сазана и поставила ее перед сыном. Сашка тут же отодвинул тарелку в сторону.
— Не хочу…
— Еще чего!.. — рассердилась мать. — Может, для тебя специально кур-несушек или телка в жару резать?.. — и уже мягче: — Ешь, любишь ведь рыбу, знаю.
— Только не такую, — буркнул Сашка.
— Ты же ел…
— Когда можно было…
— Ах, вот оно что! — наконец поняла мать, и ее карие глаза гневно сузились. — Тогда ничего не получишь, убирайся из-за стола!
Сашка демонстративно бросил на стол кусок недоеденного хлеба и направился к выходу, но на пути своем неожиданно увидел отца. Он, слегка покачиваясь, остановился в дверях, взялся рукой за косяк и взглядом измерил сына с ног до головы.
— А-а, ты вот где, — протянул он, — заявился домой. Ну, кого же ты еще из моих друзей выследил, кого еще из своих товарищей под монастырь подвел. А?
— Я никого не подводил!.. — глядя прямо в помутневшие от водки глаза отца, резко ответил Сашка и сам испугался своего тона. — А что в полоях кого поймали, так сами виноваты, пусть не лезут туда… — уже мягче закончил он.
— Значит, ты бы и на меня не посмотрел? — вкрадчиво проговорил отец и вдруг, шагнув за порог, схватил сына за плечо.
— Папа, не тронь!.. Слышишь, папа?.. — быстро заговорил Сашка, пытаясь вырваться из его цепкой руки, и, когда отец, размахнувшись, наотмашь ударил его по щеке, он замер на месте, будто ему этого было мало и он ждал другой пощечины.
— Да беги же ты, беги! — заслонив собой сына, подтолкнула его мать в спину к двери, но Сашка и на этот раз не побежал.
Он повернулся к отцу, проглотил подкативший к горлу комок.
— Бей, бей еще, бей!.. — сдерживая слезы, с вызовом прокричал он ему в лицо, и столько в его голосе было отчаяния, невысказанных злости и упорства, что старший Ершов, уже было замахнувшийся во второй раз, в растерянности опустил руку.
— Сам виноват… — неуверенно пробормотал он, отводя от сына глаза и расстегивая ворот сорочки.
Он подошел к столу, устало опустился на табуретку и задумчиво уставился куда-то в угол. Сашка стоял на месте и смотрел на отца. Он словно ждал, что тот одумается и скажет, что поднял на него руку спьяну, не подумав. Но отец молчал и, закурив, лишь усиленно дымил сигаретой. Тяжело вздохнув, Сашка шагнул за порог.
— Что, получил на орехи? — услышал он за собой голос матери.
— Будет тебе молоть, — огрызнулся отец, — и так тошно…
А каково ему, Сашке?
Он прошел через сад на берег реки, сел на корму мотолодки и задумался. Ну, от Вовки Баландина и его друзей досталось — понятно: они мстят ему за свои неудачи, за бессилие что-либо изменить. Но почему ударил отец?
Ах, да, он с ребятами помог Андрею Петровичу задержать несколько браконьеров, вот, должно быть, кто-то из них и нажаловался на него отцу, мол, проучи своего сына, а то за каждым шагом глядит, сообщает в инспекцию… А откуда он узнал, что сегодня засыпался с переметом Вовка Баландин? Или отцу рассказал Вовкин брат Геннадий?
Наверное. Отец и Геннадий теперь в одном мехзвене работают… Только непонятно, зачем отец заступается за них, разве он, Сашка, не прав в своих поступках, разве он все это делает из-за корысти или желания кому-либо досадить или отомстить?
Щека все еще горела от отцовской руки, и хотя боли уже не было давно, осталась обида за несправедливость, и от сознания того, что отец не понял его, что ударил зря, ему становилось горше и тяжелее, хотелось убежать, все равно куда, лишь бы ничего и никого не видеть.
