значит, они не осуждают нас?» — с радостью подумал он и вдруг припустил к школе.
Надо же скорее в штаб, надо рассказать обо всем и мальчишкам. Пусть порадуются и они, пусть как следует разрисуют в боевом листке и тех браконьеров из судорембазы, которых задержали вчера!..
Глава 19
Аркадий Васильевич
Проводив взглядом за калитку сына, Ольга Николаевна тяжело вздохнула и, взяв подойник с молоком, пошла в камышанку.
Вот ведь дела какие! Лишь тринадцатый минет Сашке, а он уже себе на уме, уже разбирается, что хорошо, что плохо, и попробуй его в чем-либо разубедить!.. Посоветовался бы с матерью, так нет же: то ли стесняется, то ли не желает свои секреты выдавать. А Аркадию и дела нет до сына, все с друзьями-приятелями занят!
И что это с ним приключилось? То старался по хозяйству что-нибудь сделать в свободный час, с работы всегда домой спешил. А как с весны попал в одно звено с Баландиным, все и забыл. Чем это его Генка приворожил?.. Ох, чует сердце, бедой кончится эта дружба, а сказать Аркадию — упаси бог: тебя же и оскорбит, и обругает, а сделает все равно по-своему…
Вот и сегодня, опять где-то шлялся до третьих петухов да лоб расквасил. Неужто его Генка угостил? Поссорились бы они…
Ольга Николаевна процедила молоко и вышла во двор за кринками, что висели вверх дном на штакетнике забора. И тут услышала в доме сдавленный крик. В недоумении она бросилась в комнаты.
Кричал муж. Он лежал вниз лицом, уткнувшись в подушку, и как-то по-смешному дергался и хрипел.
— Аркадий, что с тобой?.. — трясла его Ольга Николаевна. — Да проснись же!
Ершов открыл глаза и, тараща их на жену, никак не мог понять, что же происходит, потом тряхнул головой и, словно сбросив видения, шумно вздохнул, спустил с кровати волосатые ноги, сел.
И приснится же такое — будто он вывалился из бударки и, захлебываясь, пытается залезть в нее, а Полосухин его в воду, в воду!..
И вдруг вспомнил случившееся.
А как он там, выплыл ли? Петрович, кажись, больно ушибся, когда упал вместе с ним в лодку, не зря же он вскрикнул и потом выпустил его из рук… И за борт как-то вывалился!..
Ершов зажмурился и сильно потер ладонью лоб.
— Что стряслось-то, Аркадий? — тормошила его жена.
— А-а-а, отстань, — оттолкнул он ее и неожиданно спросил: — Ко мне никто не приходил?
— Рань такую?..
Он не ответил.
«Но как, как же Петрович в воде очутился? — не давала покоя мысль. — Неужели я его в горячах спихнул?»
Ершов попытался вспомнить подробности и не мог — тогда спешили скорее запустить мотор, выскочить из запретной зоны, дабы не попасть кому на глаза. И только поэтому, наверное, Баландин не остановил мотолодку, когда он, Ершов, предложил ему вернуться назад и вытащить человека из воды.
— Ты никак белены объелся? — зло выкрикнул тот. — Или тебе охота в тюрьму садиться? Помалкивай теперь, мы с тобой одной пряжей связаны, не забывай!..
— А как же человек?!
Ершов поискал глазами одежду и, поднявшись, стал поспешно одеваться, не обращая внимания на жену, что следила за ним беспокойным взглядом.
— Ты куда?! — не вытерпела она, когда он взял шест и топор и зашагал через сад к берегу. — Слышь-ка, Аркадий?
— Скоро приду, — отмахнулся он, торопливо отстегивая цепь; открыв моторное отделение, он оттолкнул лодку от берега.
Сколько же прошло с того часу времени? В село они с Генкой приехали на рассвете, шли оттуда более часа. А теперь, должно быть, около семи, солнце уже на ладонь от ветел оторвалось!
Запустив мотор, Ершов направил мотолодку вниз по реке. Проезжая инспекцию рыбнадзора, оглядел причал. Лодки Полосухина там не было, и от предчувствия бе-ды у него сжалось сердце.
Скорее, скорее туда, еще, может быть, он Петровичу чем-то поможет!
Мотор стучал на предельных оборотах. Корпус лодки дрожал мелко и часто, за кормой бурунилась волна, но Ершову казалось, что бударка плывет тише обычного, и он тоскливо озирался по сторонам.
Эх, надо было тогда самому повернуть лодку, а не Баландина слушать, или, на худой конец, поехать сразу же на своей. А то спохватился!..
Миновав тоню, он на развилке реки повернул направо и пошел по Зюдевому банку.
Небо заволокло тучами, серыми и густыми, и вокруг стало также хмуро и тоскливо, как и на душе у Ершова. Даже чайки, всегда занимавшие его плавностью полета с неожиданными и резкими поворотами, сегодня скопом кружились над перекатом и кричали с каким-то жалобным надрывом, и он в сердцах обругал их, подъезжая к старому и куцему осокорю, метрах в тридцати от которого разыгралась недавно короткая схватка.
Сбавив ход до самого малого, Ершов напряженно огляделся вокруг, но вода не земля, на ней не осталось никаких признаков борьбы, и он спустился до раскатов, осматривая по пути все островки, куда могло бы течением прибить лодку Полосухина.
Где же Петрович, что с ним?
А может, зря он беспокоится? Полосухин на реке себя чувствует не хуже любого рыбака и, конечно, сам выбрался из воды… Но почему же тогда он не бросился за ним в погоню, почему не выстрелил ракетой?!
Возвращаясь назад, Ершов уже подходил к жилке Поперечной, когда его взгляд упал на топор, что лежал в лодке, и причалил к островку, где стояло несколько сухостойных ветел. Свалив с корня два деревца и разделав их, он перенес в бударку.
«Теперь уж никто не подумает, что он ездил в запретную зону с какой-то иной целью», — усмехнулся Ершов, но легче от этой мысли ему не становилось.
Успокоился он лишь в селе, когда, разгрузив дрова, пришел к Баландину.
— А у меня только что Полосухин был! — встретил его Геннадий и ухмыльнулся. — Стыдить было начал, мол, совести у тебя, Генка, никакой нету, даже с дружком своим не подобрал меня, а ведь мог утонуть!.. Сам зубы сцепил, глаза злые-злые, ну разорвал бы на части!.. И рука у него чего-то бинтом замотана, никак ушибся где.
— А ты что?
— Гм, что я, дурак!.. Знать, говорю, ничего не знаю, обознался ты, Андрей Петрович, говорю. Конечно, не поверил он, но чем доказать? Ладно, говорит, еще встретимся!.. — и насмешливо покосился на Ершова. — А ты хотел вернуться к нему, помочь. Он бы тебе та-ак помог!..
«Что верно, то верно, спуску
