— Как? Очень просто. Переплыл.
Генька взглянул недоверчиво сперва на берег, густо поросший могучим ольшаником, потом на торчащий из воды островок.
— Переплыл?
— А ты думал как?
Мечик только теперь надел пилотку и пренебрежительно сплюнул.
— И не трудно было?
— Вот еще!
Мечик сплюнул еще дальше, вызвав тем самым величайшее восхищение и уважение у Леньки. Стоя спиной к плотине, хлопец не заметил, как его легкий челнок, на котором он сюда добрался, понемногу относило течением под сень вековых деревьев.
— На чем ты стоишь? — еще ничего не подозревая, снова спросил Генька.
— На чем?
Мечик ответил не сразу. Он вдруг перестал обращать внимание на ребят, которых недавно так радостно приветствовал, подбрасывая вверх свою пилотку, и тихо, словно чего-то остерегаясь, сел на кучу хвороста. Потом наклонился, приник ухом к почерневшим ветвям и стал прислушиваться. Несколько раз поднимал руку вверх, давая знак, чтобы никто не шумел. Покачал удивленно головой, не замечая улыбки учителя Лысюка, который решил до конца проследить за дальнейшим развертыванием событий.
— Мечик, это же, наверно… — начал было Генька, который никак не мог спокойно сидеть в лодке и наблюдать за таинственными движениями своего друга.
— Тсс… Тиххо… — махнул рукой Мечик.
Он стал осторожно обходить кучу хвороста возле самой воды, часто всматриваясь в ее глубину, замирая при каждом неосторожном движении, при звуке хрустнувшей ветки. Генька и все остальные ребята затаили дыхание от любопытства и напряжения. Ленька слышал громовые удары своего сердца.
А Мечик все никак не мог успокоиться. Обойдя до половины деревянный островок, он вдруг засучил рукава и почти по самое плечо опустил одну руку в воду, что-то ощупывая. Прошла еще одна томительная минута, и Мечик закричал:
— Он удрал, удрал!
— Удрал? — Ленька чуть не заплакал, еще даже не зная, кто он и чего он удрал.
— Бобер.
Лицо у Мечика вдруг стало таким печальным, что ребятам сделалось как-то не по себе. Они почувствовали себя в какой-то степени даже виноватыми. Может быть, это они потревожили бобра? Один только учитель еле-еле сдерживался, чтобы не рассмеяться и этим не испортить интересного спектакля, который разыгрывал Мечик. А может, мальчишка и действительно верил, что бобер сидит в своем гнезде, если оно так дрожит у него под ногами?
Уважительно поглядывая то на смущенного, погрустневшего Мечика, то на чудной островок, Генька негромко спросил:
— Это, может, бобровая хата? А-а?
— А ты думал, Дворец пионеров? — все еще опечаленный, буркнул Мечик. — И эта бобровая хата, и вон та, и та…
Ребята покорно следили за каждым движением его руки, жадно ловили каждое слово. Мечик говорил, понемногу забывая о неудаче, понемногу оживляясь:
— Тут остался только один бобер. Самый старый, самый хитрый. Остальных всех выловили. Они в клетках, неподалеку отсюда… Дед Брыль говорит: «Ступай, Мечик, последи возле хат. Как только увидишь — подай мне сигнал». Ну, я пришел сюда, сел в челнок. Вдруг вижу — плывет этот бобер. А в зубах у него щука. Большая-пребольшая. Добрался зверь до этой хатки и нырнул в логовище. Только успел я влезть на хатку, вижу — вы в лодках…
Генька схватил весло и стал подгонять плоскодонку, которую отнесло течением, ближе к Мечику.
— А хатка эта большая?
— Я думаю.
Мечик уже почувствовал себя первым специалистом в бобровых делах. Рассказал, что они с дедом Брылем разворошили одну, чтобы посмотреть, что там внутри.
— Ну и что? Что? — послышались нетерпеливые голоса.
Мечик ответил безразличным тоном:
— Ничего особенного. Две комнаты, одна кухня…
— Кухня?!
Ребята посмотрели на островок, над которым возвышалась фигура Мечика, словно ожидая, что вот-вот покажется голубой дымок.
— Это еще не все, — заметив растерянность ребят, продолжал Мечик. — Есть еще одно помещение…
— Какое?
— Детская комната.
Петька Гопанец прервал Мечика на самом интересном месте. Мечик, конечно, безбожно врал, и это вранье не следовало слушать пионерам, воспитание которых было поручено ему, Петьке.
— Ты, Мечик, — начал Петька басом, — забыл еще об одном, самом, по-моему, важном.
Мечик постарался припомнить и не смог.
— Ты забыл, что в этих хатах есть еще и детский сад. А в саду — куклы и игрушки разные. Как раз для тебя…
Мечик покраснел, но решил не сдаваться.
— Можешь себе не верить. Я рассказываю тем, кто верит. В других хатках, может, и не будет того, что было в той… Вот взорвут плотину, сойдет вода — тогда посмотришь…
— А хатки крепкие? — спросил самый верный друг Мечика — Ленька. — Можно на них стоять вдвоем?
— Хоть десять человек выдержат. Вот смотрите…
И тут произошла катастрофа.
Желая доказать, что хатки прочные, Мечик стал подскакивать вверх. Подпрыгнул раз, подпрыгнул второй, третий. Еще раз, пригнувшись, взвился вверх… Послышался угрожающий треск ветвей, и Мечик исчез из глаз, провалившись в бобровую хату.
Учитель Лысюк одним махом очутился на Мечиковом островке. Следом за ним кинулся туда же и Генька Шимковец. С ужасом смотрел Ленька на то, что творилось вокруг. Он уже не помнил, как стал кричать. Он видел только, как качалась с боку на бок бобровая хата, как тревожно заплескалась около нее вода. Громадные пузыри взлетали и лопались с шипением на поверхности вблизи хатенки.
А Мечик все не показывался. Гнилой валежник, гостеприимно пропустив Мечика в таинственное подводное логово, сразу же сомкнулся над его головой. Учитель быстро раскидал, правильнее сказать, разворотил валежники во все стороны. В образовавшееся отверстие Генька первый просунул руку и радостно крикнул:
— Есть! За руку схватил!
Учитель помог Геньке. Вскоре на поверхности показались руки Мечика, слипшиеся светлые волосы, посеревшее лицо… Вся одежда была мокрая и прилипла к телу. Синие глаза как-то безучастно блуждали по сторонам.
— Ты… ты что? Ты — жжи-вой? — заикаясь крикнул Генька.
— Ага… жжи-вой… — все еще не понимая, что с ним случилось, прошептал Мечик.
— Лодку сюда! — резко скомандовал Лысюк Гопанцу, не выпуская из рук Мечика. — Так. Ну, полезай.
— Нни-чего… я сам… — слабо сопротивлялся он, — я даже не испугался. Пустите, Василий Михайлович.
— Хорошо, хорошо. Садись вот здесь. Тебе, наверно, не очень хотелось вылезать из богатых бобровых хором? А-а?
Мечик попробовал улыбнуться:
— Да я и не испугался!..
— Никто и не говорит, что ты испугался. Но где твоя тапочка с правой ноги?
Мечик посмотрел и ничего не ответил.
— Он ее в этой… ну, спальне забыл, — подавая Мечику пилотку, промолвил Генька. — В других комнатах не видно. Нет ее и на дворе бобровой хатенки. Я все осмотрел.
— Гребите к берегу, — снова подал команду Лысюк. — На какой стороне остановились эти самые звероловы?
Осмотревшись, Мечик указал:
— Вон. На той.
— На той… Эх ты… Робинзон Кукуруза. Не везет тебе в последнее время. Ну что бы ты делал, если бы никого возле тебя не оказалось? Остался бы на веки вечные в бобровой хате. Теперь, брат, я не отпущу тебя ни на шаг. А вернется отец из армии — ему расскажу. Он-то тебе выдаст премию. Твое, Мечик, поведение ниже среднего. Думаю, что и мать не очень довольна твоими поступками… Наверно, без ее ведома оказался ты в пуще.
И тут сердце Мечика не выдержало. Правда, он не заплакал, не раскаялся в своих смертных грехах. Но большая обида и отчаяние слышались в его глухом голосе. Да, мать не знает, где он теперь. А виноваты во всем друзья, которые бросили его, Мечика, одного в трудную минуту… Дема Чижик, с которым Мечика связал случай, угрожает его убить с помощью своего таинственного и коварного посланца… Если только Мечик выдаст милиции, расскажет, что произошло на чердаке коровника… И вот Мечик убежал из дому…
Лысюк ни разу не прервал его рассказа. Ребята, что сидели в одной с ним плоскодонке, затаив дыхание слушали эти идущие от души слова. Они уже не замечали экзотических лодок с широкими полотнищами брезента, которые так взволновали их в ту, казалось теперь, давнюю ночь на песчаной косе. А лодки эти мирно дремали в небольшой заводи, и возле них не было ни одной живой души. Когда плоскодонка вблизи этих лодок уперлась в берег, Лысюк взволнованно сказал:
— Ты, Мечик, герой!
И, схватив своей большой и широкой ладонью маленькую руку Мечика, крепко пожал ее.
— Герой, будь здоров! — наконец не сдержался Генька. — Так неужели это правда, что тебе подкинули бумажку и ты съел ее?
Леньке не понравилась такая недоверчивость к его другу и потому он счел необходимым вмешаться:
