— Хочу в город поехать, — говорит Тоббе. — Похоже, можно на велике.
— Я тоже в город.
Мы обмениваемся взглядами, которые означают: тогда поедем вместе.
Велосипеды, конечно, мокрые, но у Тоббе есть тряпка. Вытерев седло своего велика, он бросает ее мне. Я тру тщательно, досуха: не очень-то хочется оказаться перед Юлией с мокрым пятном на заднице.
— А что там случилось с Андреасом? — спрашивает Тоббе, пока я вожусь с седлом. — Ну, вчера, на футбольном поле.
Как тут объяснишь? Сцена ревности? Слишком много воздуха в легких? Мыльная опера? Сон?
— Не знаю… — отвечаю я, бросая тряпку обратно Тоббе.
— Если не хочешь, не рассказывай…
— Да нет, — перебиваю я. — Просто сам толком не понял.
Мы трогаемся с места.
— Кажется, дело в Терес, — говорю я и жду удивленного взгляда. Но напрасно. — Наверное, Андреас взбесился, когда мы вместе вошли в класс. Да еще и опоздали оба.
Тоббе кивает.
Я умолкаю. Надо подумать об этом — я как-то не успел, голова была занята другими вещами.
— Не знаю… Может быть, Терес сказала ему, что мы с ней недавно сидели и говорили в библиотеке. Серьезно говорили, кстати.
На этот раз Тоббе смотрит на меня удивленно: то ли из-за моих слов, то ли потому, что мы вообще вот так разговорились.
— Точнее, говорила больше она, — добавляю я, глядя в небо. Странно, что эти рваные полоски облаков так быстро бегут, хотя здесь, внизу, почти безветренно. — Но говорила хорошо.
Тоббе замедляет шаг:
— Терес хорошо говорила?
По голосу слышно, что для него это полная фантастика.
— Ага.
Мы идем дальше. Мне хочется рассказывать, поэтому я и рассказываю:
— Она говорила о том уроке шведского, помнишь, у нас еще замена была? Учительница, которая все спрашивала про имена. И я не смог ничего ответить.
Тоббе задумчиво кивает. Он знает, что я имею в виду. И раз уж слова сказаны, пути назад нет.
— Значит, Терес может что-то дельное сказать…
Похоже, он примеривается к этой мысли, пытается к ней привыкнуть.
— А Андреас дико ревнивый…
Да, пожалуй, лучше и не скажешь.
— Что поделаешь, — отвечаю я.
— Да уж, — Тоббе качает головой.
— Это мне Терес показала, как надо орать, — усмехаюсь я.
— На Андреаса?
— Нет, на ветер.
Тоббе опускает ногу на педаль, чтобы оттолкнуться и поехать, но тут же останавливается:
— Чего?
— Попробуй сам, — снова усмехаюсь я. — Отлично действует.
Мы садимся на велики и едем рядом по велосипедной дорожке. Тоббе коротко смеется, как будто гавкает:
— Да вы просто чокнутые!
Я принимаю его слова как знак симпатии.
— А ты, кстати, что в городе будешь делать? — спрашивает Тоббе.
Нет, об этом я говорить не стану. Хватит на сегодня откровений. В другой раз.
— Кое-что, — с улыбкой отвечаю я.
— Кое-что… тогда понятно, — усмехается Тоббе.
— А ты зачем едешь?
— Кое за чем, — поддразнивает он.
Найти дом Юлии не так просто. Это угловое здание, расположенное на перекрестке двух улиц. Чтобы разобраться, где какой номер, мне приходится зайти в несколько подъездов и со двора, и с улицы.
Через дорогу есть небольшой парк: кажется, я там играл сто лет назад. Смутно припоминаю, как карабкался по старой круглой «паутинке» из железа — точно помню, что ладони потом пахли металлом. Я видел этот дом миллион раз, но ни разу не думал о том, что в нем тоже живут люди со своими повседневными хлопотами и заботами. На первом этаже есть пара магазинов и фотоателье, но я ни разу не поднял голову и не задумался о том, что происходит на остальных трех этажах.
Я поднимаюсь на третий этаж, сердце бьется как сумасшедшее — от ходьбы по лестницам и от чего-то еще. В доме есть старинный лифт с дверцами и решеткой, но ехать на нем неохота — не хочу слишком быстро оказаться у двери Юлии. Чтобы привыкнуть к этой мысли, поднимаюсь по лестнице. И все-таки до нужной квартиры я добираюсь быстро, слишком быстро.
Не представляю, какой у Юлии распорядок дня, и звонить, чтобы узнать, будет ли она дома именно в это время, я не стал. Боялся запутаться в объяснениях или струсить. Время у меня есть: если ее не окажется дома, могу прогуляться по городу и вернуться позже. И еще прогуляться, если понадобится. А потом еще и еще.
Дом старый, я раньше в таких не бывал. Тонкие деревянные двери с двумя створками, матовыми стеклами, через которые ничего не видно. Я и не думал, что у нас в городе еще есть такие дома и такие двери. Рядом со входом большая кнопка. Можно подумать, что выключатель, — но нет, когда я нажимаю, кнопка оказывается звонком. В квартире раздается резкий и громкий сигнал, звук проникает сквозь тонкие двери и отзывается эхом в подъезде. Наверное, его слышно даже в фотоателье и на улице.
Приближаются шаги, их слышно уже за несколько метров. В окошке движется какая-то тень. Дверь открывается, на пороге стоит Фредрик. По словам Анны, брат Юлии. Я поверил, а она ведь могла ошибиться. С чего это я вдруг слушаю девчонку, которая даже про имя свое наврала?
— Здорово, — говорит Фредрик.
— Привет, — отвечаю я.
Слава богу, что мне хватило ума не повторять за ним. Если бы я тоже выдал «здорово», это прозвучало бы очень странно.
Да кто бы он ни был — ее парень, брат или телохранитель, — мне все равно. Была у меня тут недавно перепалка из-за девчонки, и ничего, справился. Правда, с Фредриком будет непросто — он все-таки занимается восточными единоборствами. Я пытаюсь вспомнить какой-нибудь защитный прием из тех, что мы пробовали на джиу-джитсу. Ничего не идет на ум. Но дело надо довести до конца, во что бы то ни стало.
— Юлия дома? — я стараюсь говорить по-взрослому. Почти получается.
— Нет, — отрезает он. Как-то упрямо, как будто показывая, что не намерен мне помогать. Он не очень-то умеет общаться с людьми. Эта мысль придает смелости, и я решаю ни за что не сдаваться.
— Ты не знаешь, когда она вернется?
— Скоро.
Так же коротко. И так же упрямо. Я вычеркиваю охранника из списка возможных ролей. Ведет себя непрофессионально.
— Как скоро? — не отступаю я. — Через час? Или через неделю?
Фредрик пожимает плечами.
— Не знаю. Может, через час…
Вычеркиваю и бойфренда. Будь он парнем Юлии и окажись у нее дома, то уж знал бы, когда она вернется.
— Ладно, понятно.
Не успеваю я договорить, как Фредрик захлопывает дверь прямо у меня перед носом, да так, что стекло звякает.
Спускаюсь по лестнице. В подъезде раздается эхо моих шагов. Я слышу, как внизу открывается и закрывается входная дверь, слышу, как рывком трогается с места лифт. На втором этаже он проезжает мимо меня. В маленьком зарешеченном окошке мелькает лицо Юлии. Она на меня не смотрит. Я поворачиваю назад, бегу вверх по лестнице, хочу догнать ее, прежде чем она войдет в квартиру, — неохота снова звонить и встречаться с Фредриком, едва распрощавшись.
Лифт едет медленно, я обгоняю его. Когда Юлия выходит на площадку, я уже поджидаю возле ее двери, переводя дух. Вижу, что гипса нет, только левая рука немного тоньше и бледнее правой. Сердце опять колотится, но исключительно из-за пробежки по лестнице.
— Привет, — выдыхаю я.
— Привет, — удивленно отвечает Юлия.
Я пытаюсь понять выражение ее лица. Что прячется за удивлением, за веснушками? Злость? Раздражение? Радость? Ничего. Полное равнодушие. Я уже не совсем уверен, что начатое надо довести до конца. Не знаю толком, что предпринять дальше.
— Ты сняла гипс, — говорю я.
Юлия поднимает левую руку, глядя на нее:
— Да. Точнее, мне его сняли в больнице. Я только что оттуда.
— Прости.
— Что?
Ненавижу себя. Ненавижу за то, что я такой недотепа, что я поспешил, что я в пятьсот раз хуже, чем Фредрик, умею общаться с людьми. Не так все должно было произойти.
— Прости, что сломал тебе палец.
Юлия усмехается, но в глазах у нее недоумение:
— Ладно… но ты ведь уже просил прощения.
Я решительно мотаю головой:
— Нет. Не просил.
Она опять усмехается, но как-то неуверенно:
— Разве?..
На первом этаже хлопает дверь. Кто-то вызывает лифт. Мы смотрим, как он едет вниз. У меня возникает чувство, что как только лифт опустится до первого этажа, мое время истечет.
— Я хотел попросить прощения. Потому что вовремя не попросил.
Юлия смотрит на меня — внимательно, изучающе, и лицо уже не такое равнодушное. Взгляд на мгновение становится очень искренним.
— Ты пришел, чтобы попросить прощения за палец?
— Да, и еще кое за что, — быстро добавляю я, пока время не вышло.
— За что же? — говорит Юлия, подчеркивая каждое слово. — Что…
Она умолкает. Лифт почти доехал до первого этажа, я подбираю слова — новые, менее неуклюжие. Но не нахожу. В голове становится пусто. Я открываю рот: может быть, тогда слова сами найдутся? Нет, их по-прежнему нет, а лифт остановился.
