Не сейчас, но когда-нибудь я расскажу ей о том, что в ее глазах сосредоточена жизнь многих поколений.
— А тебе сколько лет?
— Шестнадцать.
Можно ли сказать, что теперь мы больше знаем друг о друге? Сообщили друг другу возраст. Можно еще сравнить зубы. И группу крови назвать.
— А учишься где? — смеется Юлия. — Или это секретные сведения?
Я киваю, потом немного наклоняюсь к ней, оглядевшись по сторонам, прикладываю ладонь к губам и шепчу:
— В девятом классе.
Мне хочется спросить ее, когда мы встретимся снова. Вопрос звучит внутри, вертится на языке — и когда мы сидим на ее кровати, и когда мы встаем, и когда я подхожу к окну и смотрю на улицу, когда я оглядываюсь по сторонам, чтобы наверняка запомнить темно-голубой цвет стен, и когда надеваю куртку и обуваюсь. Я должен задать вопрос, пока не вышел из квартиры, иначе будет поздно. Но его так трудно выговорить.
Опуская ладонь на ручку двери, я считаю до трех: раз, два…
— Ты не передумал насчет джиу-джитсу? — спрашивает Юлия.
Я так сосредоточился на своем вопросе, что не сразу понимаю, о чем речь.
— В эти выходные, — добавляет она. — Занятие для новичков.
— Ты там будешь?
Она кивает.
Да, кажется, я передумал. Только что. Хочу на тренировку.
— Я буду помогать тренеру, хотя вот ее ближайшие недели надо беречь, — она поднимает левую руку.
— А меня вообще пустят? Вдруг я еще что-нибудь кому-нибудь сломаю.
— Да, сначала надо всех застраховать на крупные суммы, — смеется Юлия и кладет руку мне на плечо: — Не волнуйся, Элиас. Это не самая страшная травма.
Я быстро опускаю ладонь на ее руку.
— Да, я приду.
Она смотрит на мою руку. Потом на меня, улыбается:
— Тогда увидимся на тренировке.
Да, увидимся на тренировке.
Я слышу пение в подъезде и тут же понимаю, что это отец. Поднимаюсь с этажа на этаж, и чем ближе я к нашей квартире, тем громче становится звук. Игра прерывистая и немного фальшивая — наверное, отец пытался изобразить нечто иное. Но ему весело, это сразу слышно.
Как только я добираюсь до нашего этажа, открывается дверь квартиры напротив. Это она: волосы, лоб, нос — мама Анны. У нее в руках пакет с мусором. Я останавливаюсь.
— Привет, — говорит она.
— Здрасте, — отвечаю я, вспоминая темно-голубые стены. Успокаивающие, умиротворяющие.
Она закрывает за собой дверь.
— Ой, кстати, спасибо, что пустил к себе Анну.
— Да ничего.
— Она забыла ключ. И за кекс спасибо, — смеется она.
И я смеюсь вместе с ней. Этот чертов кексик, видимо, будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь.
Она начинает спускаться по лестнице.
— Знаете что, — говорю я ей вслед.
Она останавливается:
— Что?
Я слышу, как отец играет на саксофоне. Эта женщина — волосы, лоб, нос — тоже слышит, но для нее в этом звуке нет ничего особенного.
— Вы очень похожи на одного человека.
— Правда? На кого?
Я смотрю на нее. Прислушиваюсь к звукам, доносящимся из нашей квартиры. В выходные пойду на джиу-джитсу, скорей бы пятница.
— Не могу вспомнить.
— Ясно, — улыбается она.
Подождав еще немного, она продолжает спускаться по лестнице. Через пару шагов снова останавливается и оборачивается.
— Не на Джулию Робертс случайно?
Я мотаю головой:
— Нет.
— Жаль. Если вспомнишь — скажи.
— Хорошо, скажу.
Только на пороге нашей квартиры я слышу, что отец поставил ту пластинку, ту песню — «Shame on you, if you can’t dance too».
Я плотно закрываю дверь и громко здороваюсь, надеясь перекричать музыку, чтобы не напугать отца внезапным появлением.
Заглядываю в свою комнату: там лежит пустой футляр от саксофона. Отец услышал, что я пришел, но не прекращает играть: выходит в прихожую и смотрит на меня, выпучив глаза и надув щеки. Песня заканчивается, но он не выпускает мундштук саксофона изо рта, прислушивается к звукам в комнате, выжидает. Песня начинается с начала, и отец снова принимается играть. Интересно, в который раз?
Я иду на кухню выпить воды. На разделочном столе лежит коробка с разными эсками для саксофона. Отец хорошо подготовился, запасся материалом. Я отправляюсь в гостиную, сажусь в кресло и смотрю на него, слушаю.
Он чуть ли не в трансе. В некоторые ноты попадает сразу, остальное никуда не годится. Я киваю в такт музыке, вспоминая, что отец и уговорил меня начать играть на саксофоне, потому что это была его давняя мечта. Он рассказывал мне, что всегда хотел играть сам, но взял лишь несколько уроков в юности.
Песня заканчивается, и отец выключает музыкальный центр. Он садится в кресло, губы у него краснее обычного и чуть припухли.
— Боже мой, — выдыхает отец, прикрыв рукой рот. Вид у него довольный, как у марафонца после удачно пройденной дистанции. Вот мой отец: сидит с довольным видом в кресле, откинувшись назад и раздвинув ноги.
— Ничего, что я взял? — спрашивает он, подняв саксофон.
— Ничего. Можешь не отдавать. Оставь себе.
Отец смотрит на инструмент, держа его в вытянутой руке.
— Боже ты мой, — усмехается он, потом встает и открывает балконную дверь. Во дворе работает какая-то машина, отец выходит на балкон. Стоит там несколько секунд, потом заглядывает в комнату.
— Иди сюда, Элиас.
— Что там?
— Иди сюда, поймешь.
Я выхожу на балкон. Мы стоим бок о бок.
— Чувствуешь? — спрашивает отец.
Я не понимаю, о чем речь.
— Вдохни! — он делает мощный вдох через нос.
Я делаю, как он, — и правда чувствую. Запах травы. Машина всколыхнула его, извлекла из-под зимнего покрова, пробудила от забытья. Такой сильный, такой зеленый. Эта глубокая зелень напоминает о темной голубизне стен в комнате Юлии.
Отец опирается на перила. Я вдруг осознаю, что ни разу не видел, как он стоит на этом балконе, облокотившись на перила. Весь его вид говорит о том, что он здесь живет. Да, именно так: вид человека, который здесь живет. И которому нравится здесь жить. И нравится запах травы. Я делаю, как он. Опираюсь на перила, наклоняюсь вперед.
— Кажется, у меня роман, — говорит отец, оглядывая двор.
А я, кажется, догадывался. Но боялся. Чего я боялся? Что отец бросит меня ради нее? Что увлечется слишком сильно? Что она придет сюда и станет командовать? Я не знаю. Не знаю, чего боялся. Но сейчас, в эту минуту, мне не страшно.
Я жду продолжения. Но отец стоит, облокотившись о перила, оглядывает двор и больше ничего не говорит. Просто стоит, как хозяин поместья, который оглядывает свои владения. И я оглядываю наши земли вместе с ним.
У меня, может быть, тоже роман.
Сегодня началось лето.
Сегодня началось темно-голубое. Началось зеленое. Сегодня мне на ногу села бабочка.
Ты нашла другой вход?
Э.
Надеюсь, ты откроешь мне, когда я приду (англ.).
Праздник прощания с зимой, который отмечают 30 апреля. На Вальборг разводят костры и сжигают накопившийся за зиму хлам.
«Куда б ни шел, я встречу смерть» — строчка из псалма, сочиненного в XVIII веке.
Позор тебе, если не умеешь танцевать (англ.).
Позор! (англ.).
«Я найду мужчину, который умеет танцевать». Элиас танцует? Нет! Элиас играет на саксофоне на школьных концертах? Нет! А что же он делает? Он ломает мизинцы юным леди (англ.).
В Швеции гимназическими называются три старших класса. На первый курс гимназии поступают, окончив девятый класс основной школы.
