Он мягко, но настойчиво подтолкнул меня в сторону толпы. — Ничего твоему отцу не сделается, будь спокоен.
Но попробуй-ка тут быть спокойным! Внутри меня все кипело, руки дрожали. Мамы дома не оказалось. Она выбежала на улицу, даже забыв запереть дверь. Я уселся за стол, уставившись взглядом в массивные стенные часы. Сначала стрелки их показывали десять, потом — без четверти одиннадцать, потом — полночь…
Хлопнула дверь. Первой вошла мать. А затем я увидел отца. Он был весь покрыт грязью и копотью. Сквозь огромную дыру на пиджаке виднелась разорванная в клочья рубаха. Он вроде не был ранен, и это немного меня успокоило. Отец тяжело опустился на свое место за столом и спрятал в ладонях лицо. Сначала мне даже показалось, что он плачет. Но он не плакал — просто посидел так, чтобы хоть немного перевести дух. Измучен он был ужасно.
— Сволочи… — вдруг пробормотал он. — Какие же гнусные сволочи…
— Кто? — спросил я.
Он поднял голову и недоуменно глянул на меня, как будто впервые заметив.
— Ты еще не спишь?
— Я дожидался тебя. Я и к заводу бегал, но меня не захотели впустить.
— Ложись-ка ты спать, Мацек, — сказал он усталым голосом. — Очень поздно уже.
— А о ком это ты сказал «сволочи»?
Он снова поглядел на меня. Взгляд у него был затуманенный и какой-то бесцветный.
— О тех, кто поджег завод. А теперь иди, сынок, тебе уже давно полагается быть в постели.
Я ничего не мог понять.
— Так, значит, это не несчастный случай? Значит, кто-то намеренно, со зла поджег завод? Ну не может же быть…
— Может, очень даже может. — Отец грустно улыбнулся мне. — Война закончилась, но гитлеровцы пока остались и делают все, чтобы хоть как-нибудь помешать нам.
— Так ведь весь город ждал, когда пустят завод…
— Именно поэтому они и подожгли его. К счастью, самое ценное оборудование уцелело. Иди спать, Мацек, а то завтра тебя не добудимся.
Я улегся в постель, но сон никак не приходил. Эх, думалось мне, поймать бы такого гада! Попал бы он ко мне в руки!
Я представил себе, как преследую поджигателей, загоняю их в ловушку, а потом сражаюсь один против десяти, рублю их саблей одного за другим. Сон пришел совсем незаметно.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Предательство Яцека. Кто похитил ключ от подземелий? Легенда о монахе Роберте. Мародеры?..
Сразу после звонка на большую перемену я проскользнул в гимнастический зал, быстро снял одежду и надел майку с шортами. Теперь в моем распоряжении было пятнадцать минут.
Для начала я пробежал два круга по залу, потом сделал несколько приседаний, покачался на кольцах. Мышцы мои расслабились и стали эластичнее. Только проделав все это, я подошел к коню и подтянул мат. Разбег — я знал, что иду на риск, так как никто меня не страхует, но сейчас мне было все равно.
Прыжок. По-видимому, я оттолкнулся слишком рано: ударившись спиной о твердую кожу снаряда, скатился на мат. Попробую еще разок. На дорожке для разбега я чуть заметно отметил мелом место отталкивания. Новый прыжок. На этот раз получилось лучше — через коня я пролетел вполне благополучно, но не устоял при приземлении.
Так я прыгал раз за разом, и последний прыжок меня вполне удовлетворил. Но пора было прекращать тренировку, потому что запыхался я так, что ничего уже не слышал, кроме собственного дыхания. Пришлось присесть на мат и постараться дышать ровно, втягивая носом воздух и выпуская через рот, как во время плавания. Заскрипела дверь. Это учитель Шульц заглянул в гимнастический зал. На нем уже был голубой тренировочный костюм. Он заметил меня.
— Что ты здесь делаешь, Лазанек?
— Тренируюсь, — ответил я смущенно.
— Ну и как у тебя идет? Прыгал через коня?
— Прыгал, пан учитель.
— Получается?
— Пока не очень, — ответил я. — Но я буду прыгать.
— А ну-ка прыгни. Я посмотрю.
Я вышел на дорожку и разбежался. Учитель Шульц мне нравился, и мне очень хотелось заслужить его похвалу. Прыжок получился, только при приземлении я качнулся, удерживая равновесие.
— Отлично, Лазанек. У тебя большой прогресс. Как я понимаю, ты, наверное, много тренировался в последние дни.
— Тренировался, — признался я. — У нас во дворе есть такой здоровый ящик, вот я через него и прыгал…
— Очень хорошо. Только когда прыгаешь, не закрывай глаза. И во время прыжка немного сгибай руки в локтях, чтобы они пружинили при отталкивании от коня. Ну-ка еще раз!
Я разбежался и прыгнул. И на этот раз получилось совсем неплохо. Шульц удовлетворенно улыбнулся:
— Сегодня на уроке никто уже не будет над тобой смеяться.
Я побежал в раздевалку, и тут послышался звонок, а потом шаги идущих на занятия ребят. Я как ни в чем не бывало продолжал сидеть, делая вид, что пришел чуть раньше их и сейчас переодеваюсь.
Собственно, никто на меня особого внимания и не обращал. Только Коваль, шкафчик которого был рядом с моим, проворчал:
— Посторонись-ка, Кит!
Я отодвинулся, а сам украдкой следил за Старкевичем. Сегодня он выглядел особенно мрачно: мать его минут пятнадцать назад вошла в учительскую. Мне очень хотелось подойти к нему, но приходилось сдерживаться. Да и что я мог ему сказать?
Щульц построил нас, а потом мы сделали пробежку, разогреваясь.
— Прыжки через коня! — скомандовал он и повел нас к снаряду.
Я стоял восьмым, и, когда настал мой черед, за спиной раздались знакомые смешки. Грозд приглядывался ко мне с презрительной ухмылкой. Может быть, именно это и сбило меня с толку: преждевременно оттолкнувшись, я сильно ударился спиной о край снаряда. Стиснув зубы, я молча стерпел боль.
Шульца удивила моя неудача.
— Лазанек! — окликнул он меня. — Повтори-ка прыжок. И пожалуйста, возьми себя в руки.
Он, конечно же, прав — не из-за чего мне расклеиваться. Собравшись и ни на кого не глядя, я вернулся на дорожку. Разбег. Прыжок. Получилось очень здорово: приземлился на ноги и
