Мама говорила низким, густым голосом, более низким, чем всегда:
Встал я рано поутру —
К вам спешил, сыграть в игру…
И сказки мама читала тоже низким и хриплым голосом, а потом она начинала кашлять, и Мишка брался её сменить. Но у него не хватало терпения долго читать вслух — просто сидеть и читать. И тогда он становился на четвереньки перед малышами и рычал:
— Я злой дух тунгак!
Владька и Сашка заходились в хохоте.
С Сашкой лучше всех было дурачиться. В Новый год не думалось о том, станет она когда-нибудь нормальной или нет. В это время самые нормальные люди — те, кто может пригоршнями разбрасывать конфетти и смеяться не потому, что надо показать, что ты в хорошем настроении, а потому что в самом деле не можешь удержаться от смеха. Нормального человека можно катать на спине, подпрыгивая и понарошку(у) пытаясь сбросить. А человек за шею тебя держит маленькими ручками и горячо дышит в ухо.
Всё делается другим в Новый год! На улице Мишка, только увидя впереди ледяную дорожку, заранее разбегался, чтобы проехать на ногах. Все знают, что от этого портятся ботинки — так и будешь потом скользить. Но почему-то он об этом не вспоминал. Борька Сомов, и Толик Петров, и Димка Моторин заходили за ним, чтоб поиграть в хоккей. Коньков ни у кого не было, играли, как обычно, на ботинках. Стояли морозы. Отогревались потом у Мишки. Толику теперь тоже разрешали, чтобы приходили друзья, но у Мишки всем было привычнее, и ему казалось уже, что он никогда не переставал играть с ребятами со своего двора.
В кухне за чаем Димка Моторин кивнул на компьютер, спросил:
— А ты никаких новых мультиков не сделал?
— Ты что, — ответил ему Толик Петров, — когда ему делать? Они там в лицее знаешь как пашут? Им и на каникулы задают…
На маленьком столике перед компьютером лежали мятые исписанные листы. Толик взял один. Ничего не понять, только формулы. Мишка смутился.
— Это не задали, это я так… Но я сделаю мультик, завтра же сделаю…
После Рождества Мишке позвонил Андрей Петрович, сказал, что он надеется, что Мишка в новом полугодии станет учеником лицея-интерната.
— Посмотри почту, я тебе отправил перечень документов, которые будут нужны.
Мишка открыл перечень, раз его просили, и охнул в трубку:
— Ой, сколько…
Вроде, там нужен был паспорт, и что-то от мамы, и из школы, и ещё непонятно какие справки. Мишка не думал, что он станет всё это искать ради того, чтобы взять и уехать из дома. Но Андрей Петрович наоборот, почему-то считал, что он как раз и хочет уехать. И что его теперь пугает количество бумаг, за которыми ходят не только в школу и в поликлинику, но и в какие-то неизвестные Мишке места.
— Если чего-то не добудешь, то сами сделаем запрос, когда ты к нам приедешь — ободрил его Андрей Петрович. — Главное — паспорт, и ещё… Ты запоминаешь?
Мишка не слушал и не запоминал. Он про одну присланную задачку думал.
— Я и с мамой твоей говорил, и ещё говорить буду, — не успокаивался Андрей Первович. — Тебе надо учиться среди таких же ребят, как ты. Иначе ты станешь расти с мыслью, что ты особенный… Талант, понимаешь, надо уметь нести, а если тебя в твоей школе захвалят…
— Да, да… Угу, — машинально отвечал Мишка завучу.
Потом спохватился, подумал: «Среди таких, как я — это среди каких? Может, там будут все бедные?» Он сразу же вспомнил Кирку, как на алгебре в последний день перед каникулами она повернулась и бросила на него быстрый сердитый взгляд. Он только вскинулся, только спросил глазами: «Что?!» — а она уже опять уставилась на Галину Николаевну. Как будто нарочно поворачивалась к нему, чтоб показать, что не собирается на него даже смотреть.
«Ну и не смотри, подумаешь» — чуть не сказал Мишка вслух, в трубку.
Он думал, как здорово было бы это Кирке сказать. Жаль, что она больше ему не позвонит.
Зато Данила Ярдыков, сосед по парте, звонил каждый день. Спрашивал, как разместить на сайте фотографии в теме «Вместе учимся — вместе отдыхаем». Он сделал фотографии чуть ли не первого сентября, а теперь вспомнил о них — даже в каникулы ему спокойно не отдыхалось. Он хотел устроить на сайте опрос, так, чтобы все могли отвечать да или нет, но только не мог придумать, о чём спрашивать.
И когда Мишка после каникул первый раз вошёл в класс, Ярдыков радостно замахал ему с места, и Мишка удивился тому, что, оказывается, достаточно вместе делать простой школьный сайт, чтобы тебе так радовались.
Несколько одноклассников успели загореть, точно каникулы были летние, а не зимние. Девочки закатывали рукава блузок, чтобы сравнить, у кого руки выще локтей стали темнее.
Кирка не хвасталась загаром. Мишка краем уха слышал, что она с родителями каталась все каникулы на лыжах. А это можно было делать и возле её дома, в коттеджном посёлке.
И выходило, что каникулы у неё получились так себе. Мама что ни день напоминала отцу, что в это время нормальные люди уезжают к тёплому морю, к солнцу. И отец чувствовал себя перед ней виноватым. Он же сначала думал, что и Мишка поедет с ними. «Я хотел, чтобы им с Киркой — сюрприз, — оправдывался он. — А у него наверняка нет загранпаспорта…»
Мама морщилась. А отец изо всех сил старался показать, как он счастлив оттого, что сейчас зима. Появляясь по утрам у Кирки в комнате, он кидал ей с порога сначала один шерстяной носок, а потом другой, а потом уже тёплый свитер. И Кирка ловила всё это на лету и натягивала на себя по очереди, как в детстве, предчувствуя, как сейчас в глаза ударит солнце, отражённое снегом, и снежные колючки полетят в лицо. И отец будет смеяться и увлекать её дальше, вперёд по лыжне, и не даст надолго остановиться у этих невысоких шерстистых лошадок, похожих на мягкие игрушки. Спросит только: «Может, прокатишься? Нет? Ну, поехали дальше!» А она не успеет объяснить, что погладить хотела.
И в весёлости отца Кирке чувствовалось что-то натужное, как и в словах мамы, когда она приобнимала Кирку и шептала: «А видела, как тот светленький, с хвостиком, в столовой, глядел на тебя? Как ты думаешь, он кто? Музыкант?»
Мама пыталась говорить с ней, как подруга. Как Элька Локтева, например. Или как Ленка Суркова. И это получалось не по-настоящему.
Кирка думала на лыжне, занося вперёд лыжные палки: «И когда она говорила, что я умею выбирать мальчиков, что я правильно Мишку выбрала — это тоже было не по-настоящему. Она всегда притворяется!» И тут же спохватывалась: «Нет, нет! Не всегда». Им же хорошо было втроём, в тот вечер, когда папа привёз её от Мишки. Они говорили и смеялись почти так же, как у Мишки говорят дома. И если бы мама не смеялась над ней из-за Мишки, Кирка смогла бы прийти к нему ещё раз. Может, его мама вообще разрешила бы приходить, когда захочешь?
Кирка попала на зимний курорт из-за Мишки, и она всё время вспоминала о нём. «А интересно, он простил бы меня, что я не разговаривала с ним перед каникулами?» — думала Кирка. Она представляла, как после каникул сядет с ним. Он заглянет в класс, а она здесь.
Впервый учебный день она нарочно встала рано. Но Ярдыков прибежал в класс раньше неё. Она вошла — а он уже сидел на своём месте, поджидал соседа. Он вопросительно поглядел на неё, и она смешалась и села поскорей на своё место, рядом с Сурковой.
Мишка вошёл, поглядел на неё мельком. И она не знала, как показать, что ей это совершенно безразлично. Она даже не могла включиться в общий разговор, чтобы кричать и спорить. В классе загаром хвастались. И Кирке не было никакого смысла поднимать рукав кофточки.
Самая загорелая рука оказалась у Сурковой, её соседки. С этим никто бы не поспорил. Ленка на радостях закатала оба рукава, точно ей жарко было, расставила на парте локти и с гордостью глядела на одноклассниц: мол, вам со мной не сравниться! И тогда Эля Локтева сказала:
— Да, очень хорошо что ты так загорела. Загорать — это от прыщей полезно.
Ленка сразу сникла.
Из мальчишек самым загорелым оказался Борька Иванов, лицо у него стало темней волос. Вместе с Катушкиным они были теперь как индеец и бледнолицый. Блондинистый Борька-индеец и чернявый розовощёкий Саша Катушкин. Самые высокие в классе, они казались нездешними, пришедшими из какого-то кино, в котором приключения возникают одно из другого без остановки. Не зря левый глаз Саши Катушкина украшал весёлый лиловый фингал, дававший понять, что в каникулы Катушкину где-то крепко досталось, но и он сам, наверно, не остался в долгу. Иванова не трудно было представить с таким же фингалом, но сейчас никаких синяков у него не было. И понятно — последние две недели он провёл под присмотром родителей, купаясь в бассейне и загорая среди ухоженных пальм.
Должно быть, оба соскучились друг без друга, и теперь, как и прежде, они держались вдвоём. Но Сашка иной раз глядел на друга с превосходством. Казалось, он стал ещё выше ростом, и его ноги при каждом шаге пружинили, он с силой отталкивался от пола, подпрыгивал…
