— Алло! — начал он разговор, очень громко. — Мне тут соседи сказали, вы отдаёте собаку. Да, мне нужна… Можете не объяснять, мне любая подойдёт… Нет, приехать не могу. Я не вижу ничего, зрение слабое, совсем почти нет. Вот соседи помогли номер набрать. Это на Набережной. Когда будете? Запишите адрес.
— Через сорок минут, — проорал нам Валерий Сергеевич, всё же мощный у него голосина.
Мы пошли к нам. Славка сел у окна. Попили чаю, и вот пришла Танька. Посмотрела на мои окна (мы успели спрятаться за штору), присела рядом с собакой. Погладила, что-то сказала. Потом перешла дорогу и скрылась в соседнем дворе. Глядя на всё это, слышали мы стук сердца.
Потом она вышла. Без собаки. Посмотрела на мои окна, достала телефон и позвонила.
— Да? — ответила я.
— Ты дома?
— Э-э… Дома, да. Только у меня папа спит.
Лицо у папы вытянулось, но он промолчал.
— Я зайду? — спросила Танька, — Через минуту.
Славку с папой я закрыла в родительской комнате. Мы пошли на кухню, я поставила чайник.
— А я Шороха отдала, — вздохнула Танина.
— Как быстро…
— Да… Старику слепому, он у вас в соседнем доме живёт. С носом. Знаешь?
— Слепому? Он ещё говорит громко. Знаю.
Мы молча дождались, когда закипит вода. Я налила чай.
— А зачем ты его отдала? — спросила я.
Танька отхлебнула слишком много и обожглась. Заревела. Сидит и ревёт, а я не знаю, что делать, меня как-то трясти стало: так Шороха жалко. И Танюху тоже жалко. Она поревела и говорит:
— Я бы сама нипочём не отдала. Это Лёшка всё. Ну, мой Лёшка. Да я знаю, что тебе Славка рассказывал, можешь не делать вид, будто не знаешь. Ну вот. Он мне всё: отдай да отдай пса. Шорох его больно не любит. На других не рычит, на него рычит. Да ещё Лёшке обидно, что у меня все разговоры только про собак. Хочет, чтобы я бросила всё. И собак, и спелео. И вообще всё. Чрезвычайные ситуации эти все. Говорит, ему в училище все эти дела надоели, техника безопасности. А тут я ещё, тоже про это всё. А как это — надоело ему? Ему ж летать! Как? А?
Я не знала, что ответить.
— Ну вот, я и отдала.
— Танька, — сказала я, — ты сколько уже Шороха знаешь?
— Так с двух месяцев, год уже.
— А Лёшку этого?
— Лёшку? Ну, Лёшку… Месяца два.
— Та-ань! Ну ты чего, его так любишь?
— Ну, — сказала Танька и снова заревела. — А чего мне теперь делать?
Я не знала. Я только могла сидеть, гладить Таньку по голове и реветь вместе с ней. Я не знаю. Мы все не знаем.
У школы стоял Славка. Он ждал меня. Он сказал, что ждал меня тут каждую перемену. А на уроках ждал в классе. И Таньку ждал. Но мы пришли только сейчас, на последней перемене. Нас привёз папа. В машине с нами был Шорох, бывший Танькин пёс. Славка, как его увидел, весь просиял, побежал обниматься, пожал руку моему папе, сказал, что просто счастлив.
— Как всё прошло? — спросил он.
Но нам было некогда разговаривать. Мы закрыли собаку в машине и пошли в школу. Папа должен был что-то придумать, какое-нибудь оправдание, почему мы опоздали.
Танька отдала своего Шороха нашему соседу, Валерию Сергеевичу. Кажется, это было так давно, а на самом деле прошло всего несколько дней. Потом она передумала, захотела вернуть собаку. Дня три думала. За это время старик полюбил пса и возвращать отказывался. Он, как и раньше с другой собакой, ходил с ним в магазин и в парк. Шорох — очень умный пёс, он быстро выучил дорогу, сходил один раз с новым хозяином и его дочерью и запомнил. Конечно, его не учили быть поводырём, но он всё равно был хорошим помощником соседу.
Танька целыми днями ходила мрачная, поссорилась со своим Лёшкой, ни с кем не разговаривала в классе. Конечно, все знали, что у неё происходит и что она сама отдала собаку, но никто ей ничего не сказал. И так видно: плохо человеку.
Однажды она попросила меня, чтобы я сходила к носатому соседу, попросила отдать Шороха. Пришлось мне сознаться, чья была идея. После этого Танька перестала со мной разговаривать. Славка утешал то её, то меня. Видно было, как его душа мечется, не знает, кого выбрать. Вроде бы сестра сама придумала отдать собаку. А я придумала, кому именно её отдать. Кому-нибудь поблизости. Таньке плохо, сама уже триста сорок раз пожалела. И мне невесело. Так Славка бегал-бегал, да и остановился на полпути. Потом снова начал туда-сюда бегать. Гошка тоже ходил сам не свой. Танька ему давно нравилась. А тут такое вычудила. И ругать её надо. И жалко — сама всё понимает. И со мной говорить перестал. Из-за Таньки же. Так, иногда бросит пару слов — и привет, испарился куда-то. С Викой Таня сама боялась разговаривать. Да и Викашара бы тоже, наверное, не нашла слов. Пожалуй, все в классе были какие-то… вялые, что ли, будто не совсем живые. Может, только Минька и Теоретик держались со всеми по-прежнему. Или почти по-прежнему. Больше молчали всё-таки.
— Да что с вами! — обалдевали на каждом уроке учителя. — Конец года, весна, а вы едва дышите!
Мы пробовали дышать получше, но у нас слабо получалось. Я бы даже сказала, не получалось совсем.
Вариантов было два. Отдать Таньке вместо Шороха Знайку. Это собака с нашего двора, ничья. Или отдать Знайку Валерию Сергеевичу. А Шороха — прежней хозяйке. Но оба варианта были какие-то неправильные. Я ходила к Валерию Сергеевичу каждый день. Однажды привела его к нам во двор. Знайка обнюхала носатого, завиляла хвостом.
— Редкая удача! — сказала я. — Обычно она на всех рычит.
Но старик не согласился её взять. Сказал, что привык к Шороху.
— Ей нужно тренироваться, — говорила я ему про Таньку. — И Шорох привык к подвижной жизни, — внушала про пса.
Но он не соглашался.
И вот сегодня утром Валерий Сергеевич вдруг позвонил и сказал, что пёс потерялся.
— Я в магазин собрался, из подъезда вышел, а тут кто-то петарду взорвал. Прямо над ухом. Шорох дёрнул сильно, я не удержал. Ладно, добрые люди довели до квартиры. Как я теперь? Как он теперь?
Мы немедленно позвонили Таньке и побежали искать собаку. С папой мы прочесали весь парк поблизости, несколько раз спускались к реке. Танька обошла все дворы.
Мы сидели во дворе и не знали что делать. Где искать Шороха, придумать не могли, реветь сил не было. Папа курил, мы смотрели в землю и молчали.
— Смотри, — вдруг сказал папа, — это же он?
Из кучи прошлогодней листвы выбрался пёс. Он смотрел на нас и пятился к кустам, прочь со двора.
— Шорох! — крикнула я. Но он развернулся и побежал от нас. Танька рванула за ним. Я тоже.
— Шорох! — крикнула Танька, бедовая моя подруга. Пёс остановился, наклонил голову и посмотрел на бывшую хозяйку.
— Шорох, ты меня прости, — сказала она и тоже остановилась. — Иди сюда, солнце…
Шорох смотрел на неё, но не подходил. Так они стояли и смотрели друг на друга. Таня сделала маленький шаг. Пёс не двинулся. Она шагнула ещё, и ещё. Медленно-медленно подошла к собаке, подняла с земли поводок.
— Шорох, — сказала она тихо, — ко мне.
И пёс подошёл. Танька села рядом с ним, погладила. А он положил свою голову ей на плечо и закрыл глаза.
— Ладно, — мой папа сказал, — вы так долго можете сидеть. Пойдём к Валерию Сергеевичу. Обрадуем.
— А может… — начала я.
— Не может, — отрезал папа, — пёс нашёлся, пса нужно вернуть.
В квартире у Валерия Сергеевича бедный Шорох метался между Танькой и новым хозяином.
— Ладно, — прогрохотал Валерий Сергеевич, — пусть с тобой тренируется. Но жить он будет у меня!
И мы поехали в школу.
Славка топал за нами, но где-то на втором этаже отстал, в учительскую мы вошли без него.
— Вот, — сказал папа Зине Ивановне, — ребёнка своего привёл. И Татьяну тоже. Вы их не ругайте сильно. Чрезвычайные обстоятельства, я вот тоже работу пропустил. Службу.
Но Зина Ивановна, кажется, его не очень-то слушала.
— Где вы были? — спросила она у Таньки.
— Шороха искали, — ответила я, — там петарду кто-то взорвал, а собаки боятся, вот он и убежал.
— Как — Шороха? Ты же его отдала…
— Отдала. А сегодня нашла.
— И где он теперь?
— Он у меня в машине, — сказал папа. Прозвенел звонок, и Зина Ивановна выбежала из учительской. Но на урок она не пошла. Она спустилась на первый этаж. Потом вышла из школы. Остановилась у нашей машины. Мы тоже остановились.
— Шорох, — сказала Зина Ивановна. — Таня, тебе его вернули?
— Нет. Но я могу с ним заниматься. А вы знаете, да?
— Ну конечно. Конечно, я всё знаю.
Папа открыл машину, и Шорох хотел побежать в школу, как привык. Но остановился. Прямо перед нами стояли одноклассники. Они смотрели на нас, но трудно было понять, что выражали их лица, что значили эти взгляды.
— Значит, так всё просто? — вдруг спросил Минька.
У меня мгновенно пересохло во рту. Что он имеет в виду?
