Почивалов с огорчением посмотрел на Рамзина, вздохнул и присел на свободный краешек скамьи к общему столу.
— А чего?.. — кашлянув, начал он. — Может, и впрямь липа. Только понимаете… настраиваю аппаратуру и слышу, дают открытым текстом: «Германия капитулировала». — Слово «капитулировала» Серега произнес по слогам.
— И все? — с оттенком разочарования спросил Шаров.
— Все. — Радист смущенно развел руками.
— Кто передавал? Кому?
— Не знаю.
В кубрике опять стало тихо.
— Та-ак, — врастяжку произнес Шаров. — Значит, может правда, а может, и нет?
— Правда! — взмолился Почивалов. — Сердцем чувствую.
Шаров потер подбородок.
— Ну вот что, — заключил он, весело глядя на незадачливого радиста, — весть ты принес добрую, спасибо. К тому дело шло. Но ликовать пока не будем, проверить надо.
Матросы не спеша дожевали свои утренние бутерброды, допили чай и разошлись по боевым постам на «проворачивание механизмов» — есть такой пункт в корабельном распорядке. Никакого разговора будто и не было.
Однако слух пополз. К тому же обещанная морпехота не показывалась, и даже ни одной воздушной тревоги не объявлялось. И чем дальше, тем больше в команде крепла уверенность, что так оно и есть, как сказал Почивалов.
А тут еще юнга Уланов, стоя на сигнальной вахте, принял днем необычный семафор. Знакомый сигнальщик с соседнего корабля передал: «Поздравляю — победа!» Коля ответил: «Спасибо, тебя — тоже!»
И все же до конца еще не верилось.
Официальное сообщение подоспело лишь к вечеру. Командира катера капитан-лейтенанта Васильева вызвали на флагманский корабль. Вернувшись, он построил экипаж и объявил:
— Дорогие товарищи, сегодня подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии!
Строй замер, а командир, переведя дух, продолжал:
— Войне конец. Поздравляю вас с великой победой!
Что тут началось! На едином дыхании моряки крикнули:
— Ура-а-а!
На какое-то время строй нарушился. Рамзин кинулся к Почивалову, обнял его.
— Прости, браток, не хотел тебя обидеть.
Серега похлопал минера по плечу.
— Ничего… я и сам… не сразу…
Коля Уланов стоял рядом с Борей Демченко — тоже юнгой, рулевым. И моторист Женя Бурмистров был неподалеку. Они переглянулись, счастливо улыбнулись друг другу. Но опять, как и утром, во время разговора в кубрике, Коля невольно задал себе вопрос: «Неужели все кончилось?» За большой радостью, которую он вместе со всеми испытывал, где-то в глубине сознания билась досадливая мысль: «Не успел побывать в бою, отомстить за погибших старших братьев… Клятву дал… Не успел…»
Клятву рассчитаться с врагами за своих братьев Коля дал самому себе. Когда пошел добровольцем на флот.
И все же известию о победе он радовался искренне, вместе со всеми. Хотелось закричать от радости: «Я вернусь, мама, скоро вернусь!»
Капитан-лейтенант Васильев выждал.
— Внимание, товарищи! — Он поднял руку. — Капитуляция подписана, но бой кое-где еще продолжается. Отдельные группы гитлеровцев не хотят складывать оружие…
Наступило молчание, лица моряков посуровели.
— Словом, так: нам поставлена новая боевая задача. В ночь выходим в море.
— Добивать фашистов? — спросил Виктор Ярковой, командир кормового орудия и секретарь парторганизации катера.
— Почти угадал, парторг, — подтвердил Васильев. — Нашему сводному отряду малых охотников, — он обвел рукой стоящие на рейде катера, — приказано перекрыть все пути в море и не допустить эвакуации войск из курляндской группировки противника.
Об этом знали все: курляндская группировка, окруженная войсками Красной Армии в Прибалтике, состоит из отборных частей германского вермахта. Многие из них занимали позиции вокруг блокированного Ленинграда. И все понимали: нельзя позволить врагу уйти от справедливого возмездия.
— Экипаж не подведёт, товарищ командир, — за всех заверил Ярковой.
Васильев знал это.
— Будем считать: задача ясна. Тогда… — он сделал короткую паузу и скомандовал: — Корабль к бою и походу приготовить! Разойдись!
Через несколько секунд все люди были на своих местах. В движение пришел весь сложный корабельный организм.
Первым о наборе в Школу юнг пронюхал Петька Чубаков. А уж от него стало известно Коле Уланову. Были они дружками, жили в соседних домах на улице Можайского около Витебского вокзала, учились в одной школе. Вместе, когда началась война и блокада, пошли в ремесленное, работали на заводе. Точили детали для пулеметов «максим». Но мечтали на флот попасть.
И вот случай подоспел. Дружок поймал Колю во время короткого обеденного перерыва.
— Слыхал? — Петька смотрел на Колю завороженными глазами. — На Балтфлот добровольцев набирают. Пацанов нашего возраста.
Неужели добились мальчишки? Не зря, значит, в разные инстанции обращались, самому командующему флотом писали.
— Врешь? — Коля от удивления даже рот разинул. — Откуда узнал?
— Честное… — Петька чуть было не сказал «пионерское», но вовремя спохватился, вспомнил, что еще весной, накануне 1 мая, их обоих в комсомол приняли. — Честное комсомольское. Один знакомый моряк сказал, он к моей сестре на свидания ходит.
— Может, обманывает?
— Нет, он добрый. Помогает нам. Между прочим, комендором на эсминце служит.
На следующий день выбрались в военкомат. Встретил ребят строгий военный с двумя шпалами в петлицах.
— Сколько тебе лет? — спросил Колю.
— Пятнадцать… Скоро шестнадцать, — торопливо добавил Коля для убедительности.
— На заводе трудишься?
И чего расспрашивал? Ведь все знал. Сколько раз сюда приходили.
— Угу… В ремесленном и на заводе.
— Ремесленное — это хорошо. А специальность какая?
— Токарничаю. — Хотел Коля насчет ремонта пулеметов добавить, но воздержался. Как-никак военная тайна.
Ответил на свои вопросы и Петька Чубаков.
— Не отпустят вас, — усомнился военный. — С мастером говорили?
С Иваном Максимовичем они давно договорились.
— Мастер не возражает.
— Тогда почитайте вот. — Майор протянул ребятам бумагу.
«Правила приема в Школу юнг Военно-Морского Флота», — гласил заголовок.
— «Школа комплектуется юношами, комсомольцами и не комсомольцами, — внятно читал Коля, — в возрасте 15–16 лет…»
«Как раз подхожу», — отметил про себя, и на сердце полегчало.
«Имеющими образование в объеме 6–7 классов…»
Остановился, прикинул: образование тоже соответствовало. Правда, семь классов закончить не удалось, война помешала. Зато ремесленное, большой плюс.
— Подходим. Давай дальше, — поторопил Петька.
— «Исключительно добровольцами…» — с ударением произнес Коля и повторил: — Исключительно.
— Ничего, и по этой статье подойдем.
— «Желающие поступить, — продолжал читать Коля, — подают в райком комсомола заявление за своей подписью и подписью родителей… удостоверяющих свое согласие…»
Коля почувствовал, что строчки столь желанного документа стали расплываться у него перед глазами, и он в замешательстве, глотая слова, закончил:
— «Заявление должно быть заверено… при заявлении должны быть приложены…»
Далее следовал перечень необходимых документов: о рождении, образовании, состоянии здоровья… Но он даже читать не стал. В голове вертелись два слова: «Согласие родителей». И билась тревожная мысль: «Мама не согласится… не согласится… не согласится…»
За последний год в семью Улановых одна за другой пришли две похоронки — на старших сыновей Александра и Василия. Отец замкнулся, ушел в работу. А мать не находила себе места, часто плакала. В редкие дни, когда Коля появлялся дома — иногда приходилось по неделям из ремесленного не выбираться, — она прижимала его к груди и подолгу не отпускала от себя, словно боялась потерять свою последнюю надежду.
«Не согласится… Все пропало…» — в отчаянии решил Коля.
Петька догадался, какие сомнения мучают друга.
— Ты, Колька, тово… — успокаивал он. — Не расстраивайся. Чего-нибудь придумаем.
И они придумали. За родителей расписались сами. Управдом, не разобравшись, заверил подписи.
После окончания учебы, получив назначение на корабль, Коля часто вспоминал об этой своей вине перед матерью, о данном ей обещании и о своей клятве. Не раз он мысленно повторял: «Я вернусь, мама! Рассчитаюсь с фашистами и вернусь…»
На сигнальной вахте скучать не приходится. В боевом походе на каждом метре неожиданности и опасности. Глаз да глаз нужен. Будешь ловить ворон, чуть зазеваешься — можешь пропустить сигнал с флагмана или с соседнего корабля. А еще хуже — не заметишь перископ подводной лодки, появление корабля или самолета противника. Или плавающую мину пропустишь. Тогда — беда…
