«Почему всадники шли в пешем строю?» — думает он, и сама собою слагается сказка:
«Пали, сражённые, кони лихие… Заморились, некормленные, обморозились, копыта потрескались, сами отощали… А Батыр? Ах, Батыр, Батыр, не на тебе ли скакал сам Доватор, лихой генерал? Нёс генерала конь, пока ноги не подкосились, пока голова не упала на гриву…»
— Нет, нет! — сам перебивает свою сказку Миргасим и придумывает другую:
«Увидал генерал на распутье трёх дорог камень, а на том камне слова высечены:
«Направо пойдёшь — сам погибнешь и коня погубишь, налево — сам жив будешь, а конь погибнет. Прямо пойдёшь — коню жить, а самому голову сложить».
Отпустил коня и пошёл пешим строем. Бился отважно. Одного фашиста разрубит — двое встают, двоих разрубит — четверо встают…»
Бережно свёртывает Миргасим обрывок красной ленты, заворачивает в бумагу, прячет обратно в коробок.
Вот будет радость отцу, когда вернётся!
«Это тебе подарок, аткей, — лента из Батыровой гривы». — «А сам Батыр где?» — спросит отец. И Миргасим ответит: «Батыр воевал и погиб». Да, он погиб, это ясно. Иначе для чего бы конникам воевать пешим строем?
— Миргасим! — зовёт Шакире. — Миргасим, спрячь газету, чтобы мама не увидела.
— Я у неё из-под подушки взял.
— Всё равно спрячь, пусть думает, что газета потерялась.
— Да, так будет лучше, — согласилась Наиля. — Удивительно, как этот генерал на отца вашего похож!
— Давайте поздравим семью Доватора с Новым годом, — предложила Асия и взяла красный карандаш.
— А про семью Панфилова ты позабыла? — отозвался Миргасим.
— Зови их всех сюда, к нам, — вскочила Разия. — Пиши, что картошка хорошо уродилась, до весны хватит. И валенки ребятам ихним сваляем, если приедут.
— Валенки всем? — усомнился Миргасим. — На всех шерсти, пожалуй, теперь не найдёшь. Зима ведь. Пиши, Асия, валенки сваляем, кому необходимо.
— Другим, конечно, тоже обувку подберём, — добавила Шакире, — босые не останутся.
— А куда письмо пошлём? — спохватился Миргасим. — По какому адресу?
— В Москву, маршалу Жукову, — сказала Асия и начала письмо: — «Просим вас, дорогой товарищ Жуков…»
— Может, о нашем отце напишешь? — вздохнул Миргасим.
— Нет. Надоедать нельзя. Нас много. Потерпим.
«Ишь ты! — подумал Миргасим. — Какие слова говорит: «потерпим». А раньше не терпела — чуть что не по ней, кулаками доказывала».
Глава тридцать четвёртая. Во сне и наяву
Сны! Для чего они снятся? А как же иначе? Не снились бы сны, никто спать не ложился бы.
Миргасим давно лёг. В комнате тихо, темно, а сна нет и нет. Почему не спится? Потому что Асия обидела.
Она с девчонками что-то к Новому году затевает, луну хотят они зажечь и звёзды.
— Будто без вас звёзды не горят!
— Это не такие, — улыбается Асия.
— Какие тебе ещё? Выдумщица!
— Без выдумки не проживёшь, — встревает Зуфер, — завянешь со скуки.
Почему Асия взяла в игру Зуфера, а Миргасима не взяла? Кому она про листья кленовые говорила, кому о Москве своей рассказывает? Миргасиму. А теперь не Миргасим ей нужен, а Зуфер. И Зианша с ними заодно. Учитель, а с девчонками шепчется…
Собрал Миргасим сегодня утром после школы всю свою ватагу, весь Золотой табун, и поскакали они следом за девчонками, к Насыровым.
— Откройте нам!
Копытами по крыльцу стучали. «И-го-го!» кричали. Не помогло.
Тогда Фаим запел нежным, тонким голосом:
— Отопритеся, отворитеся, я подарок принёс! Ох и вкусный!..
— Раз-зия, Ам-мин-нушка плачет! — крикнул Темирша.
— Наиля-а-а, — стучал в дверь Абдул-Гани, — пусти меня, я замёрз, пусти-и-и! Я маме скажу-у-у-у-у!..
— Асия, — просил Миргасим, — отвори, я тебе луну принёс. Скорей пусти меня, а то я луну разобью!
Дверь отворилась, но вместо Асии на крыльцо вышел Зианша:
— Малыши, зачем шумите? Не мешайте нам, у нас РЕ-ПЕ-ТИ-ЦИ-Я.
— И мы тоже хотим!
— Вы всё это увидите.
— Когда?
— Своевременно или несколько позже. — Сказал и скрылся за дверью.
Миргасим сжал ком снега и швырнул в оконную раму.
— Осторожней, — сказал Фаим, — в стекло попадёшь.
Но Миргасим бросает снежок за снежком, и всё в раму, ни разу не промахнулся. И всё напрасно. В избу не позвали.
— Ладно, припомню я это тебе, Асия! Ты ещё у меня поплачешь…
Но она не испугалась, двери не открыла.
Ворочается Миргасим на постели, не может уснуть. Ну пусть бы свои девчонки не пустили, но Асия! Всех околдовала она, никто ей ни в чём не перечит. Даже Зуфер, даже Зианша. Колдунья, настоящая колдунья!
А не лучше ли будет покинуть навсегда эту заколдованную деревню? Да, он убежит, сейчас же, сию минуту. Медлить нельзя, бежать надо, пока все ещё спят. Бежать, бежать!
Молча он одевается и на цыпочках выходит из дому, садится в санки, отталкивается и летит по улице. Беззвучно вспыхивают снежные огоньки под полозьями. Ого, как расскользились санки! Миновали деревню, скользят по степи, всё дальше, дальше, к самому краю земли. На краю земли снег такой белый, что кажется синим. По синему снегу ходят серые гуси. Миргасима увидали, закричали, загоготали:
«Ре-ре, пе-пе, ти-ти, тиция! РЕПЕТИЦИЯ!»
Миргасим дёргает вожжи:
«Домой! — хочет завернуть санки. — Домой, домой!»
Куда там! Уцепились гуси клювами за вожжи, впряглись и, широко махая крыльями, побежали. Оторвались от земли, полетели…
«Стойте, погодите!..»
Не слушают, тащат санки между туч, между звёзд.
«Эй, хоть на Луне остановитесь!»
Нет, обогнали Луну, летят дальше. Куда? К зелёной планете, к прекрасной Чулпан.
— Миргасим, Миргасим! — слышит он сквозь облака, сквозь тучи далёкий зов. — Миргаси-и-им!
Кто-то обнимает его, целует. Он дерётся, брыкается, кричит:
— Оставьте меня, дайте сон досмотреть!..
— Правда, оставим его, — гудит чей-то густой голос, — у нас ведь ещё целые сутки впереди!
Кто это говорит? Во сне послышалось или наяву? Почему вдруг задрожал, испугался Миргасим? Где, когда слышал он этот низкий, мягкий голос? Голова кружится, руки слабеют. Миргасим падает, падает, летит вниз кувырком. И вдруг приземляется. Он лежит на зелёном лугу, а вокруг звенят луговые колокольчики. Ах, какой кругом запах! Должно быть, траву скосили, она чуть подсохла на солнце… Но ни гусей, ни санок. Как же вернётся Миргасим с этой зелёной планеты к себе в избу? В ужасе он просыпается.
Терпкий, непривычный, таинственный запах пропитал подушку, одеяло, избу. Затуманились звёзды, ускользнули санки, улетели гуси. И только запах, стойкий, чудесный, ощущается наяву ещё сильнее, чем во сне.
Чем это пахнет?
Миргасим осмотрелся, увидал возле своей постели солдатский вещевой мешок, а рядом с мешком — длинный свёрток, опоясанный верёвкой. Понюхал Миргасим вещевой мешок — нет, не то… Понюхал свёрток — ой! Запах тот самый, что на планете.
«Пахнет слаще земляничного мыла, вкуснее даже, чем леденцы».
В комнате так тихо, что Миргасим слышит, как вздыхает тесто в укрытом шалью горшке.
«Уже подходит. Когда же его поставили? Ночью? А зачем? Говорят, Новый год в нашу деревню поздно вечером придёт, для чего же с утра печку затопили?»
Бабушка сидит, поджав ноги, на сэке. Она сегодня тоже с утра как на праздник нарядилась. На ней новое, ни разу не стиранное платье. Беззвучно шевелятся её губы, в пальцах чётки.
«Почему она молится? Сегодня праздник будет советский, песни надо петь, а не молиться».
Мать, похлопывая ладонью по краю сита, просеивает муку.
«Ура, лепёшки без отрубей испекут!»
Тикают ходики, качается маятник. Маленькая стрелка подошла к семи, большая — к двенадцати.
«Уже семь часов утра, Зуфер и Шакире на репетицию пошли, должно быть. А-мама всё ещё дома. Кто подоит за неё коров на ферме? Молодых доярок мама учит: «Ты своих коров знаешь, и коровы знают тебя. Чужим рукам твои коровы молока сполна не отдадут». Почему же сама оставила сегодня своих коров на чужие руки?»
Мука сеется, сеется, выплывают из сита тонкие, прозрачные облака, снегом оседают на доске.
Вот сняла мама шаль с горшка, вывалила тесто на побелевшую от муки доску, сделала круглый шар, прикрыла полотенцем. И начала картошку варёную разминать, лук крошить.
«О-о, значит, не лепёшки это будут — пироги».
Миргасим отбрасывает одеяло:
«Пока я спал, война кончилась, что ли?!»
Он вскочил и босой подбежал к столу:
— Мама!
Она приложила припудренный мукою палец к губам, глазами показала на ситцевую занавеску, за которой помещается кровать для гостей, и прошептала чуть слышно:
— Вчера вечером брат Мустафа приехал. Он ещё спит…
— Брат Мустафа? — шёпотом повторяет Миргасим. — Мустафа приехал?
Он замолкает, но только на мгновение и вдруг говорит громко:
