Сегодня он не работал. В кабине было пусто, а ковш лежал на земле около гусениц.
Рядом с траншеей сложили длинные доски. И загородили всё место верёвкой. Траншея, экскаватор, доски были огорожены верёвкой, подвешенной к деревянным столбам. Ещё стояли два треугольника, на них были нарисованы восклицательные знаки.
Мы пролезли под верёвкой и пошли к доскам. Сначала мы боялись, что откуда-нибудь выскочит сторож, а потом успокоились и стали лазать по доскам. Сеню мы с собой не взяли, он ходил по земле близко от нас.
Игорь нашёл в глубине досок пещеру, и мы туда залезли втроём, стали рычать и лаять, кто громче. Пещера была большая, мы громко топали по полу, сидя на доске, из которой получилась лавка, и долго не вылезали.
Сеня ходил где-то около нас и стукал по доске палкой.
Потом он перестал стукать. Мы ещё покричали и вылезли из пещеры на улицу. Сени нигде не было.
— Он, наверно, домой пошёл, — сказала Наташа.
«Или залез куда-нибудь и спрятался», — подумала я и стала его звать:
— Сеня! Сеня!
Вдруг мы услышали плач.
Я подбежала к траншее. Сеня стоял там на дне, весь грязный. И лицо, и ноги, и синий костюмчик — всё было в земле. На дне траншеи была грязная лужа, он, наверно, упал в эту лужу лицом, а теперь стоял в воде, в сандалиях, тряс руками и плакал. С рук тоже капала грязная вода.
Траншея была такая глубокая, по бокам свисали огромные куски земли, и я не знала, как теперь Сеню оттуда вытащить. И Наташа тоже испугалась, даже завизжала.
А Игорь вдруг полез в траншею по откосу около экскаватора. У него из-под ног летела земля, один раз он чуть не упал. Он тоже перемазал все ботинки, и одежду, и руки. Потом он схватил Сеню, и они стали подниматься наверх.
Я не знала, куда теперь идти и что делать, потому что дома никого не было, а Сеня был такой грязный, что нас бы, наверно, забрали в милицию, если бы увидели. И ещё я боялась, что мама станет меня ругать.
— С тобой никогда не погуляешь, — сказала Наташа.
И мне было стыдно, что и правда из-за меня сорвалось наше гулянье.
— Пошли Сеню мыть, — предложил Игорь.
У нас во дворе был кран. К нему дворники присоединяют шланг и поливают асфальт. Из крана всегда капает вода. Мы пошли во двор.
У Сени к сандалиям прилипли такие куски глины, что он еле поднимал ноги. Он перебирал грязными ногами в грязных носках и плакал.
— Сеня, — сказала я, — ты не плачь, Сеня. Ну подумаешь, в грязь упал. И мама нас ругать не будет. Мы же нечаянно.
А Сеня всё плакал.
— Сеня, я у бабушки тоже падала. В подполье. И руку вывихнула. А сейчас видишь — не болит.
Когда мы привели Сеню во двор, он уже успокоился.
— Я пойду домой, — сказала Наташа сразу, как мы подошли к крану.
Игорь остался. Он достал свой красивый ножик и срезал глину со своих ботинок и с Сениных сандалий. А я вымыла Сене лицо, руки и ноги.
Он снова захныкал от холодной воды. Мы повели его на солнце, греться.
— Ты одежду лучше ему не мочи, — сказал Игорь, — она высохнет, и грязь сама отчистится.
Мы сели на скамейку на солнце и стали греться.
Тут вышла Наташа и сказала, что Игоря зовут домой.
Я осталась с Сеней одна и всё думала: «Хоть бы мама не пришла, хоть бы родители не пришли». Глина с костюмчика соскребалась, но всё равно оставались грязные пятна.
Родители вошли во двор незаметно, я даже заплакать не успела. А Сеня успел. Нас отвели домой. Мама сразу поставила меня в угол и долго ещё ругала. Потом к нам позвонил Игорь.
Я слышала, как мама открыла ему. Игорь спросил:
— Маша выйдет гулять?
А мама ответила:
— Никуда Маша не выйдет, она сегодня наказана.
Утром Игорь уехал, а я его больше не увидела.
И мне всегда бывает стыдно, когда я вспоминаю, как я испортила наше то путешествие. И так обидно, хотя я, конечно, сама виновата, что отпустила Сеню одного, пока сидела в пещере из досок.
* * *
На уроке, когда мы списывали предложение с доски, Наталья Сергеевна вдруг меня спросила:
— Маша, ты передала записку родителям Жени Звягина?
И я, наконец, совершила честный поступок. Я даже рада теперь, что так сказала. А тогда я растерялась, и всё получилось нечаянно.
— Нет, я в ящик опустила, — вот что я ответила.
— Почему?
— Наталья Сергеевна, потому что Звягин не виноват. Федоренко первый начал. Отнял у него очки и стал дразнить.
Я сказала это и испугалась: сейчас все подумают, что я ябеда, и тогда на всю жизнь возненавидят.
Но вдруг ещё кто-то сказал и ещё:
— Правда, Наталья Сергеевна, не виноват Звягин.
Наталья Сергеевна кивнула головой, подняла руку, чтоб все замолчали, и снова повернулась ко мне.
— Я всё поняла, только такие вещи говорят сразу.
Больше ни о чём она не спрашивала, ни у меня, ни у кого.
* * *
Сегодня воскресенье. С утра шёл дождь, и Наташа Фомина позвала меня к себе.
Наташины родители собирались на своей «Волге» за город.
— Поедешь всё-таки с нами? — спросил её папа.
— Нет, я лучше с Машей дома поиграю, — ответила Наташа, а мне стало так приятно, я даже улыбнулась.
Мы остались одни и стали играть в парикмахерскую.
Наташа села напротив зеркала, а я сделала ей причёску. А потом она сделала мне. И мы всё время смеялись. Ещё Наташа нашла губную помаду, и мы покрасили себе губы. Наташа надела туфли своей мамы, на каблуках, стала ходить по комнате и важно говорить:
— Я взрослая дама. Я взрослая дама. Мне тридцать пять лет.
И мы снова смеялись. Лежали на диване и смеялись.
Потом около двери мы услышали шаги и быстрей стали вытирать губы. Но это пришли не к Наташе, а в соседнюю квартиру, и мы снова стали играть.
Недавно им поставили телефон. Мы сели к телефону, Наташа набрала номер, какой набрался, и пропела тонким голосом:
— Подайте милостыню.
К телефону подошла маленькая девочка. Она сказала:
— Я сейчас папу позову.
Мы смеялись, и, когда подошёл её папа, Наташа снова пропела:
— Подайте милостыню.
А отец ответил:
— Мальчик, не хулигань.
И повесил трубку.
Мы звонили ещё несколько раз по всяким телефонам, а потом решили позвонить в нашу булочную.
Наташа набрала номер справочного, узнала телефон булочной, а когда в трубке кто-то ответил, она крикнула грубым голосом:
— Позовите директора!
И тот проговорил:
— Я директор. Слушаю вас.
Мы чуть не расхохотались, а Наташа вдруг спросила:
— Директор, вы уже все булки съели?
— Что-что? — не понял директор.
— Вы уже все булки съели? — повторила Наташа, но не удержалась, стала смеяться и повесила трубку.
— Кому бы ещё позвонить, — сказала она.
И вдруг телефон зазвонил сам. Мы даже вздрогнули, так внезапно он зазвонил.
— Телефон пятнадцать сорок восемь два ноля? — спросили Наташу.
— Да, — сказала она испуганно.
— Дети, если вы сейчас не перестанете шалить, я отключу ваш телефон.
И сразу раздались гудки.
Мы так испугались, что сидели молча и не знали, что делать.
А потом Наташа заплакала.
— Это всё из-за тебя, — сказала она, — это ты предложила играть с телефоном.
А я и не предлагала ничуть. Я так и сказала:
— И неправда, ты первая начала.
— Если бы ты ко мне не пришла, я бы не начала.
Я тоже заплакала, надела пальто и стала открывать их дверь. Только мне никак не открыть было замок. Я крутила во все стороны, а он не открывался.
Я перестала плакать и сказала:
— Открой замок.
Наташа всё это время сидела в комнате. Она сразу вышла, открыла и сказала:
— Ну и уходи.
Я пошла к лестнице, а она стояла в дверях.
— Если ты моим родителям про меня не скажешь, я про тебя тоже не расскажу, — сказала она.
— Я-то не скажу.
— Ну и я тоже не скажу.
И она захлопнула дверь.
А мне теперь грустно. Я, конечно, виновата, что так получилось, и нечестный поступок опять совершила.
* * *
Сегодня утром я нашла милицейский свисток. Шла в школу, смотрю, а он валяется на асфальте. Я свисток подняла и свистнула. Получилось так громко и совсем по-милицейски, даже две машины сразу остановились.
А я быстрей побежала и бежала до самой школы, потому что боялась — вдруг шоферы поймут, что это я свистнула, догонят и отведут в милицию за хулиганство.
В перемену по коридору с куском мела бегал мальчишка из чужого класса. Его класс был в другом конце коридора, а он прибежал в наш конец. Он подбежал к Федоренко и нарисовал мелом у него на спине круг.
Федоренко его толкнул за это. И мальчишка сразу убежал в свой конец коридора. Но через минуту он привёл за собой двоих, и все трое окружили Федоренко.
Рядом с Федоренко стоял Звягин. Они как раз помирились, и Звягин оттирал у него со спины мел. Ещё подошёл Ягунов. Они встали против тех троих, начали махать руками и что-то кричать.
