Я была около двери и решила тоже подойти, помочь нашим.
Тогда один, тот, который нарисовал мелом круг на спине у Федоренко, снова сбегал в другой конец коридора и привёл человек десять мальчишек и девочек из своего класса.
Наши тоже подошли. И ещё к нашей куче стали подходить чужие ученики.
В это время зазвенел звонок, и в коридоре появились учителя.
А на другой перемене все в классе заговорили, что сегодня будет драка. После уроков нас будет ждать весь тот класс за школой, на втором дворе. Даже девочки у них будут драться.
А я не люблю драки. Просто не могу смотреть, как людей бьют.
— Может, помириться? — предложила я Федоренко.
— Ты что, испугалась? — спросил он. — Все у них кретины. И девчонки у них кретинки. Мы им сегодня дадим!
— Скажем Наталье Сергеевне? — спросила у меня тихо Наташа Фомина. — Мне от мамы попадёт, если я пальто испачкаю.
— И мне попадёт ещё как, — сказала я.
Но жаловаться Наталье Сергеевне я не захотела.
И мальчишки все были за драку. Даже Ягунов согласился. Хоть он и предлагал сначала просто выставить судей из обоих классов и рассудить Федоренко и того, который нарисовал крут.
Но никто с Ягуновым не согласился, а он не стал спорить.
На последней перемене все мальчишки пели песню: «В бой, в бой, вперёд!» — и показывали друг другу приёмы борьбы.
— Вы не бойтесь, — говорили они нам, — мы вас защитим.
А я вдруг вспомнила, что по дороге в школу нашла милицейский свисток. И сразу придумала план, как прекратить драку. И решила никому не рассказывать, даже Ягунову, об этом плане.
После уроков все долго одевались в раздевалке, а потом Федоренко сказал:
— Ну что, пошли?
И все пошли.
Я шла последней и держала руку в кармане, а в руке — свисток.
Тот класс был уже на заднем дворе.
Наши тоже свернули за забор, а я отстала и впрыгнула в пустую фанерную будку, которая стояла на углу у забора. Из будки мне навстречу выбежали две ободранные кошки, я даже вздрогнула, но кошки сразу помчались вдоль забора, одна за другой, и я успокоилась и стала смотреть в щёлку из будки, что там делается на заднем дворе.
Наши всё-таки не очень хотели драться, потому что молча стояли большой кучей, а Ягунов стоял отдельно. Один только Федоренко махал руками и что-то говорил.
Из того класса к нашим подошли четверо: тот, который нарисовал круг, с ним двое ребят и девчонка в красном пальто. Они подошли и сказали несколько слов. Наши им тоже что-то ответили.
Я не слышала, зато всё видела. И видела, как наши сразу собрались теснее, в общую кучу.
И вдруг Федоренко толкнул одного из четверых и сразу толкнул другого.
Я поняла, что драка начинается, выхватила свисток и изо всей силы засвистела. Раздался такой громкий милицейский свист, что все сразу остановились, даже разбежались и стали смотреть в мою сторону. Меня они не видели, потому что щёлка была маленькая, а я сразу замолчала, чтобы на мой свист не прибежал настоящий милиционер.
Я подумала, что теперь все разойдутся, и все уже правда собирались разойтись, стояли кучками и что-то обсуждали. Но вдруг к Федоренко подошла та девчонка в красном пальто и толкнула его. И Федоренко упал, и она стукнула его ногой. Тут к ней подбежали наши девочки, а к нашим — их девчонки.
И тогда я снова засвистела изо всех сил.
И снова они испугались и разбежались в разные стороны.
Федоренко встал и начал отряхиваться. А Ягунов что-то сказал нашим и тем и пошёл в мою сторону, наверное, на разведку.
Он подошёл близко, и я старалась спрятаться, чтобы он меня не увидел через щель, но он подошёл ближе и всё-таки увидел и удивился:
— Ты зачем здесь прячешься?
Я хотела положить свисток в карман, но, наверно, от волнения он у меня вылетел из руки и упал на землю. Я испугалась, вдруг Ягунов сейчас крикнет, что никакой милиции нет, а одна только я прячусь в будке и свищу. И тогда все на меня разозлятся.
Но он вдруг повернулся назад, быстро побежал и закричал:
— Идут! Идут!
И все, и наши, и чужие, обгоняя друг друга, побежали из внутреннего двора через проход на другую улицу. Все перемешались и вместе убегали изо всех сил.
А я испугалась, вдруг в самом деле на мой свист идут милиционеры и будут меня обо всём допрашивать. Но никакой милиции не было. Просто Ягунов сразу понял мой план.
Когда все убежали, я вышла из будки и пошла мимо школы, как будто ничего не случилось. Мимо проходили разные ученики и на меня не смотрели, потому что никто не знал, что я спасла наш класс от драки. А я всё равно была очень довольная и даже чуть маме об этом не рассказала.
А когда на другой день я шла в школу, я представляла, как Ягунов сам заговорит со мной обо всём. Но он ничего не сказал. И все вели себя так, как будто и правда вчера убегали от настоящей милиции.
Я несколько раз хотела сама начать первой, потому что всё-таки я ведь обманула свой класс, но потом подумала, что раз Ягунов никому не сказал, значит, лучше и мне молчать, а то получится, что я хвастаюсь. Или ещё вдруг мне никто не поверит — и тогда будет совсем уж глупо. Но я всё равно была рада, что так хорошо кончилось, и стояла в коридоре очень довольная.
А ребята из чужого класса больше около нас не появлялись.
* * *
Сегодня в классе выбирали новых санитаров.
Я всё думала, вот меня сейчас выберут, вот меня. У меня всегда плюсы стоят за внешний вид. Но выбрали Галю Гутман. Наверно, потому, что у неё голос громкий, а у меня — тихий. И она громким голосом умеет командовать.
Я решила тоже тренировать голос. От этого много зависит.
Ведь я же чувствую, что я даже звеньевой могу быть, даже членом редколлегии, если б меня выбрали, а не только санитаром. Хоть бы выбрали. Я бы сразу себя показала с лучшей стороны, и все бы меня стали любить.
Через месяц у нас пионерский сбор и будут перевыборы. Надо обязательно измениться за этот месяц.
* * *
У меня нет никаких увлечений, а это очень плохо. У Вити Ягунова — есть. Стихи пишет и в шахматы играет. У Наташи есть. Она собирает фотографии киноактрис и киноактёров. Ей мама даже из-за границы привозила фотографии.
Мне родители говорят: в моём возрасте не обязательно увлекаться и нечего переживать. Ещё я по радио слышала, что главное — это чтобы человек был хороший, а увлечения не у всех бывают. Но как же тогда человек будет хорошим, если без увлечений? Тогда ему ничего не интересно. А когда ничего не интересно, тогда уж ясно, что хорошим быть невозможно. Когда человек скучает, он, по-моему, не бывает хорошим, потому что на всех злится.
И я решила заставить себя увлечься.
Утром перед уроками я сказала Ягунову:
— Витя, ты в шахматы меня научишь играть?
Он удивился, но ответил:
— Ладно, в перемену я тебе покажу ходы.
В перемену мы встали около подоконника у горшка с цветком, он вынул из кармана маленькую шахматную доску с маленькими фигурками и сказал, как кто называется. Потом показал, где у какой фигуры место.
Потом все фигуры снял и сказал:
— Расставляй.
— Что расставлять?
— Шахматы.
Я начала расставлять. И всё бы правильно расставила, но вдруг к нам стали собираться ребята и глядеть, что это мы вдвоём с Ягуновым делаем.
Когда он один стоял каждую перемену у подоконника, к нему никто не подбегал, не интересовался, так все привыкли. Даже, наверно, наоборот, если б он когда-нибудь положил шахматы в карман и стал бы на одной ножке скакать или просто бегать, вот тогда бы все заинтересовались. И сейчас тоже — всем интересно стало.
Федоренко, оказывается, знал, как расставляют шахматы, и начал мне подсказывать. И сразу меня сбил. Я запуталась и всё забыла. Меня всегда сбивает подсказка. Сейчас вот, когда пишу, помню, а тогда забыла.
Тут зазвенел звонок, и Ягунов сказал:
— Ничего, многие сначала путают.
На другой перемене мы опять хотели расставить шахматы, но опять собрались ребята, и я тогда расставлять не стала, отошла, сказала, что у меня голова болит.
Я это сейчас написала и вдруг сообразила, что я к тому же и соврала. Снова обманула. Потому что голова у меня не болела, а я просто так сказала, оттого, что мне неудобно было на виду у всех играть.
А Ягунов, наверно, обрадовался и стал решать свою задачу, побеждать одного короля и одного коня двумя пешками и одним королём. Это я теперь знаю, как такие фигуры называются. Сразу все от него отошли, побежали к соседнему классу на что-то там смотреть, а мне теперь уже было нельзя продолжать с ним игру, раз я сказала, что голова болит.
Я его спросила:
— Мы потом будем учиться, хорошо?
— Ладно, когда захочешь, я тебя научу.
* * *
Я шла из школы одна, переходила улицу, и вдруг посередине меня позвала бабушка:
— Деточка, это не на нас автобус едет, посмотри-ка?
