— Мало ли что говорил твой дядька Михал. Может, кузнецы наши захотят еще железо сеять, и чтобы оно росло, как растет хлеб. Нам теперь нужно много резины на покрышки для автомобилей и самолетов. А кок-сагыз на осушенном болоте растет лучше, чем на обычной земле.
— Это неизвестно…
— А вот и известно! Почитай, что пишут в газетах. И вот построим мы на выгоне целый резиновый комбинат. Железную дорогу проведут почти до самого нашего колхоза…
— Ну, железную дорогу можно провести и так, без резинового комбината. Думаешь, для хлеба и молока железная дорога меньше нужна? А если мы осушим болото и засеем его рожью, коноплей, свеклой, клевером, — тогда железную дорогу, будь здоров, до самого Зеленого Берега проложат…
Ленька вмешался в спор и перебил Геньку на том самом месте и в тот самый момент, когда великий дух противоречия полностью подчинил себе Генькин язык.
— Железная дорога?! — воскликнул Ленька весело. — Вот хорошо! Я тогда пойду учиться на машиниста!
— Замолчи ты, машинист. Раньше научись читать как следует… Машинист какой нашелся! — И Генька продолжал: — Так вот, не будут тут сеять кок-сагыз, как ты, Мечик, выдумал, а посеют хлеб, клевер и всякие травы. Когда кормов у колхоза станет вдоволь, тогда на ферме будет не сто коров, а, может, триста, может, и тысяча. Увеличится и поголовье овец и свиней. Даже для кроликов построим ферму. — Голос у Геньки вдруг стал тихим и ласковым: — Ты знаешь, кролики очень выгодны в хозяйстве…
Ленька снова не сдержался:
— А чьи же это выгодные кролики объели пять яблонь у Сороки? A-а? Чьи?
Генька сделал вид, будто не слышит ядовитых Ленькиных слов, и продолжал:
— Построим огромную кроличью ферму. На десять тысяч штук. И все шиншиллы, все шиншиллы… Электричество в клетки проведем. Пришел на ферму, щелк выключателем — и все тебе ночью видно, как днем. Вот!
Мечик вскочил с кочки. Глаза у него загорелись. Он повернулся к магистральному каналу, как будто высматривая кого-то в шумной толпе людей, которые вылезли наверх и шли теперь на обед. Через мгновение он крикнул:
— Пойдем к Захару Петровичу. Скорее!
И бросился первый навстречу землекопам.
Председателя колхоза они нашли в группе людей, собравшихся на участке Павлика Дераша. Судя по тому, что здесь похаживали и высокий корреспондент Бас и низенький фоторепортер Коган, молодой землекоп, как видно, снова перекрыл свой прежний рекорд. Учитель Лысюк что-то записывал, наверно, для очередного номера стенгазеты. Но все собравшиеся повернулись к Мечику и его друзьям, когда увидели их возбужденные лица, когда почувствовали за спиною их горячее прерывистое дыхание.
Мечик смутился и густо покраснел от такого внезапного внимания. Десятки глаз взрослых внимательно посматривали на него, ожидая, что он скажет. Мечик неловко переминался с ноги на ногу.
— Ну что, бригадир? — приближаясь к Мечику, проговорил Захар Петрович. — Ну что, бригадир, скажешь?
— Генька, будь смелее, — подхватил Павлик Дераш.
И тут Мечик заговорил:
— Так я ведь не Генька. Сколько раз говорил, что я Мечик… А Генька вот этот, он кроликов разводит.
— Правильно, это Мечик, — отозвался Моисей Коган. — Я его хорошо запомнил еще тогда…
— Мало ли что когда было, — еще больше краснея, ответил Мечик. — И неужели ты, Павлик, не может запомнить, что я Мечик?
— Тише, тише, я пошутил. Больше не буду. Так что же ты, Мечик, нам скажешь?
Мечик оглянулся, как будто для того, чтобы убедиться, стоят ли за спиной его друзья, и проговорил:
— Когда взрывали бобровую плотину, мы нашли мореный дуб.
— Да, нашли, — подтвердил Лысюк, закрывая блокнот и засовывая его в карман.
— И тогда мы постановили продать этот мореный дуб…
— … И построить колхозную электростанцию! — крикнул из-за спины Мечика Генька. — Колхозную электростанцию.
— Как — электростанцию? — глядя Мечику прямо в глаза, спросил учитель. — Ты ведь, кажется, хотел купить гидроплан? Правильно я говорю, ребята?
Сперва Генька, а затем даже Ленька и многие другие ребята подтвердили, что Мечик действительно предлагал купить для колхоза гидроплан.
Мечик нахмурился.
— Это я тогда пошутил. Так же, как и Павлик шутит. Гидропланы у нас даром дают, если понадобятся. А вот нам, пионерам, интересно знать, когда мы получим деньги за найденный клад и начнем строить электростанцию!
— Ага, нам интересно, — высунулся из-за спины Мечика и стал с ним рядом Генька.
Председатель снял с головы свою белую парусиновую шапку и стал ею обмахивать лицо.
— Ух, как жарко стало, хлопцы… Ну что вам на это ответить? Чтобы вы как можно лучше поняли… Знаете, земля, на которой вы нашли мореный дуб, ценный клад, принадлежит другому колхозу. Вот. Теперь, скажем, если бы колхозники другого колхоза нашли на нашей территории тоже что-нибудь ценное? A-а? Отдали б мы им или использовали сами?
— Так что же? — чуть не заплакал Мечик. — Наш мореный дуб — не наш?
— Не наш, Мечик, — просто ответил теперь председатель. — Как ни жалко, но не наш.
— И у нас не будет электростанции? — совсем слабым голосом спросил Мечик.
Миклуш, который молча наблюдал за этой сценой, Миклуш, который заметил, как были разочарованы Мечик и его друзья, заговорил:
— Не беда, хлопцы, если так вышло. Не воспользуетесь мореным дубом вы, так воспользуется им другой колхоз. А это для государства все равно. Но вы теперь поставили перед нами новую задачу, и вам за это надо сказать спасибо. Большую задачу. Об этой задаче следует поговорить в ЦК…
Мечик все ещё недоверчиво взглянул на Миклуша. Секретарь райкома партии все это говорил, как видно, для того, чтобы хоть как-то утешить хлопцев.
— Посмотрите, товарищи, на магистральный, на эти горы торфа. Почему бы его не использовать для колхозной электростанции? Дешевое топливо, почти даровое, и главное — под боком. Купить только паровик, динамо-машину…
— Правильно! — так весь и загорелся от этой мысли Павлик Дераш.
— Правильно! — кивнул головой Захар Петрович.
— Это было бы неплохо, — разглаживая свои пышные усы, подтвердил Иван Сорока. — Что здесь интереснее и дороже всего? А то, что повернул на стене выключатель, и как он еще там называется, — и все осветилось. На городской манер. Во-от, брат. И никакой мороки с керосином!..
В тот же вечер Мечика охватила новая тревога. Началось все с хаты Дерашей. Когда мать, отец и сам Павлик работали на болоте, в хату залезли воры. Трудно сказать, когда это случилось, но о краже узнали только тогда, когда Павлик открыл шкаф, в котором висел его выходной костюм. Костюма на вешалке не было.
Павлик посмотрел на стены, думая, что мать, проветривая одежду, повесила костюм где-нибудь на гвозде. Потом пошел в кладовую, но костюма и там не оказалось. Тогда, нервничая (нельзя было опаздывать в клуб, где приезжие актеры ставили новую пьесу), Павлик выскочил на крыльцо.
— Мама! — крикнул он. — Вы не брали моего костюма?
— Не-ет, — отозвалась мать из дровяного сарая. — А разве ж его нету в шкафу?
— Нету.
Мать заспешила.
— Ты, может, плохо смотрел. Никто там ничего не трогал с воскресенья…
— Еще чего. Это ведь не иголка.
— Подожди, я погляжу сама.
Павлик взял мыло и зафыркал на крыльце возле ведра с водой. Мать вошла в хату с корзиной сухих щепок. Вскоре она зажгла лампу, и слабые лучи света из окон легли на забор двора. Минуты через две Павлик услышал прерывисто-плачущий голос из сеней:
— Павлушенька… Нас же обокрали… И платка моего шерстяного нет… И хромовых твоих сапог, и костюма… Все вверх дном перевернуто…
Кроме шерстяного платка, хромовых сапог и костюма Дераши недосчитались многих вещей. Исчезли со стола и недавно купленные Павликом наручные часы, пропало отцовское бобриковое пальто. По мере того как выяснялась пропажа той или иной вещи, Дерашиха всхлипывала все громче и наконец запричитала на всю хату:
— Чтоб ему, злодею этому, руки и ноги отсохли! Он же нас пустил с сумой по миру!.. Ах, боже мой…
— Тише вы! — крикнул помрачневший Павлик, садясь перед шкафом на корточки и отпирая замок нижнего ящика, куда он прятал свои документы. Выдвинув ящик, он сразу стал спокойнее: все в ящике было на месте. Или воры не подобрали ключа, или у них не было времени заглянуть в нижний ящик. Мать к этому времени подняла ужасный крик. Люди на улице стали прислушиваться и заходить к Дерашам во двор. Набилось полно в сени, в хату.
— Костюм украли!.. Часы украли!.. Всю хату обчистили, чтоб им на том свете каленым железом руки чистили! — увидав людей, снова заголосила женщина. — Ты надрываешься на работе, чтобы стены не были голыми и не ходить оборванцем, а он, висельник, подкарауливает, когда тебя дома не будет!
