— Отпустишь? Ты что, чокнутая? Уха из угря — во! Два пальца жира… — На лице Заводилы расплылась слащавая улыбка, и, словно оказывая Анке величайшую милость, он произнес: — Сейчас разведем костер. Так и быть, ты, Анка, хлебнешь с нами ложку-другую…
— Угря не получите, и пусть он вам даже не снится! — решительно заявила Анна.
По правое плечо Анны стал Костя, по левое — Димка. Напротив, продвинувшись ближе и не спуская с нее глаз, стал Заводила.
— Не убежать, — сказал он и поглядел на жерло скальной пещеры.
Там, Анна знала, находится их хозяйство — два табурета, рваный ковер, тренога для варки ухи и подводное ружье. Отсюда, когда не шла рыба, они совершали набеги на бахчи.
Все молчали. Три мальчика. Три лица. Всех Анна хорошо знала. Костя и Димка учатся в ее школе. Там они ничем не отличались от других. Ребята как ребята, а здесь, летом, на берегу, они, под предводительством Заводилы, дичали. Старались во всем подражать своему атаману. Так же цыркали сквозь зубы, курили, говорили нарочито сиплыми голосами. Порой из гарпунного ружья они постреливали и колхозных гусей.
Но Анна даже не глядела на них. Все свое внимание она сосредоточила на Заводиле. Несмотря на рябоватое лицо, он был красивым мальчишкой: зеленоглазый, с темным пушком над капризными, властными губами. Он жил с родителями на Куяльницком лимане. Там у них большая собственная дача.
— Отдавай угря, задери тебя коза насмерть! — сказал Заводила. — А не отдашь сама — пожалеешь. Слышишь?
— Не слышу и слышать не хочу!
— Задаешься! Думаешь, что твой дядя капитан, а отец штурман, ох какие мы важные моряцюги…
— Да, отец мой штурман, а твой? Дачевладелец. Сдает дачу курортникам. Все говорят — хапуга! — Она бросила в него эти слова судорожно, наотмашь, так, как бросают камни в змею. — И знайте, я вас всех не боюсь! — крикнула Анна.
— Врешь, боишься, — возразил Заводила.
Мужество, казалось, оставило Анну. Теперь ей никуда не убежать. Враждебный треугольник сомкнулся плотнее.
— Эй ты, Анка, считаю до десяти! — с угрозой процедил сквозь зубы Заводила. — Раз!
Анна не шевельнулась. Одним ухом она слышала смех Заводилы и его дружков, а другим — шум моря, и в нем пыхтение белобочек — ночных дельфинов.
— Два!
Одним глазом Анна видела Заводилу, а другим звезды, звезды, их золотую веселую карусель.
— Три!
Анна сунула косынку с угрем за пазуху и сжала кулаки.
— Четыре!
Две глубокие морщинки пролегли над бровями девочки.
— Пять!.. — продолжал считать Заводила.
Анна гордо подняла голову. В свете звезд зорче, длинней и таинственней казались ее глаза. Она все молчала.
— Восемь! — все еще надеясь, что сама Анка отдаст ему в руки косынку с угрем, хрипел Заводила.
А дочери моряка, Анке, казалось, что она плечом к плечу плывет с угрем в океане. Она даже улыбнулась, когда увидела на лицах Кости и Димки выступивший пот. Они выжидательно глядели на атамана: первый — похожим в своих узких брючках на кузнечика, второй — на лису, маленький, рыжеволосый.
До десяти Заводила не досчитал. Кулак Анны угодил ему прямо в лицо. Он мотнул головой и глухо, словно захлебнувшись, отдал команду:
— Орлы, бейте ее!
— Я вас не боюсь! Нет, не боюсь! Не боюсь! И все равно вы все карлики! — сказала Анна.
— Хватит дурить, выкладывай своего угря, — потребовал Заводила.
— Нет!
Ей разбили губу. Но она не чувствовала боли. Вертясь юлой, она сама наносила удары. Когда Костя, оступившись, растянулся на земле, Анна рванулась в сторону и во весь дух помчалась к дому, подальше от черных скал. Она бежала, преследуемая противником, и ее все время подмывало желание остановиться и во второй раз принять бой, но она была не одна. Топот мальчишеских ног, приглушенный песком, то удалялся, то приближался.
Анна тяжело дышала. Воздух вечера казался горячим, как воздух полдня. Был миг, когда трое почти догнали ее. Все же девочке удалось вновь оторваться от преследователей. Вперед! Все вперед! Вот наконец и дом. Собрав последние силы, Анна влетела во двор и заперла за собой ворота.
Не зажигая света, она наполнила в кухне небольшой бочонок водой, опустила туда угря и накрыла куском скумбрийной сети. Угорь ударил хвостом и на сотни голубых кружков разбил отразившуюся в бочонке луну. Второй удар — и брызги, как от штормовой волны, взлетели над головой девочки.
— Побереги-ка прыть для океана! — радуясь силе угря, улыбнулась Анна.
Она зажгла свет и вошла в комнату, стены которой были увешаны фотографиями морских рыб и животных Атлантики. Заметила на столе листок бумаги. Это была записка.
Я на «Мурене», Анка. Там и заночую.
Дядя Вася.Анна печально вздохнула. Жаль, что она не сможет сфотографироваться с угрем. «Ну что же, придется тебя отпустить, Валерий».
Она поглядела на фото акулы, меч-рыбы, огромного ската и задумалась. Доплывет ли ее Валерий до Саргассова моря? Ведь любителей угрей не сосчитать. А что, если его вот в таком бочонке провезти через океан на корабле? Ведь через несколько дней «Мурена» отправляется в дальний рейс к берегам Мексики… Эта мысль заворожила Анну. Раскрасневшаяся, с сияющими глазами, она закружилась по комнате, открыла окно, и соленый запах водорослей наполнил комнату. Шум моря напомнил ей шорох широколиственных деревьев парка. Она насмешливо и вызывающе покосилась на снимки прожорливых больших рыб.
Останетесь вы все с носом, — сказала Анна и только тут вспомнила о своей губе.
Она подошла к зеркалу. На нее глядела чужая, уродливая девочка. Анна намазала губу зеленкой и гневно нахмурилась.
В это время за окном послышался шорох, и до слуха Анны донеслись приглушенные голоса:
— Видать, дяди нет дома…
— Нет…
— А здорово она тебя треснула, Заводила!
— Верно, здорово треснула…
Помалкивайте, лягва вы болотная! — послышался злой, досадливый голос атамана.
Костя и Димка рассмеялись, и это взорвало Заводилу.
— Достану ее живой или мертвой вместе с угрем! — сказал он громко. — Эй, Анка, в последний раз говорю: отдай угря!
Анна погасила свет, метнулась в кухню и там, стараясь не шуметь, открыла подпол, в котором в зимнее время хранились овощи. Она быстро опустила туда бочонок с угрем и приладила крышку люка на прежнее место.
Не прикидывайся, будто тебя нет дома, сдавайся! — сказал Заводила.
Анна включила свет и ответила:
— Уходите, сейчас придет дядя Вася.
— Испугались мы твоего дядю Васю, аж дрожат коленки…
— Уходите, — повторила Анна. — У дяди Васи кулаки железные.
— Ха! — рассмеялся Заводила.
«Ха!» — вслед за ним хохотнула темнота вечера.
Но звезды вечернего неба светили ярко.
«Ха!» — вновь повторила темнота. Но диск луны заглянул в окно Анны и, казалось, улыбнулся девочке.
Заводила с каждой минутой терял над собой контроль. Он понимал, что если он, Заводила, сейчас не справится с девчонкой, его засмеют, и первыми это сделают Костя и Димка.
— Вперед, за мной! — отдал он команду и первый залез через окно в комнату Анки.
— Где угорь? Давай угря!
— Не получите!
— Живо отдай! — завопил Заводила. — Где он, говори!
— Не ваше дело!.. — словно поднимая с земли тяжелые камни, ответила Анна.
Костя и Димка обыскали кухню, заглянули под кровать, открыли книжный шкаф и даже исследовали цветочную вазу, но ни один из них не догадался поднять люк подпола. Заводила ударил Анну.
— Говори же наконец, где угорь?
— Отпустила в море.
— Врешь!
Она молчала до тех пор, пока Заводила не обнаружил люк подпола. Тогда она бросилась на мальчиков. Никто не понимал, откуда только взялась у нее сила. Не понимали ни мальчики, ни сама Анка. Один за другим Заводила, Костя и Димка вылетели за дверь.
Анна видела, как они перелезли через ограду и, втянув головы в плечи, зашагали прочь от дома — впереди Димка, за ним Костя и последним Заводила. Так они дошли до берега, а там круто повернули в сторону города, а Заводила, оставшись один, зашагал к своим черным скалам, подавленный изменой друзей.
Анна подошла к зеркалу. Все лицо ее горело, руки исцарапаны, пришлось снова прибегнуть к зеленке. Расписав себя, она вдруг заплакала. Но это не были слезы слабости. Это были слезы силы. Маленькой девочке казалось, что она еще некогда не была такой сильной.
Анна прибрала в комнате и, прибрав, решила сейчас же отправиться с угрем на «Мурену» к дяде Васе.
Анна переложила угря из бочонка в латунный бидон и вышла за ворота. Она шла, не оглядываясь, уже никого на этот раз не боясь. Что-то новое было сегодня в мерцании звезд и в морском ветре, который тихо дышал на берег, и в далеком шуме мотора на портовых причалах, и в шепелявом ребячьем шорохе прибрежных кустов шиповника.
