— У меня был друг, которого так звали. Он уже давно умер.
— Кто умирает, тот становится звездой, — сказал король.
— Если это так, — и я хотел бы быть бессмертным, — сказал я, — тогда все мои друзья кроме меня превратились бы в конце концов в звезды. И после их смерти я все время смотрел бы на них в ясные ночи. Единственно в чем я был бы при этом уверен, что никогда не узнаю то, что знают они.
Король молча смотрел на кусочек неба левее Большой Медведицы и внезапно очень разволновался. Он рывком встал и начал так торопливо ходить взад вперед по моему животу, что мне стало щекотно, и я едва не засмеялся.
— Ты еще помнишь, как я тебе ответил, — что уже забыл, каким образом мы появляемся на свет? Король и королева что-то такое должны сделать, чего я уже не могу вспомнить, так говорил я тебе, верно? И то, что однажды утром просыпаешься такой же большой, как ты и лежишь в кровати и с этого момента всю жизнь постоянно уменьшаешься — это я тебе говорил, правда?
— Да, ты это говорил.
— А теперь я вспомнил, что должны делать король и королева.
— Что?
— Они должны обняться.
— Это я уже знаю, — сказал я.
— Они должны обняться на таком балконе, как этот, очень крепко обняться, потом закрыть глаза и прыгнуть вниз.
— Прыгнуть вниз?
— Они должны прыгнуть вниз. Когда они окажутся внизу, крепко обнявшись и зажмурившись, земля поддаст им, как трамплин, и они подпрыгнут до неба, снимут звезду и положат ее в кровать. А утром она проснется и станет кем-то из нас.
— Ты уверен?
— Уверен.
— И ты уже так делал?
— Конечно.
— Ты не боялся?
— Боялся, — но королева меня крепко держала.
— Значит каждый человек будет когда-нибудь маленьким королем? И уменьшается пока его не станет видно?
— Именно так, — сказал король Декабрь.
— Меня это очень огорчает.
— Почему, — спросил он.
— Потому что я бессмертен.
— И вовсе ты не бессмертен, — сказал маленький король Декабрь. Все это мы только представили себе.
— Я совсем забыл об этом, — сказал я, снова поднял голову и посмотрел на короля, который перебрался с живота на грудь, потом прошел по шее и теперь с трудом карабкался на голову. В конце концов он встал на подбородок.
— Значит ты…, — начал я.
— Говори медленно и осторожно, — нервно воскликнул король. — Иначе я упаду тебе в рот, и ты меня проглотишь!
— Значит ты бессмертен? — спросил я. Как ты до этого додумался? Что значит у вас конец жизни? Это когда вы перестаете уменьшаться? Разве от того, что твой отец такой маленький, и ты его уже не можешь разглядеть, его больше нет? Может быть он еще бегает здесь где-то между нами и твои бабушка и дедушка тоже. Они маленькие, как пылинки и их нельзя раздавить, потому что они помещаются в крошечных трещинках в подошвах башмаков. Вполне может быть, что вы уменьшаетесь постоянно и жизнь бесконечна.
Пока я говорил, король Декабрь раскачивался, как тросточка, которую, балансируя, пытаются удержать на ладони. Он смотрел мне в рот.
— Откуда мне знать, — сказал он.
В зимнее время, возвращаясь под вечер домой, я бросаю три, четыре брикета в старую зеленую кафельную печь и зажигаю огонь. Когда комната нагреется, я устраиваюсь поудобнее в старом кресле рядом с книжными полками и смотрю в окно на падающие снежинки, разбухшие и мокрые, величиной с маленькую королевскую голову.
Иногда в комнате царит тишина, потом я снова слышу голоса за стеной, как это бывает в городских квартирах, где другие люди так близко от тебя, а стены такие тонкие. Очень тонкие.
Я не знаю какой толщины стены на самом деле. Доносятся ли голоса из соседней квартиры? Или из самой стены, которая не тонкая, а очень, очень толстая, такая толстая, что в ней есть место для маленькой вселенной, в которой обитает король Декабрь?
Вначале я думал, что надо взломать стену, взять пневматический молоток, вскрыть стену и посмотреть, что там внутри. Но тогда я вероятно окажусь в соседней квартире, здесь в пыли в чужой столовой, и семья, сидящая за столом поднимет глаза и уставится на меня. Простите, скажу я тихо и смущенно, я хотел только взглянуть на маленького Короля.
Король Декабрь однажды спросил меня:
— Зачем тебе заглядывать за стены, вместо того, чтобы представить себе что там происходит? Почему бы тебе не сесть, закрыть глаза и не придумывать себе картины какого-нибудь мира? Когда ты был маленьким, тебе это удавалось, даже с открытии глазами. Разве ты забыл? Почему?
Итак, в зимние дни я часто сидел в кресле, стараясь ничем не нарушить тишину, и как-то раз из-за этажерки с книгами вышел король. Он не сразу подошел ко мне, а сначала отправился в другой конец комнаты, туда, где я поставил несколько старых игрушечных автомобилей. Они остались у меня с той поры, когда мне было тринадцать лет, и у меня никогда не возникало необходимости выбросить их.
Король открыл дверцу грузовика марки «Мерседес» и забрался в него. Грузовик был синего цвета с красным бампером, и сзади у него торчал большой красный крюк и располагалась площадка для груза. На крыше стояли две мигалки, а сзади с помощью большого красного крюка был прицеплен диковинный прицеп, совершенно плоский, на двенадцати колесах, предназначенный для перевозки железнодорожного вагона, если он должен был попасть туда, где не было никаких рельс. Сейчас прицеп был пуст.
Король положил надкушенного резинового медвежонка на площадку для груза. Поскольку король пока еще был немного велик и толстоват для грузовика, то в кабину он забрался с трудом, кряхтел, стонал, бранился и кричал, что мечтает о том дне, когда, наконец, станет по настоящему маленьким и сможет свободно сесть в игрушечный автомобиль. Потом он завел мотор, и грузовик под тихий шум дизеля загромыхал по паркету к креслу.
Доехав до моей правой ноги, король опустил стекло, высунулся наружу и закричал:
— Эй! Сегодня нам надо сделать еще кое-что!
— Что? — спросил я.
— Мы должны отвезти картину знаменитому собирателю картин.
— Знаменитому собирателю картин?
— Разве ты не знаешь знаменитого собирателя картин, спросил король.
— Нет. Первый раз слышу.
— Знаменитый собиратель картин очень богат, он живет вблизи кафельной печки. Ни у кого нет столько картин, сколько у него.
— Тогда почему ты должен привезти ему еще одну?
— Ты ведь знаешь, — сказал король, — королям время от времени приходится продавать какую-нибудь картину, чтобы прожить.
— А что ты за это получаешь?
— Резиновых медвежат. У меня остался только один, который лежит на грузовике. Но может быть мы сначала поиграем?
Мы с королем играем почти каждый день. Например, в Микадо: он таскает палочки, как большие бревна. Или в шахматы! Декабрь всегда сам становится королем. Если он играет белыми, то, сделав ход, возвращается на поле белого короля и ждет моего хода. Сдаваясь, он театрально падает, восклицая:
— …Рука здесь наглая твоя
обагрила кровью
владенья короля.
Выигрывая, он отталкивает вытянутыми руками моего короля и кричит:
— Здесь, гнусный, нечестивый злодей датчанин, выпей этот напиток!..
— Я думал, что вы, становясь старше и меньше, забываете все, — сказал я как-то, — Но Шекспира вы помните!
— Ричард Второй! — воскликнул Декабрь. — И Клавдий король Дании — таких коллег не забывают.
Но в этот день король сказал, что ему нужно размяться. Я вытащил «Нападай-забивай» игру в маленький футбол; у нападающих в этой игре одна нога гнется, и есть кнопка на голове, которую надо нажать, если хочешь этой ногой ударить. Королю, конечно, не надо было нажимать на голову. Он снял тяжелую красную мантию и в нижней рубашке вел мяч дриблингом через зеленое поле и, если забивал гол, целовал своих металлических партнеров по команде и, задыхаясь, падал. Из-за своей полноты он всегда, играя в футбол, быстро уставал.
— Но это нечестно! — кричал я, — Ты можешь бегать, а мои Футболисты не могут.
Король кричал:
— Негнущиеся железяки, вот кто они! — Я выбиваюсь из сил, бегая за ними, а им хоть бы что.
— Ты должен еще отвезти картину, — сказал я, — Что это вообще за картина? У тебя здесь нет никакой картины.
— Мне еще ее надо нарисовать, — сказал король, — У тебя найдутся бумага и цветные карандаши?
Я пошел к столу, достал лист бумаги и коробочку с карандашами.
— Все это очень большое, — сказал король, — Обрежь бумагу, чтобы ее можно было положить на прицеп. Цветные карандаши для меня, как стволы деревьев. Нет ли у тебя огрызков? Я не могу рисовать стволами деревьев!
Я вернулся к столу, выдвинул ящик и рылся двумя рукам в старых батарейках, тюбиках с клеем, обрывках шпагата и негодных радиодеталях пока не нашел ножницы, а потом крошечный огрызок светло-зеленого цветного карандаша. Ножницами я вырезал из большого листа бумаги маленький листик, чуть длиннее прицепа, но такой же ширины. Огрызок цветного карандаша я отдал Королю, который сказал:
