— Если мама пустит.
— Ну, дежурные, что же вы? — напомнила Татьяна Ивановна. — Теперь придётся ложки перемыть. А ты, Наташа, в другой раз так не спеши. Делай всё спокойно.
Но делать всё спокойно Наташа почему-то сегодня не могла. Дежурить она всегда очень любила. Ей нравилось надевать фартучек, брать из рук няни тарелку, от которой так хорошо пахло горячей кашей с маслом или горячей котлетой, и обносить всех ребят. Но сегодня трудился только Володя, а Наташа еле-еле за ним поспевала.
А когда на занятиях по письму все стали писать в маленьких тетрадках слова „папа“ и „мама“, у Наташи получилось „пама“ и „мапа“.
За обедом она опять дежурила совсем плохо, а когда села за стол, задумалась с ложкой в руке.
— Тебе, может, нездоровится? — спросила Татьяна Ивановна. — Болит что-нибудь?
— Ничего не болит, — тихо сказала Наташа и низко опустила голову.
Татьяна Ивановна посмотрела на неё внимательно:
— Что-то ты сегодня сама не своя… Будто тебя подменили.
К концу обеда, когда все уже доедали компот, в комнату вошла Клавдия Николаевна.
Обычно воспитательницы сменяли одна другую позднее — в то время, когда дети отдыхали после обеда. Но сегодня Клавдия Николаевна пришла почему-то раньше. Наверное, хотела спросить что-нибудь о детях у Татьяны Ивановны.
И на самом деле, она поздоровалась со всеми и спросила:
— Ну, что у нас нового?
— У нас неприятность, Клавдия Николаевна, — сказала Татьяна Ивановна. — Вчера вечером дети построили очень хороший дом, а утром мы пришли и видим — дом разрушен.
— Как же так? — удивилась Клавдия Николаевна. — Кто же мог его разрушить?
— Мы сначала и сами не знали. Никак не могли понять, кто это сделал, а потом догадались. Это кролик.
— Кролик? — ещё больше удивилась Клавдия Николаевна.
— Да, подумайте только! И к тому же он объел в живом уголке листья дикого винограда.
— Вот так-так! — сказала Клавдия Николаевна и покачала головой. — Значит, кто-то был в живом уголке и открыл клетку?
— Я был, — растерянно проговорил Алёша и посмотрел прямо в глаза Клавдии Николаевне. — Перед сном. Но я не открывал клетку. Зачем мне было её открывать? Ведь кролик спал…
— И мы с Наташей были, — оглядываясь на Алёшу и Наташу, сказала Лида, — но мы тоже не открывали клетку. Может быть, это дети из средней группы открыли?
Клавдия Николаевна нахмурилась:
— Хорошо, я узнаю, были вечером там другие дети или нет. Но всё равно, дежурим в живом уголке и отвечаем за него мы. И мы не сумели уследить за кроликом. Значит, лучше нашей группе не ходить в живой уголок.
— Как — не ходить?! — испуганно спросила Лида. — А кто же будет кормить кролика?
— А снегиря и золотых рыбок? — спросил Алёша, и голос у него задрожал.
— А лягушек? — спросил Митя Мартынкин.
— Их будут кормить средние и маленькие.
— Малыши будут, а мы не будем? — сказала Лида и собралась уже заплакать. — А виноград? Он у них засохнет! Мы его так берегли!
— А чему там сохнуть? — спросил Митя. — Кролик все листья оборвал.
Татьяна Ивановна смотрела попеременно то на детей, то на Клавдию Николаевну. Она была тоже очень смущена и расстроена — ведь это она вчера вечером оставалась с детьми и недосмотрела.
Стало совсем тихо. И тут Наташа подняла голову и сказала, нахмурившись:
— Это не кролик! Это я оборвала листья. Я оборвала, а он съел.
Все обернулись к ней.
— Значит, это ты открыла клетку? — спросила Клавдия Николаевна. — И дверь в коридор тоже ты?
— Тоже я! — твёрдо сказала Наташа.
— Так я и знала! — вырвалось у Лиды. — Кролик не виноват. Это Наташка во всём виновата!
Митя даже как будто обрадовался:
— Ага, ага! Вот видите? А говорили на меня!
Наташа сидела вся красная и теребила край своего фартучка.
— Наташа, как же ты могла так сделать? — спросила Клавдия Николаевна, глядя на девочку с упрёком и огорчением. — Одно только хорошо, что ты сама сказала правду. За это тебя можно простить.
Наташа не поднимала головы.
Все тоже сидели молчаливые, притихшие.
— А теперь пора вам отдыхать, — напомнила Клавдия Николаевна. — Дежурные, принимайтесь за работу!
Наташа и Володя собрали посуду и отнесли её на столик возле буфета, а потом сняли свои фартучки.
Все пошли в спальню. Она была похожа на застеклённую веранду — так много было в ней окон. Кроватки стояли в два ряда, а в проходе между ними выстроились складные стулья. Дети быстро разделись, повесили одежду на спинки стульев и, надев тёплые полосатые пижамы, улеглись.
За стеклами широких окон чуть покачивались ветки, покрытые снегом. Ветки слегка постукивали в стекла, словно кончиками пальцев, и как будто говорили:
„Кто там не спит? Кто? Кто?..“
А не спала Наташа.
Она думала о том, что случилось вчера вечером.
Она прикладывала ладони к щекам и повторяла про себя:
„Ох, что я наделала! Что наделала! И куст общипала, и кролика выпустила!.. А всё-таки интересно, что подумали куклы, когда кролик забрался прямо к ним в дом? Вот, наверно, испугались!“
Но о том, что произошло ночью в кукольном доме, могли бы рассказать только Фиалка Еремеева и её гости. И даже не все, а лишь самые храбрые и мужественные из них — милиционер и пожарный.
О чём могли бы рассказать куклы
Было тихо-тихо. Все давно спали.
И вдруг под окошками нового дома появился страшный зверь, весь обросший белой шерстью.
Глаза у него были красные.
Уши длинные.
Белые усы топорщились. На лбу росли длинные белые волосы, острые, как иголки.
Зверь стоял возле самого дома, у окошка, и двигал носом. Фиалка смотрела на него широко открытыми стеклянными глазами.
Красная Шапочка тоже смотрела на него с ужасом.
Если бы только Фиалка и Красная Шапочка умели кричать, они закричали бы изо всех сил:
„Девочки! Мальчики! К нам страшный зверь пришёл! Спасите нас! Спасите! Спасите!“
Но Фиалка и Красная Шапочка не могли закричать, не могли позвать на помощь. Ведь они были только куклы.
Пожарный молча таращил на зверя свои блестящие, как пуговицы, глаза. Жалко, что он не мог замахнуться на зверя топориком.
И даже милиционер, стоявший возле дома, ничего не мог сделать. Револьвер у него был не настоящий и свисток не настоящий, да и сам он был игрушечный.
А зверь-то был живой!
Он притаился возле дома и вдруг как прыгнет прямо в комнату! Дом пошатнулся, заходил ходуном. Затряслись окна и дверь, задрожали стены. Упала стена с окошком, и вся постройка рухнула! Пожарный покачнулся и упал. Каска покатилась по полу. Фарфоровые блюдца и чашечки разлетелись в разные стороны и разбились вдребезги. Свалился со столика цветок в глиняном горшочке.
Кровать, на которой лежала Фиалка Еремеева, перевернулась и Фиалка полетела в глубь развалин. В голове у неё что-то щёлкнуло, и синие стеклянные глаза её закрылись навсегда.
Но белому зверю не было до неё дела.
Осколками посуды зверь порезал себе лапу. Он постучал раненой лапой по полу, облизал её и начал подбирать с полу крошки пирога. А потом подобрался к цветку и принялся его грызть. Но цветок, сделанный из стружки, показался ему, видно, невкусным. Он отвернулся от цветка, опять полизал лапу, из которой сочилась кровь, и стал принюхиваться. Вдруг он заметил Петрушку. Петрушка сидел на полу, среди развалин, ни жив ни мёртв от страха. Зверь посмотрел на него одним глазом, быстро, неслышно перебежал от цветка к Петрушке и принялся грызть ему нос. Но Петрушка только трещал. Плакать он не умел.
Тут зверь тихонько подобрался к пожарной каске, подёргал носом и давай быстро-быстро перебирать передними лапами по каске, как по барабану. А потом принялся грызть ремешок.
И вдруг уши у зверя поднялись. Он насторожился. Ему почудились чьи-то шаги…
Белый зверь перестал грызть каску, оттолкнулся задними лапами от пола и пустился наутёк. Каска со звоном покатилась по полу, а зверь в три прыжка перелетел через всю комнату и шмыгнул в приоткрытую дверь. Позади дорожкой остались на полу капельки крови.
Всё это могли бы рассказать пожарный и милиционер, если бы они только умели говорить.
Другие куклы всё забыли от страха, а пожарный и милиционер всё видели, всё слышали и ничего не забыли.
Сегодня не только Наташа не могла уснуть после обеда. Не спалось и Серёже. Он то и дело ворочался с боку на бок — всё придумывал, как снова построить кукольный дом.
Едва только все встали, Серёжа спросил у Клавдии Николаевны:
— Можно я возьму домой дверь и окошко? Мы с папой постараемся их починить.
