– Там к тебе девочка, – улыбнулась мама. – С рюкзаком.
Девочка с рюкзаком.
– Девочка с косой? – Синцов решил прикинуться глухим.
– Девочка с рюкзаком, – поправила мама. – И нечего корчить дурачка. Она, кстати, тебя ждет в прихожей.
Мама улыбнулась.
– Пойду, сделаю чай, – сказала мама и отправилась на кухню.
Синцов поднялся с дивана, убрал плеер. Останина. Скорее всего, Останина, она была у них режиссером и относилась к этому так же серьезно, как Синцов к роли физрука. Поэтому Синцов не удивился, если бы это была Останина.
Но это оказалась не она.
Синцов выглянул в прихожую и увидел Царяпкину с рюкзаком. Именно с рюкзаком – рюкзак оказался монументальным, огромным походным монстром, он стоял у стены, и Синцову показалось, что стену подпирал. Сама Царяпкина сидела рядом на банкетке и расшнуровывала ботинки. Высокие ботинки со множеством шнурков, заклепок и завязок, Царяпкина старалась.
– Привет, – сказала она, не отрываясь от шнурков. – Не переживай, я ненадолго.
– Здравствуй, – растерянно сказал Синцов.
Ему стало немного плохо. То есть не немного. Качнуло и прижало, Синцов едва успел нащупать спиной верную стену, приложился и устоял.
Царяпкина.
Синцов пытался понять, но Царяпкина мешала, возилась со шнурками и мешала Синцову думать. Почему? Она? Здесь?
– Только не надо говорить мне, что я померла, – ухмыльнулась Царяпкина. – Мне это уже тысячу раз говорили, так что мне даже все это очень сильно надоело, то есть совсем.
Царяпкина покончила с левым ботинком и со вздохом приступила к правому.
Синцов молчал. Он видел Царяпкину, живую, здоровую, обычную, и никак не мог поверить, что это она. На всякий случай он шагнул немного влево, чтобы увидеть Царяпкину в зеркале. Он понимал, что это чушь и бред, но не смог удержаться.
Царяпкина отражалась.
– История получилась ужасно смешная, – Царяпкина боролась со шнурками, – ты как узнаешь, обхохочешься. Все обхохатываются, ну, кроме моей мамы, конечно, она не веселится, она немного поседела.
Понимаю ее, подумал Синцов. Вполне можно немного поседеть. Но ничего не сказал.
– Говорят, после этого сто лет жить буду, – Царяпкина боролась со шнурками, как Лаокоон с коварными морскими змиями. – А может, и двести. Как секвойя.
– Секвойя живет дольше, – автоматически поправил Синцов.
– Вот я и говорю, больше. Да что же это такое…
Царяпкина привязала палец. Наверное, в другой ситуации Синцов рассмеялся бы, однако сейчас ему было не до смеха.
– Ну, вот опять, – с досадой вздохнула Царяпкина. – Я же говорила, что мне не нравятся эти ботинки, но мама все равно купила. Я уже восьмой раз к ним привязываюсь, как заколдованные просто.
– Да уж…
Синцов подвинул скамеечку для обувных принадлежностей, присел на нее, поймал ногу Царяпкиной. Царяпкина дернулась, но Синцов удержал и стал отвязывать палец от шнурков.
– Спасибо, – Царяпкина застенчиво покраснела. – Тебе воздастся.
Синцов поставил ботинок к стене.
– Идите пить чай, – в прихожей показалась мама.
– Да я ненадолго…
– Пить чай, – строго сказала мама, и Царяпкина подчинилась.
Они прошли в столовую.
Мама успела приготовить чайный стол. Пряники, печенье, варенье, торт «Муравейник», конфеты в ассортименте.
– Пейте чай, – сказала мама. – Костя, ухаживай за дамой.
– Да… – одурело сказал Синцов.
– Константин! – внушительно повторила мама. – Ухаживай за нашей гостьей, не стой, как клумба!
Синцов не понял, при чем тут клумба.
– Проходи, пожалуйста, – Синцов сделал деревянный приглашающий жест в сторону диванной кушетки.
Царяпкина кивнула и проследовала. На призрака Царяпкина не походила, от нее явно пахло яблочным шампунем, на щеке краснела царапина, а на поясе куртки сидел репей, Синцов не удержался и снял. Царяпкина уселась и поглядела на стол голодными глазами. Не призрак, подумал Синцов, призраки не урчат животами.
– Угощайся, – сказал Синцов.
Живая.
– Да я шаурму на автовокзале съела, – растерянно сказала Царяпкина.
Но не удержалась, взяла сочень и стала есть с плохо скрываемым аппетитом, так что стало ясно – никакой шаурмы Царяпкина не ела, а если и ела, то не впрок.
Синцов разлил чай, и себе, и Царяпкиной по большой кружке. Царяпкина съела сочень и покраснела от смущения, кажется.
– Сахар тебе положить? – спросил Синцов.
– Я без сахара.
Совершенно обычная Царяпкина. Сказала, что без сахара, и сама тут же насыпала две ложки.
– Так ты не рассказала, – напомнил Синцов.
– Что? – Царяпкина взяла чернослив в шоколаде, продолжая размешивать сахар.
– Ну про… – Синцов не знал, как сказать. – Как оно все…
– Почему я не на кладбище? – Царяпкина улыбнулась.
– В общем… да, почему? Как это…
– Врачебная ошибка, – Царяпкина разворачивала конфету. – Такое часто случается. Аппарат искусственного дыхания отключился, они решили, что я померла, а я совсем не померла. А интерны уже в базу забили, прикидываешь, лодыри какие? Как в кино просто – меня, значит, везут в морг, а я сажусь на каталке. И знаешь что?!
Царяпкина поглядела на Синцова. Синцов подумал, что у Царяпкиной, пожалуй, красивые глаза. Карие, но при этом глубокие, с далекими золотистыми искрами, точно горели там древние, вечные звезды, раньше этого Синцов не замечал.
– И знаешь что?!
– Что? – Синцов оторвался от глаз Царяпкиной, вспомнил, что она дура, но почти сразу неожиданно для себя подумал, что, наверное, не такая уж и дура.
– Я качусь на этой скрипучей мертвецкой тележке, колесо в какие-то выбоины попадает, а тот болван, который меня везет, по телефону со своей подружонкой разговаривает. А холодно так…
Царяпкина откусила от конфеты, зажмурилась от удовольствия.
– Холодно, как на том свете, – сообщила она. – Просто вся пупырышками покрылась. А я еще не понимаю, куда еду, только думаю – с какого это перепуга вдруг меня простыней с головой накрыли? И куда везут? И на пальце что-то на ноге болтается… А этот возила остановился как раз, закурил и рассказывает своей каракатице, что у него последняя ездка, сейчас одну жмуриху пристроит и свободен, можно в кино будет сходить на «Паранормальное явление-2»…
Царяпкина дожевывала конфету. От сладкого звезды в ее глазах разгорались сильнее, так что Синцов почувствовал себя неуверенно как-то. Ему хотелось смотреть в глаза Царяпкиной, и это его несколько напрягало.
– Стоит надо мной, подружку свою какой-то ересью грузит и мне прямо в лицо дымом курит. Курит и курит, у меня в носу зачесалось, я взяла и чихнула. Он сразу и замолчал.
Царяпкина роковым образом улыбнулась.
– Короче, устроила я ему паранормальное явление, – сказала он. – Ты бы слышал, как он кричал – просто брачный вопль Квазимодо. Его воплем аж на стену отбросило. А я села на каталке, ноги свесила и посмотрела на него вот так.
Царяпкина посмотрела вот так на Синцова, исподлобья, как бы вывалив глаза, так что получилось действительно внушительно.
– У меня даже свидетельство о собственной смерти есть, – сказала она. – Дурацкая история.
– Дурацкая…
– Да уж, дурацкая. Зато теперь точно сто пятьдесят лет проживу.
– Почему?
– Ну как почему? Меня же вроде как все похоронили, а я живехонька. Такие недобитые долго живут, народная примета.
– Долго…
– Ага, – кивнула Царяпкина. – Тысячу лет. За тысячу лет любой секвойей станет, это точно. Конечно, в больнице все равно провалялась долго, почти месяц, ребра никак не срастались, дырки все в них сверлили. В гипсе ходила, чесалась, как собака. Но так лучше, чем мертвой, правда ведь?
– Правда.
Синцов смотрел на живую Царяпкину, а Царяпкина была вполне себе жива. Даже очень жива, закончила с конфетами и навалилась на пирожные «Картошка».
– А Чяп совсем обарыжел, – продолжала она рассказывать. – Они со Лбом такое замутили…
Царяпкина откусила от «картошки» слишком большой кусок, поперхнулась и стала кашлять, смешно надувая щеки. Синцов хотел стукнуть ее по спине, но Царяпкина справилась сама, постучавшись о спинку стула.
– Железная комбинация, – сказала она. – Гениальная. Они со Лбом купили старый понтон и через Сунжу перекинули недалеко от Лопатниц. А в Лопатницах как раз мост по весне сгорел, и теперь народ, чтобы в Гривск попасть, сто двадцать километров крюк делает. А тут понтон. Правда, за деньги. Но ездят – что делать? Ездят и ругаются, ездят и ругаются, власть ненавидят. А потом Лоб – раз – и объявляет, что теперь понтон бесплатный.
– Зачем?
– Как зачем? Лоб теперь в мэры баллотируется – типа друг народа, и все дела. У него теперь поддержка избирателей, рейтинги, электорат. Короче, политик. А Грошик при нем помощником. Короче, эти упыри теперь по полной развернутся, пропал Гривск, совсем пропал.
– Да уж…
Царяпкина скорбно вздохнула.
– А у меня взяли, между прочим, – сказала она.
