– Что взяли?
– Песню. «Анаболики» взяли мою песню. И слова и музыку.
Царяпкина поглядела на Синцова с превосходством.
– «Экстаз вивисектора» называется, – сказала она. – Я ее по мотивам приключений в морге сочинила. «Анаболики» ее будут на следующем «Нашествии» исполнять.
– Поздравляю, – совершенно искренне сказал Синцов.
– Спасибо. Кстати, Чяпик тебе передал тут кое-что.
Царяпкина достала кошелек, из кошелька прозрачную капсулу с золотой монетой. Положила на блюдечко.
– Он сказал, что не успел тебе отдать.
Синцов подтянул блюдечко к себе.
– Да…
Червонец. Тяжелое золото. Синцов подцепил пальцем крышку капсулы. Золото легло в ладонь, устроилось между пальцами.
– Ну вот, поручение выполнила, – сказала Царяпкина. – Спасибо за чай, очень вкусно.
– Пожалуйста…
Золото тянуло руку вниз. Золото.
– А ты зачем тут вообще?
– Я, собственно, вот с какой целью. Один шведский филолог заинтересовался братьями Дятловыми и их наследием. А я, получается, единственный специалист…
Царяпкина хихикнула.
– Короче, паспорта с мамой приехали оформлять. В октябре этот профессор к нам в Гривск приезжает, а потом мы в Швецию. Мы с ним книгу пишем.
– Понятно…
Царяпкина пишет книгу.
– Ладно, мне пора уже, я на минутку забежала. Спасибо за угощение.
Зашнуровала ботинки Царяпкина гораздо быстрее.
Она еще что-то говорила, но Синцов уже плохо слышал, отвечал «да», «нормально», «конечно». Перед уходом Царяпкина чмокнула его в щеку. Червонец он продолжал зажимать в руке.
Тяжелый. Все-таки золото очень тяжелый материал, руку оттягивает.
– Интересная девочка, – сказала мама. – Как ее зовут?
– Элеонора…
– Чем занимается?
– Книги пишет.
– Ого! Приглашай ее еще.
– Обязательно. Я это… пойду погуляю.
– Иди-иди, погода отличная.
Синцов оделся и вышел на воздух. Шагал по улице к реке, думать не получалось. Царяпкина была жива, он чувствовал на щеке ее поцелуй, и…
Думать не получалось никак. Совсем никак, только топор в голове. Жива. Червонец лежал в руке гладкой золотой рыбкой.
Он спустился к реке и поднялся на мост, остановился посредине.
Внизу текла Теза.
Вода по поводу скорой осени сделалась совсем прозрачной, и было видно все, что делалось в реке. Ее не почистили за лето, и теперь под мостом скопилось значительное количество разного мусора – покрышки, тележки из супермаркета, бутылки, старая люстра и множество другой непонятной дряни. Между этими предметами лениво перемещалась рыба, как самая мелкая, в ладонь, так и вполне крупная, чуть ли не в локоть, никому не нужная по причине своей несъедобности, даже кошками. Вдоль берегов сидели жирные городские утки, раскормленные за лето горожанами. Утки пасли подросших утят и не собирались улетать в теплые края. На переходе под мостом, как всегда, резвились наглые крысы, расплодившиеся на доброте горожан, приходивших на мост покормить уток. Крысы деловито занимались своим и не обращали внимания на дератизаторы, испускавшие невыносимые для крысиного народа ультразвуковые вопли.
Синцов перешел мост, убедившись, что за лето в городе мало что изменилось – и на указателе «р. Теза» продолжала красоваться ловко вписанная буква «м», то ли дорожные бюджеты были уже освоены, то ли городские чиновники тоже мечтали о далеком Лондоне.
Синцов немного постоял на набережной и отметил, что перемены все-таки случились – речная собака, кормившаяся на отмели возле сгнившего причала, куда-то исчезла, Синцов улыбнулся, понадеявшись, что хоть она повела себя прилично и отправилась на зимовку к югу. Он купил в ларьке семечек и направился к музтеатру. Не к самому театру, а к скамейкам, расставленным среди новеньких клумб. Фонтан еще работал, то и дело выплевывая в небо воду, но возле него никого уже не было, только несколько мальчишек окраинного вида в синих спортивных костюмах. Дератизатор на них тоже не действовал. Трое, два постарше, один совсем мелкий, в красной кепке с полуоторванным козырьком. Мальчишки делили шоколадку, громко выясняя, как это делать, поровну или по живому весу.
Царяпкина была жива.
Синцов уселся на скамейке и взялся за семечки. Он купил их для голубей, чтобы кормить и не думать, но их не оказалось, рассыпав горсть, Синцов взялся за семечки сам.
Мальчишки разделили шоколадку, и мелкому досталось, разумеется, меньше. Он быстро запихал шоколадку в рот и теперь жевал, выпучив глаза.
Старший из мальчишек покончил с шоколадом быстро, после чего вынул из кармана короткую телескопическую удочку. Он выдвинул несколько коленец, к верхнему прилепил кусок чего-то оранжевого, после чего стал тыкать этим устройством в бассейн фонтана, как рыбак, бьющий острогой зазевавшихся щук.
Сначала Синцов не понял, для чего это нужно, но после того, как старший извлек из фонтана монетку, прицепившуюся к жвачке, едва не рассмеялся – нумизматическая полоса в его жизни никак не хотела закончиться, и Царяпкина была жива.
Второй старший, отличавшийся загнутыми вперед ушами, использовал другой способ добычи, уже знакомый Синцову, – магнитный. Он закидывал в фонтан магнит в виде подковы и тралил им дно, а Царяпкина была жива.
У мелкого пацана никаких приспособлений не оказалось, поэтому он добывал лишь мелочь, скопившуюся недалеко от бортиков, – посредством свешивания и подгребания прутиком. Мелочи было немного, после Дня города фонтан успели почистить, и троица разжилась не так уж чтобы очень. Особенно мелкий.
Синцов наблюдал за ними и вспоминал Гривск. Вспоминал странную, чумную историю, приключившуюся с ним, и она казалась ему совершенно неправдоподобной. Сказкой. Точно так, вот пройдет год, и он, может, снова отправится к бабушке погостить, и обнаружит, что нет там ничего такого. Ни телефонных будок, ни памяти братьев Дятловых, ни Царяпкиной, ни Чяпа, а есть обычный городок, который затягивает выползающая из реки пустыня, очень обычный. Сказка улетела вместе с детством, рассыпалась старой елочной игрушкой, не осталось ничего, только Царяпкина жива.
Синцов поднялся и двинулся к фонтану. Пацаны, увидев его, прекратили промысел и стали прятать добычу по карманам, отчего Синцов едва не рассмеялся. Представил, как он будет с угрожающим видом выворачивать карманы сопляков, выбивая из них гривенники, полтинники, затертые рубли, редкие двушки и совсем уж редкие пятаки. Действительно смешно.
Пацаны замерли. Он прошел мимо них, на секунду остановился. Золото удобно лежало в горсти, льнуло к коже. Синцов все-таки подумал, в очередной раз подумал, что золото в любой форме приятно для рук, что стоит ему оказаться в пальцах, как его не хочется выпускать, хочется держать…
Синцов швырнул червонец в фонтан, в центр, туда, где бурлили форсунки.
Наверное, на удачу.
Монета без звука ушла в воду, золото, тяжелый металл.
– Что, не мог поближе кинуть? – недовольно спросил старший. – Как вон туда лезть теперь, весь вымокнешь.
Синцов не ответил, медленно шагал дальше.
– Он десятку кинул, – сказал мелкий мальчишка в кепке. – Я видел – большая и желтая.
– Десятку… – передразнил старший. – Вот и лезь за своей десяткой, если хочешь, я за нее мокнуть не собираюсь.
– Ну и слажу, – огрызнулся мальчишка и стал снимать куртку.
– Ну и лезь, дурачок, а мы тут пособираем лучше, у берега. Тут полно.
Старший поправил магнит на удочке и запустил снасть в воду.
– Только все, что достану, – мое! – с обидой сказал мелкий.
– Да твое-твое, – отмахнулся старший, – кому оно нужно…
– Обещаешь?
– Обещаю.
Мелкий стянул тренировочные штаны, остался в трусах, поежился и стал забираться в фонтан, ойкая от холода и ругаясь. Старший и лопоухий подзадоривали и смеялись, пугали воспалением легких и скорой смертью, мелкий оглядывался и зябко шагал вглубь.
– Ныряй! – крикнул старший.
– Сам ныряй, – огрызнулся мелкий.
Синцов улыбнулся, но не обернулся.
Монеты больше не было. Тяжесть исчезла. Все было хорошо.
– Нашел!
За спиной кричал мелкий.
– Смотрите, что я нашел! Смотрите! Она золотая! Она золотая!
Синцов шагал по улице города, и ему было хорошо.
– Смотрите, она золотая!
