— Маша Никифорова.
Я стала рассказывать про восстание и в первый раз не запиналась, даже все даты сказала. И только я дошла до середины, до самого интересного, как крестьяне стали выбирать себе вождя, Наталья Сергеевна меня и прервала:
— Достаточно. Продолжит Наташа Фомина.
И мне стало грустно, потому что я не всё рассказала, а только начало, и мне ещё хотелось рассказывать. Я даже пятёрке не обрадовалась. И настроение испортилось у меня. Но я всё равно и сегодня и всегда теперь буду повторять уроки дома по нескольку раз.
* * *
Мама послала меня в булочную, и там я встретила Звягина.
— Ура! — обрадовался он. — Я не записал номер задачки, ты мне скажешь.
Я купила батон, половину круглого хлеба, а Звягин купил целую буханку, и мы пошли к дому.
— А записку тогда я сам вынул из почтового ящика, — сказал он, — а потом я её съел.
— Съел? — удивилась я.
— Ага, чтоб родители не прочитали. Разорвёшь, так они ещё сложить могут. А я её сжевал и выплюнул в форточку.
Пока мы говорили, впереди нас на улице хныкал малыш. Он крутился во все стороны, а потом остановился на месте и начал хныкать. И вдруг мама стала его бить.
— Будешь ещё реветь! — закричала она и стукнула его по спине.
И он заплакал ещё громче.
— А ну ещё! — крикнула она снова и снова стукнула его.
И мне вдруг как-то так больно сделалось. Я вообще не могу слышать, как дети плачут, сразу сама плачу. И тут вдруг я тоже заплакала, подскочила к ним и оторвала малыша от матери. Малыш закричал ещё громче, и я тоже плакала, всё хотела сказать: «Тётенька, не бейте, пожалуйста», — но только плакала и не могла произнести ни слова.
И мать малыша, наверно, удивилась или испугалась, потому что стояла около нас, опустив руки, и молчала. Это я только сейчас про неё подумала, а тогда я на неё не глядела, а держала малыша.
А где был Звягин, я и вообще не знала.
И вдруг мать малыша закрыла лицо рукой, потом вырвала малыша у меня, схватила на руки и побежала с ним по улице в обратную сторону. А я подошла к водосточной трубе и всё плакала. Хотела перестать и не могла. Потом я стала успокаиваться. Потом я почувствовала, что пачкаю батон о трубу, и успокоилась совсем.
Около другой трубы стоял Звягин и разглядывал что-то под ногами.
Я подошла к нему, мы пошли вместе, и мне так неудобно было.
Он шёл рядом и молчал. И я тоже молчала.
Когда мы поднимались уже по лестнице, он спросил:
— Ты чего? Из-за него, что ли. Подумаешь!..
А я вдруг снова чуть не заплакала и сказала ему:
— Отстань.
— За меня бы так заступались…
Дома я сразу, не поворачиваясь к маме лицом, чтобы она не заметила, прошла в комнату, достала портфель и сказала Звягину номер задачи. Звягин больше ни о чём со мной не говорил, сразу ушёл.
Только бы он не рассказал об этом в классе!
* * *
Я поняла, почему Ягунов сказал, что торопится домой. Он, наверно, обиделся на меня за день рождения у Наташи. Я тогда нечаянно выдала его тайну.
Мы говорили, кто кем хочет стать. Вернее, это Наташина мама начала разговор. Она так и спросила:
— Ну, а кем вы хотите стать, дети?
Наташа сразу сказала:
— Я — киноартисткой. Пойду по улице, а рядом афиша висит, и я нарисована. Вот здорово!
Наташин папа тогда засмеялся.
— Если ты по-прежнему будешь собирать только коллекцию открыток, тебя, пожалуй, возьмут в кино. Расклеивать афиши.
— А я, — сказал Авдеев, — я хочу председателем месткома, как мой отец.
— Кем-кем? — не поняла Наташина мама, а потом сказала: — Да, это очень трудная, но общественная работа.
Ягунов молчал, и Наташина мама спросила:
— А Витя, наверное, хочет стать гроссмейстером?
— Поэтом! — поправила я и сразу поняла, что не то сказала, ведь он же скрывает свои стихи.
И он тоже на меня взглянул и сказал:
— Я пока не знаю, мне многое нравится.
— А Машенька, кем Машенька хочет стать?
Я хочу быть садовником или лесником. Я так люблю деревья пересаживать, а потом их поливать. Или листья пальцами гладить, или иглы у сосен, когда солнце на них светит, а ветер в это время трещит тонкой сосновой корой. А ещё в сад я выходила у бабушки в Суздале. Утром рано-рано. На цветах большие капли, и паутина между ветками — вся светится. Но мне стыдно стало говорить, что я хочу быть лесником, потому, что многим кажется, это очень просто. И я сказала:
— Врачом.
— Молодец, — похвалила Наташина мама.
А Ягунов снова с удивлением на меня посмотрел. Он понял, что я обманываю. Но ничего не сказал.
И я даже обрадовалась, что меня похвалили. Только потом подумала про обман. А Ягунов, наверно, тогда на меня и обиделся.
* * *
К нам пришла пионервожатая Светлана. Она учится в девятом классе. Я её часто вижу в коридоре и всё думаю, какая она красивая. Мне бы такой красивой вырасти. Когда она улыбается, у неё глаза светятся, и ещё волосы у неё длинные, светлые и немного вьются.
Наталья Сергеевна села на последнюю парту. Там у нас свободное место, на него всегда садятся завуч или инспектор, когда приходят.
Светлана взглянула на листок бумажки и начала.
— Я очень хочу, чтобы ваша жизнь была интересной и увлекательной, — сказала она.
И в это время Федоренко крикнул по-петушиному. Он только сегодня утром научился так кричать и кричал все перемены.
— Федоренко, — сказала Наталья Сергеевна с задней парты, — прекрати сейчас же.
А Светлана, наверно, забыла, что хотела сказать, потому что снова посмотрела в бумажку. Но и в бумажке она ничего не нашла, стояла, опустив голову, и молчала.
— Давайте в зоосад пойдём, — предложил кто-то, и все снова засмеялись.
— У нас в классе зоосад, — сказала Наташа Фомина.
— И ты, Фомина, прекрати, — повторила Наталья Сергеевна.
— Я придумала для вас очень интересный план, — стала продолжать Светлана, — он описан вот в этой книжке.
И она показала нам книжку, которую принесла с собой. Название я не прочитала, только увидела двух пионеров на обложке, пионеры отдавали салют.
Светлана показывала книжку, и вдруг в её сторону полетел комок промокашки. Я даже успела подумать: «Ой, сейчас попадёт!».
И все, наверно, так подумали, потому что сразу замолчали. А комок попал бы Светлане в щёку, если б она не поймала его рукой. Она поймала этот комок бумаги, стала его вертеть в руках и разглядывать. И лицо у неё задрожало, и я сама чуть не заплакала, глядя на неё.
— Федоренко, — сказала Наталья Сергеевна, — встань в угол.
Она вышла из-за парты и подошла к столу, к Светлане.
— Люди для тебя придумали интересный план… — сказала она ему и повернулась к Светлане, — ничего, Светланочка, продолжайте.
А я, пока всё это происходило, тоже скрутила комок из промокашки. Я и не думала ни в кого кидать. Просто нечаянно скрутила, от волнения. И вдруг я увидела, что Светлана смотрит на мой комок. Стоит, молчит и смотрит.
Я так растерялась, что даже не знала, что теперь делать. И жарко мне стало. Я прикрыла комок рукой и сидела не сгибаясь.
Светлана снова начала говорить, но я не слушала о чём. И она тоже часто поворачивалась в мою сторону и смотрела на мою парту, где под рукой лежал бумажный комок.
И теперь она, конечно, думает, что это я в неё кинулась. И она никогда меня не будет любить, а каждый раз, приходя к нам, она будет ждать от меня каких-нибудь нехороших поступков.
Вот что я нечаянно наделала.
Потом, когда урок кончился, все выбежали в коридор. Светлана и Наталья Сергеевна тоже вышли из класса и остановились рядом с окном. Я была близко от них и нечаянно услышала их разговор.
— Что же вы, Светланочка, пришли с бумажкой, — сказала Наталья Сергеевна. — С моими ребятами по бумажке не поговоришь.
А это всё мы виноваты, а Светлана совсем не виновата.
И всё равно хорошо, что она у нас пионервожатая, потому что она самая красивая в школе.
* * *
Вчера мы подготовились к контрольной, а вместо контрольной пошли к врачу. Все обрадовались, а Наталья Сергеевна сказала:
— Не радуйтесь, контрольная ведь всё равно будет через два дня.
Врач нас осматривала для бассейна.
Близко от нашей школы построили ещё одну — новую. В той новой школе есть бассейн. Мы сами один раз ходили на субботник — убирали мусор со дна этого бассейна. А теперь туда напустили специальную очищенную воду, и мы в этой воде будем учиться плавать.
У врача на столе лежал список нашего класса, и она всем нам написала в списке «годен».
Я переживала, потому что я хоть плавать и научилась в Суздале, в реке Каменке, но в бассейне никогда не плавала.
А Федоренко в перемену кричал всем:
— Эй ты, водоплавающая дичь!
Я спросила Витю Ягунова:
— Ты умеешь плавать?
