Скрежеща зубами, бургомистр Кальдауне отправляется домой. Хотел он было прижать гадюку, да промахнулся. Теперь вот и не напишешь в газету ни про дедушку, ни про Кимпеля. Во всяком случае, пока что каждая морщинка на лице Лысого черта говорит, что он так и рвется сдать все положенное. Вечером бургомистр обсуждает это дело с Пауле Вуншем.
Я тоже, когда мне надо что-нибудь уладить, иду к Вуншу. Вся деревня бегает к нему. Вунш все равно как гадалка какая: всегда знает, какой дать совет. И откуда он их берет? Может быть, он ученый человек, как доктор, например? И да и нет. Пауле Вунш работает мастером на стекольной фабрике. Мастером он был, как говорят, еще до большой войны. Но там он без конца цапался с хозяевами: все из-за получки, которую выдают рабочим. Когда дедушка и остальные красные выгнали его из Мэрцбахского союза, Вунш пошел в Зандберге и записался в партию. «Теперь он конченный человек, — говорили о нем красные мэрцбаховцы, — коммунистом стал. Скоро небось вся его краснота наружу вылезет». Пауле Вунш был очень хорошим мастером-стекольщиком. Он знал свое дело. Но умел он и хозяевам зубы показать. Случалась на фабрике какая-нибудь несправедливость — обиженный сразу же шел к Пауле Вуншу. Так оно было и после того, как гитлеровцы разбили вуншевскую партию. Вон еще, значит, когда Пауле помогал советом всем обиженным! В конце концов хозяевам фабрики это надоело. Они решили избавиться от Вунша и послали его на войну. Из Пауле стали готовить солдата. Когда он приехал как-то раз в отпуск, его спросили, нравится ли ему служба. «Очень даже нравится, — ответил Пауле. — О зарплате спорить не надо, лежи себе весь день на животе, и вокруг люди все такие хорошие». Никто так и не понял, что и думать о таких словах. «Ну, а если тебя на фронт отправят?» — спросили его. «Только б поскорей! — отвечал им Пауле. — Тогда-то они увидят, кто такой Пауле Вунш». Такая большая охота ехать на фронт жителям Зандберге была уж совсем непонятна. В июле 1941 года Пауле Вунша отправили на фронт, и с тех пор он как в воду канул. Тут все понемножку начали догадываться, почему Пауле не хотел оставаться в казарме. Он, значит, ушел к советским солдатам. А теперь народ говорит, будто Пауле там все науки превзошел и стал хитрей любого доктора.
Вот и я иду к Пуговке Вуншу:
— Ну как, Пуговка, насчет Польши у меня выйдет что-нибудь?
Пуговка даже присвистнул:
— А как у тебя с арифметикой?
— Плохи мои дела с арифметикой. В самом хвосте я теперь.
— Это почему?
— Сперва-то я посередке был, а потом, когда пошли эти задачки-загадки…
— Какие это задачки-загадки?
— Да вот какие: «Крестьянин купил на базаре корову. Корова стоила тысячу триста марок. Но он купил еще и лошадь. Лошадь обошлась ему в три тысячи семьсот марок. А когда крестьянин пошел на базар, он взял с собой пять тысяч семьсот пятьдесят марок. Спрашивается: сколько крестьянин пропил в трактире?»
— Кто это тебе такие задачи будет задавать?
— Да они все такие.
— Ты это про уравнения с одним неизвестным говоришь, что ли?
— Да, эти самые. И те, что с двумя неизвестными, — тоже. И со всеми неизвестными, какие есть на свете! Я всегда не так отгадываю.
— А разве вы их не с иксом решаете?
— Ну да! С ним-то у меня ничего и не получается.
— А ты возьми да научись.
— Совсем как учитель Керн разговариваешь! А я их все равно не понимаю. Интересно, в Польше они что, тоже задачки с иксами решают?
— А то как же!
— Ну, тогда учи меня!
Пришлось Пуговке попотеть. Я только все вздыхал. Хорошо бы вот дядька, что эти задачки выдумал, сам всю жизнь по белу свету иксом пробегал!
Но Пуговка не унывает. Еще немного, и я вправду поверю, что ему учителем быть. Когда я что-нибудь не так решаю, у него делаются такие же грустные глаза, как у учителя Керна. А когда правильно, он потирает себе руки между колен — вроде это он сам все правильно решил и теперь не нарадуется.
— С первого удара дерево не валится, — замечает Пуговка и чешет в затылке.
— Нет, валится, — отвечаю я ему. — Когда молния сверкнет да гром ударит, дерево сразу — в щепы.
— В том-то и беда, что у тебя в голове никак ничего не сверкнет. Приходи завтра, посмотрим, как дальше получится.
Назавтра мы смотрим дальше. Задачи стали посложней, а у меня опять ничего не сверкает.
— Может, правда ты от этих кимпельских денег немного не того? — вслух размышляет Пуговка.
— А у кого не все дома, вы его небось не возьмете в Польшу?
— Не болтай глупостей! Посмотрим завтра, как дело дальше пойдет.
Но на следующий день дело опять не двигается. Все старые задачки у меня уже получаются. Я ответы хорошо запомнил. А вот к новым никак подхода не найду.
Как-то раз я застаю Пуговку с сумкой в руках; все тетради и учебники он уже уложил и, видно, куда-то уходить собрался.
— Пуговка, ты это от меня удрать хотел? Потому что я глупый такой, да?
— Понимаешь, застрял я. Придется к Стефани сходить. Пошли со мной.
— Неужто ты у бабы списывать станешь? С каких это пор ты такую моду взял?
— Стефани не баба, а пионерка.
— Все равно она юбку носит, и как мужчина ты перед ней оскандалишься. Баб всегда надо под сапогом держать, а то они тебя еще не жрамши оставят.
— Кто это так говорит?
— Наш дедушка.
— Вашего дедушку никто всерьез не принимает.
— Что, что?
— Точно! Ты вот пойди скажи это ему — он сразу на меня с вилами бросится.
— Ничего я ему не скажу. Да он с нами и не разговаривает.
Пуговка долго уламывает меня, прежде чем я соглашаюсь пойти к Стефани.
— Завтра у вас контрольная, и если ты сегодня не подготовишься, то будешь сидеть в классе красный, как вареный рак.
— Списывать у Стефани я все равно не стану. Не по мне это. Я так просто погляжу, какую она мне постель приготовила. Они, видишь, очень уж добиваются, чтоб я к ним в зятья пошел.
У фрау Клари тихо и тепло. Солнечный зайчик сидит в кудряшках у Стефани. Это мартовский зайчик. У Стефани все пальцы вымазаны в чернилах, но встречает она нас как барыня какая.
— Рада, что ты зашел, — говорит она мне.
— Рад поздравить вас, — отвечаю я краснея.
Пуговка раскладывает тетрадки. Да он тут как дома! Я даже ревную немножко. А чего ревную, и сам не знаю.
Стефани приносит для меня стул из другой комнаты. Я все стараюсь заглянуть за дверь, но никакой кровати не примечаю.
— Сама знаешь, как оно бывает… все некогда да некогда, — говорю я Стефани, — а то давно зашел бы к вам поглядеть, как вы тут устроились… и все такое прочее.
— Довольно тебе дурака валять! — сердится Пуговка. — Вытаскивай учебники и жарь.
Пуговка и Стефани садятся готовить уроки. Я тоже беру учебник и делаю вид, что решаю задачку: шевелю губами, морщу лоб, но решать ничего не решаю. Надо же мне осмотреться у них в комнате. А они живут, как настоящие господа. Хорошо у них! Так и хочется покувыркаться во всех уголках. Над кроватью у Стефани висит книжная полка, на ночном столике — электрическая лампочка. Значит, она может читать, сколько ей захочется. Ей даже не страшно заснуть при этом — дом-то у них не загорится. Ей и не надо прятать свои книжки. Полку-то, наверно, наш солдат смастерил! А для меня он только начал делать кроличий домик. Но он так и стоит, недостроенный, на гумне.
— Будешь глазеть по сторонам, как полевка, много ты нарешаешь! — прикрикивает на меня Пуговка.
— А ты что тут командуешь? — отвечаю я. Не хочу я, чтоб мне при Стефани делали замечания.
Пуговка сразу делает серьезное лицо: он обиделся. Но долго он не выдерживает.
— Знаете что, — вдруг говорит Стефани, чтоб развеселить Пуговку: — у нас здесь первый пионерский кружок по подготовке уроков.
— Таких кружков и не бывает, — говорит Пуговка с важным видом. — Мы ученический актив — вот мы что.
— Такие бывают, но мне что-то такое название не нравится.
Стефани и Пуговка свои задачки уже кончили. Теперь они вдвоем наседают на меня.
— Пуговка, я тебе дома покажу, чего я тут нарешал, ладно?
— Почему? Ты мне и здесь можешь показать. Мы же пионеры, а не сплетники.
И вот моя тетрадка в руках у Стефани. Да как она смеет, старая гусыня! Своими мягкими, кошачьими лапками она спокойненько отнимает у меня ручку. «Ну и пусть, — думаю я, — пусть знает, что у меня не все дома».
Стефани считает, как продавщица в кооперативе. Чернилами она записывает задачу, а считает на отдельной бумажке карандашом.
Ох ты, боже мой, до чего же трудно добраться до этой Польши! Не будь треклятой арифметики, я бы мог поехать куда захочу. А Стефани все такая же спокойная и ласковая.
— Ты знаешь, очень многое у тебя правильно сделано, но в основном все неправильно, — говорит она про мою мазню.
— Ну да, я ж говорил, у него подход неправильный, — поучает Пуговка.
