Насколько Мишка мог видеть, сплошь портреты надменных вельмож в париках и полных дам в старинных платьях.
— Тут не очень благочинно, — бормотал Алексей Федорович, шагая дальше.
Пол тут был выложен паркетом, его плашки негромко поскрипывали, нос щекотал тот запах, какой всегда бывает в музеях — немножко пыли, чуточку нежилых помещений, и почти неуловимый аромат древности, тех вещей, что существуют веками и давно лишились смрада повседневности.
— Ну вот, здесь вельми приятно, — сказал Алексей Федорович, когда они прошли в следующий, меньший зал.
Тут в окно тоже светил фонарь, и по стене точно черные мухи метались тени снежинок. Картин было совсем немного, одну Мишка знал, на ней безумный царь Иван Грозный обнимал умирающего сына с разбитой головой, на другой красовалась куча черепов с сидящим на ней вороном, на третьей по реке плыла ладья, над бортом торчали шлемы, ветер надувал красно-желтые паруса.
— Доставай, отрок, — мальчик не сразу понял, что обращаются к нему.
А когда сообразил, засуетился, поспешно извлек из кармана свою находку.
Блеснули стрелки на черных циферблатах, в стороны, как показалось, брызнули золотые искры. Алексей Федорович принял часы в ладони осторожно, покачал, точно взвешивая, слегка прищурился.
— Я хочу знать, что это такое, почему этот предмет собираются использовать во зло?! — выпалил Мишка.
Сейчас он задаст все вопросы сам, без помощи этой заносчивой москвички!
И все же жаль, что она там осталась, не пошла с ними…
— Чтобы получить нечто, нужно отдать нечто — это закон, он действует всегда и везде. Добываешь ты в школе пятерку ведь не просто так, для этого ты вкладываешь силы и время, разум свой, богом данный, напрягаешь, — Алексей Федорович заговорил совсем не так, как раньше, быстрее и проще, почти без старинных словечек, будто вещь в его руках причиняла боль, заставляла произносить слова быстрее. — И чем большего ты жаждешь, тем значимее должна быть твоя жертва… эта вещь обладает невероятной ценностью, она не только в том, что часы сии из золота, зело украшены и очень стары. Нет, их хозяин еще вложил сюда очень много от себя самого, чаяний своих, страхов и ожиданий.
Мишке снова вспомнился «Властелин колец» — ну да, там Саурон сделал нечто похожее.
— Вложил, но не вострепетал отдать ее, чтобы получить нечто большее…
— Но кому? — спросил Мишка.
— Не думаю, что стоит называть имя этой силы. Отдать, обменять на блага земные, — негромкий голос Алексей Федоровича отдавался в углах, казалось, что говорит не один человек, а несколько. — Именно для этого хозяин часов отправил клеврета своего выкинуть эту вещь. Оставить там, где приношение смогут забрать, и тут на пути темного замысла оказался ты. Выходит, что теперь тебе и бороться против него до конца, стоять до победы. Тебе положено сделать так, чтобы замысел сей не стал реальностью.
— Но я не хотел! Я случайно эти часы увидел и подобрал!
— Случайно в этом мире даже лист с дерева не падает, все имеет причину и следствие.
— Даже всякая ерунда?.. Вот хотя бы Димон, друг мой лучший, летом с велосипеда упал. Тоже не просто так? — Мишка подумал, что легко быть героем, если ты набит всякими сверхспособностями, как диван пружинами.
Но каково, если ты самый обычный человек?
— Конечно, не просто так, — Алексей Федорович усмехнулся, неспешно огладил бороду. — Некий смысл это имело — и для него, и для тебя, отрок, но какой — не нам в то заглядывать.
— Да ну! — Мишка сердито махнул рукой. — Вы все выдумываете!
— Да? Собирались же вы тогда на рыбалку?
— Откуда вы знаете?
— Дарует всевышний тем, кто достоин, прозрения о том, что необходимо для исполнения долга. Если бы друг твой не упал с машины велосипедной, то вы на рыбалку пошли, ничего бы не поймали, но полезли на старую баржу, у берега стоящую, а там полы гнилые, доски трухлявые, вот и провалился бы ты в трюм. Не убился бы, но костей поломал достаточно, пролежал месяц… Думаешь, поехал бы ты в этом случае в Москву?
Мишка несколько раз открыл и закрыл рот, не зная, что сказать.
Откуда он знает про дебаркадер на Волге, куда все заволжские мальчишки лазят?
Точнее, лазили, пока в августе там не покалечился один пацан из третьей школы.
— Так что нет, нести эту ношу теперь тебе, и никто не управится с ней лучше тебя, — Алексей Федорович протянул ладонь с лежащим на ней золотым «яйцом», что еле заметно светилось в полумраке.
Мишка забрал часы с отвращением, захотелось вышвырнуть их подальше, со всей дури запустить в стенку, чтобы шестеренки полетели.
— Но что мне с ними делать? Алиса сказала, что выкинуть их нельзя.
— Верно сие.
— А если их уничтожить, разобрать на части, а те разбросать так, чтобы никто не нашел! — выпалил Мишка.
Уж это-то должно помочь!
— Ты можешь попробовать, отрок, но не думаю, что у тебя получится, — Алексей Федорович пожал плечами. — Вещь эта сделана несокрушимо. Кроме того, разъять на куски не значит сделать мертвым, а ведь корень зла нужно лишить жизни, чтобы он не мог расти, пускать новые побеги.
— Но что же тогда с ними делать? — Мишка уставился на часы с ненавистью. — Можете вы сказать четко?
— Был я однажды в Киево-Печерской обители, беседовал там с отшельником Варлаамом. Зашел у нас разговор с ним, как отличить голоса божественные от наваждений демонских… Сказал мне тогда отшельник, что только враг рода человеческого вразумляет тебя четко и ясно. Говорит — делай так и так, и тем самым отбирает твою свободу, на которую господь никогда не покусится, — Алексей Федорович положил Мишке руку на плечо, одобряюще похлопал. — Случилось так, что часы сии попали к тебе, и токмо ты сможешь найти ответ на вопрос сей… Сам! Пойдем, отрок, ибо вижу я, что сон сейчас нужнее тебе советов мудрых.
Мишка спрятал вокзальную находку в карман куртки, и они двинулись обратно — мимо картины с грудой черепов, через зал с портретами вельмож в париках, и сквозь дверь в темный коридор.
Когда проходили через нее, показалось, что слышит за спиной шаги.
Мишка обернулся, но не увидел никого.
— Ну что? Как? — спросила Алиса, когда они вошли в комнату с книгами. — Ничего себе… Что ты там с ним делал, дед?
— Ничего особливого, — Алексей Федорович развел руками и неожиданно подмигнул. — Сказал ведь Экклезиаст, что в великой мудрости многие печали, ну а я говорю, что утро вечера мудренее.
— Может быть, вы мне дадите молоток? — спросил Мишка, отчаянно борясь с зевотой. — Попробую все-таки…
Ведь можно это сделать прямо в кармане, разбить на мелкие кусочки, а потом выйти на улицу и начать разбрасывать — кусок тут, другой там. Пусть те двое, которых Алиса назвала Охотниками, попотеют, собирая имущество своего шефа, того самого, что с вожжами в руках и хочет всех под одну гребенку.
— Да ты спишь на ходу! — решительно заявила девчонка, и Кучка поддержал ее ворчанием. — Давай ложись, кровать я тебе приготовила.
Мишка набычился, собрался заявить, что он вообще не устал, что он, если надо, готов бегать еще пять часов. Но неожиданно зевнул так мощно и громко, что все, кроме него, рассмеялись, а Кучка недоуменно взвизгнул.
— Утром, все утром, — сказал Алексей Федорович.
В очередной комнате, на этот раз маленькой, с письменным столом в углу и большим шкафом для одежды, гостю поставили и застелили раскладушку. Мишка еще успел выглянуть в окно, обнаружить, что отсюда хорошо видно Кремль, нежащийся в оранжевых лучах прожекторов, и тут понял, что сейчас упадет, если не ляжет.
Глаза слипались, ноги самым натуральным образом подгибались.
Сил едва хватило на то, чтобы залезть под одеяло, растянуться на прохладной простыне. Затем накатил сон, похожий на разноцветный вихрь, тяжелый и сладкий, и Мишка окунулся в него с головой.
Вынырнул вроде бы тут же, но за окном было светло, а в дверь заглядывала Алиса.
— Поднимайся, завтрак готов, — сказала она.
— Дело святое, — пробормотал Мишка, с трудом отрывая голову от подушки.
Девчонка хихикнула и исчезла, а он начал выбираться из раскладушки.
На завтрак получил самую большую яичницу, которую только видел в жизни, и огромную кружку чая.
— Ну что, сыт ли ты, отрок? — спросил Алексей Федорович, когда с едой оказалось покончено. — Ибо утроба юная обширна, плоть молодая еды немало требует, это и я помню.
— Да, спасибо, — Мишка отодвинул тарелку. — Может быть, вы все же дадите мне молоток?
Он думал, что старик будет возражать, но тот промолчал, ушел, и вскоре вернулся с инструментом — тяжелым, старообразным, как и его хозяин, с деревянной захватанной ручкой.
— Пробуй, — сказал Алексей Федорович.
Мишка принес куртку с лежащим в кармане золотым «яйцом», положил на табуретку. Подумал немного, и переместил на пол, затем взял молоток, и в нерешительности замер — они все смотрели на него, и Алиса, и ее дед, и даже Кучка, чьи желтые глаза казались печальными и понимающими.
