— Волшебник? — весь трепеща от радости, обернулся к нему барон.
— Нет, — ласково улыбнулся Бенсон. — Сахарный хворост, который ты, господин мой, уронил, а я поднял. — И гоблин протянул барону сладкую «веточку».
— Ах, это… — разочарованно протянул барон.
— Понравился ли хворост баронессе? — весьма заинтересованно спросил Бенсон.
— Не очень, — сказал Рогатый Барон, морщась и вытирая о штаны руку, испачканную сладким.
— УОЛТЕР! — голос Ингрид прорвался сквозь полдневное солнечное марево, точно порыв ледяного северного ветра. Рогатый Барон вздрогнул.
— Щипцы для сахара — это пустяк. В данный момент мне более всего необходим волшебник. ЛЮБОЙ! — нервно прошипел барон Бенсону. — Да, мой ангел? — крикнул он жене. — Ты что-то хотела?
— Нечего называть меня «ангелом», жалкое ничтожество! — разнеслось по всему замку. — Ты — не Рогатый Барон, а совершенно бесполезный, никчемный чурбан!
— Я? — удивленно спросил Рогатый Барон, — Но почему?
— Да, да, ты, Уолтер! Потому что у меня лопнул корсет! И где только ты раздобыл такую отвратительную дешевку!
— Лопнул? Мега-турбо-корсет? — Барон был крайне удивлен. — Утяжеленная, особо усиленная модель… — Он тихо застонал. — Мне он обошелся в целое состояние…
— Ты меня слышишь, Уолтер? — взвизгнула Ингрид. — Нет, у меня просто слов не хватает! И ты еще смеешь называть себя моим супругом! Ты же ничего не можешь сделать как следует!
— Тысяча извинений, свет очей моих! — устало крикнул Рогатый Барон, задирая голову. — Я сейчас поднимусь к тебе.
— И захвати с собой двадцать пять метров полосатого тика, — потребовала Ингрид. — Придется переделать все платье. Да не забудь иглу и нитки!
— Все, что пожелаешь, моя великолепная! — простонал Рогатый Барон.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь? — участливо предложил Бенсон.
— Я думаю, ты сделал уже достаточно, — сказал Рогатый Барон, с треском ломая острую рогульку, предложенную ему в качестве вилки, и бросая ее на ступеньку лестницы. И тут вдруг его осенила замечательная мысль…
Он внимательно осмотрел Бенсона с ног до головы — сутулое костлявое тело, остроконечная бородка… Если его должным образом одеть, он, пожалуй, прекрасно сойдет за волшебника!..
— А знаешь, Бенсон, пожалуй, ты действительно можешь кое в чем мне помочь, — сказал барон. — Пойди-ка и переоденься: надень длинный восточный халат и остроконечный колпак, а потом встретимся здесь… — он глянул на часы: прошло всего восемь минут, — через двадцать две минуты.
— УОЛТЕР! — От пронзительного крика Ингрид у барона и Бенсона чуть не лопнули барабанные перепонки. — Я ЖДУ!
— Потише, Норберт! — крикнул Джо, с трудом удерживаясь на левом плече людоеда. Одной рукой он вцепился в его воротник, а другой прижимал к себе Генри, — Да потише ты!
— Не могу, господин мой, — задыхаясь сказал Норберт, — Это все проклятые крылатые сапоги!
— А ты постарайся! — умоляюще проныл Джо. — Мы с Генри только что чуть не свалились!
Видимо, они сильно срезали путь, поднимаясь по очень крутой, почти отвесной тропе, ведущей на ту сторону Гнилых Гор.
— У-у-у-ух! — Норберт, как мельница, замахал руками, стараясь не потерять равновесие.
— А все Рэндальф! — возмущенно заметила Вероника, как всегда сидя на полях волшебниковой шляпы и вцепившись когтями в кромку. — Да проснись же ты, старый олух! — крикнула она Рэндальфу прямо в ухо. — Проснись наконец!
Но тот лишь захрапел еще громче. Его всегда одолевал сон, стоило ему усесться Норберту на плечо; и чем более тряским был путь, тем крепче он спал.
Последовал очередной резкий толчок, и Джо на несколько мгновений показалось, что он улетел в иной неведомый мир, совершенно потеряв из виду Генри, Не успел он прийти в себя, как Норберт столь же сильно споткнулся во второй раз, и Джо, изо всех сил прижав к себе пса и вцепившись в грубую одежду людоеда, заорал в унисон с Вероникой:
— НОРБЕРТ! Да потише ты наконец!!! — Генри поддержал обоих звонким лаем.
— Не могу… я… потише… — задыхаясь ответил Норберт; каждое слово давалось ему с трудом. Он несся вниз по высохшему руслу реки, с грохотом расшвыривая в стороны здоровенные округлые валуны. — Сапоги… не… дают!..
Джо посмотрел вниз. На Норберте были так называемые крылатые сапоги с четырьмя колесиками на подошвах и погнутым рулевым колесом, торчавшим из каблука; сапоги очень напоминали обыкновенные роликовые коньки, и сперва Джо показалось, что людоед отлично умеет на этих «коньках» кататься…
— Крылатые сапоги способны развивать прямо-таки невероятную скорость, — задыхаясь, пояснил Норберт. — Я уже довольно хорошо научился подниматься в них на гору, а вот спускаться мне еще трудновато — тут практика нужна.
Земля впереди вдруг исчезла. Ноги Норберта двигались в воздухе, словно нажимая на невидимые педали. Вероника пронзительно вскрикнула. Генри заскулил. Джо, скрипнув с досады зубами, приготовился к неизбежному удару о землю.
— Уф! — выдохнул он минуту спустя, когда Норберт относительно благополучно приземлился прямо на дорогу и помчался вперед, не снижая прежней скорости.
— А ведь я предупреждала его! — сердито крикнула Вероника. — Я УМОЛЯЛА его: не заставляй Норберта надевать эти крылатые сапоги!
— Ты — умоляла? — спросил Джо.
— Но разве он меня послушает?
— По всей видимости, нет, — вынужден был признать Джо.
— Осторожней! — пронзительно пискнула Вероника.
— Ой! — заныл Норберт. — Сейчас я, кажется, снова споткнусь… А-а-а-а!
Описав дугу, чайная ложечка с тихим шуршанием и намеком на легкий вздох весьма удачно приземлилась в песчаную яму на берегу, погрузившись в сыпучий песок по самую ручку.
На некотором расстоянии от нее на одеяле уютно расположилась семейка гоблинов.
— Здесь песку слишком мало! — канючил гоблиненок.
— Заткнись! Ешь свой сандвич с сопливым хлебом, Гоб, — велел ему отец. — Мама столько сил потратила, чтобы устроить нам этот замечательный пикник, а ты только ноешь да жалуешься!
— Ладно, больше не буду. — И Гоб со скорбным видом откусил кусок сандвича. — А это что такое? — вдруг спросил он, сверкнув завидущими глазками.
— Где? — удивилась мать, только что с удовольствием набившая рот холодной вонючей овсянкой.
— Вон там! — Гоб вскочил и подбежал к тому месту, где только что приземлилась чайная ложечка. — Мам! Пап! Я тут кое-что нашел! — крикнул он.
— Кучу, оставленную розовым смердуном? — насмешливо спросила мать.
— Какашки коромышей? — поинтересовался любящий папаша.
— Нет, оно несъедобное! — крикнул Гоб и присел на корточки. Схватившись за серебряную ручку, торчавшую из песка, он потянул за нее. — Это… просто чайная ложка, — сказал он, поднимая ложечку и показывая ее родителям. Обыкновенная серебряная ложка. Можно, я ее себе возьму?
— Если хочешь, дорогой, — сказала мать. — Только сунь ее поглубже в карман, чтоб не потерялась. А теперь, пожалуй, пора и домой, чтобы успеть в Гоблинтаун к чаю. — Она улыбнулась сынишке. — Тогда ты сможешь воспользоваться новой ложечкой и помешать ею свежий плевый чай!
Упав в глубины гоблинского кармана, чайная ложечка тихонько вздохнула. Там было тепло, мокро и довольно гнусно воняло; но хуже всего — и ложечка задрожала от страха — на нее подействовала царившая в кармане темнота.
Когда они достигли знакомого ущелья в Гнилых Горах, дорога выровнялась. Вдали уже виднелись высокие башни и зубчатые стены замка Рогатого Барона; ветерок доносил звуки, свидетельствовавшие о том, что в саду, похоже, действительно устроен прием: слышалось негромкое журчание голосов, звяканье чайных чашек и блюдец и, время от времени, имена прибывающих гостей, объявляемые в рупор.
Норберт скинул свои «коньки» и встал будто вкопанный. Сердце его стучало, как молот; ноги дрожали.
— Вы знаете, — задыхаясь сказал он, — мне кажется, что при известной практике я вполне мог бы овладеть крылатыми сапогами просто мастерски!
— Но сперва ты сломаешь себе шею! Да и нам заодно. — холодно заметила Вероника.
Рэндальф вздрогнул и открыл глаза.
— Мы уже прибыли? — как-то странно озираясь, спросил он; перед ними была все та же каменистая местность.
— Почти, — сказал, отдуваясь, Норберт.
Рэндальф, склонив голову набок, мечтательно прислушался к бормотанию гостей, звяканью чашек и блюдец и звукам оркестра, состоявшего из барабанов, цимбал, пронзительно-унылых волынок и какого-то неведомого иструмента, верещавшего, как розовый смердун, которого тянут за хвост.
— Бал в саду уже давно должен был начаться! — воскликнул Рэндальф, посмотрев на часы. — Три часа! Неужели мы так чудовищно опоздали? Что скажет Рогатый Барон?
