— Нет, если я буду говорить шепотом, — сказал ангел раздражительно.
— Как тебя зовут? У вас есть имена?
— Да. Мое имя Балтамос. Моего друга зовут Варух.
Уилл обдумывал, что ему делать. Когда ты выбираешь один путь из многих, все остальные, которыми ты не последовал, гаснут как свечи, как будто их никогда и не существовало. В этот момент все пути еще существовали. Но сохранить их все — значило не делать ничего. Все-таки, он должен был выбирать.
— Мы вернемся к подножью горы, — сказал он. — Мы пойдём к тому озеру. Там может быть что-то, что я смогу использовать. И я хочу пить как-никак. Я пойду по этой дороге, и ты сможешь поправить меня, если я собьюсь с пути.
Прошло всего несколько минут с начала его прогулки по бездорожью, вниз по горному склону, когда Уилл вдруг осознал, что его рука не болит. На самом деле, он не думал о своей ране с тех пор, как проснулся.
Он остановился и посмотрел на грубую ткань, которой отец перевязал его руку после схватки. Она была грязной от мази, которой он помазал свою руку, но там не было следов крови; и после непрерывного кровотечения, он, наконец, почувствовал, что его пальцы были потеряны, это было так долгожданно, что он услышал, как его сердце забилось почти радостно.
Для эксперимента Уилл пошевелил пальцами. Правда, рана все еще болела, но это уже была другая боль: не глубокая изнуряющая, как за день до этого, а небольшое притупленное ощущение боли. Чувствовалось, что это было исцеление. Его отец сделал это. Заклинание ведьмы не исполнилось, а отец смог исцелить его.
Уилл двинулся дальше по склону, успокоившись.
Дорога до маленького голубого озера заняла три часа и несколько слов руководства.
Когда мальчик, наконец, достиг озера, он был абсолютно иссушен жаждой, и его мантия стала тяжёлой и горячей, хотя, сняв её, он потерял прикрытие для своих голых рук и шеи, которые вскоре обгорели на солнце. Он отбросил мантию и рюкзак и, пробежав последние несколько ярдов до озера, опустил в него лицо и стал жадно пить ледяную воду. Вода была такой холодной, что сводило зубы и скулы.
Утолив жажду, Уилл встал и огляделся вокруг. Раньше он был не в состоянии заметить некоторые важные вещи, но теперь он намного яснее видел яркий цвет воды и резкое жужжание насекомых, доносящееся отовсюду.
— Балтамос?
— Я всегда здесь.
— Где мёртвый человек?
— За тем высоким утесом, справа от тебя.
— Здесь есть Спектры?
— Нет, ни одного. У меня нет ничего, что им нравится, и у тебя тоже.
Уилл поднял рюкзак и мантию и пошел вдоль берега озера вверх по утесу, на который указал Балтамос. Сразу за утёсом был расположен маленький лагерь с пятью или шестью палатками и следами огня, на котором готовили пищу. Уилл осторожно двинулся вниз, опасаясь, что кто-нибудь мог остаться в живых или спрятаться.
Но тишина была абсолютной, был слышен только скрип насекомых, царапающих поверхность утеса. Палатки были неподвижны, вода безмятежна, по ее поверхности кругами от места, где Уилл пил воду, разбегались небольшие волны. Что-то зелёное, промелькнувшее у ног мальчика, заставило его отпрыгнуть в сторону, но это была всего лишь крошечная ящерица.
Палатки были сделаны из маскировочного материала, который еще больше выделял их среди надоевших красных скал. Уилл заглянул в первую палатку и убедился, что она пуста. То же было и во второй, но в третьей он обнаружил что-то ценное: банку похлебки и коробку спичек. Здесь также была полоска какого-то темного материала, такая же длинная и толстая, как и его предплечье. Сначала он подумал, что это кожа, но, разглядев её при солнечном свете, понял, что это сушеное мясо.
И у него как-никак был нож. Он отрезал тонкий ломтик и нашел мясо жестким и немного пересоленным, но все-таки оно было достаточно вкусным. Он сложил мясо, коробку спичек и банку похлебки в рюкзак и обыскал другие палатки, но они были пусты.
Самую большую палатку Уилл оставил напоследок.
— Здесь мёртвый человек? — сказал он в воздух.
— Да, — ответил Балтамос. — Он был отравлен.
Уилл осторожно подошел к входу в палатку, который был обращен к озеру. За неуклюже опрокинутым парусиновым стулом лежало тело человека, который был известен Уиллу как сэр Чарльз Латром, а Лире под именем Лорда Бореаля, человека, укравшего ее алетиометр, и который в свою очередь заставил самого Уилла украсть скрытный нож. Сэр Чарльз был нечестным, но привлекательным и сильным человеком, и вот теперь он был мертв. Его лицо было отталкивающе перекошено, и Уиллу не хотелось смотреть на него, но быстрый взгляд внутрь палатки рассказал ему, что здесь достаточно вещей, которые можно было украсть, и поэтому он переступил через тело, чтобы осмотреть всё поближе.
Его отец, солдат, исследователь, знал бы точно, что ему пригодится. Уилл должен был догадаться. Он взял маленькое увеличительное стекло в стальной коробочке, потому что оно могло понадобиться ему для разжигания костра, и он мог экономить спички; катушку прочной бечевки; металлическую флягу для воды, более легкую, чем его фляжка из козлиной кожи, и крошечную чашку; маленький бинокль; золотые монеты, размером с человеческий палец, завернутые в бумагу; аптечку; таблетки для очищения воды; пакет кофе; три пачки сжатых сухих фруктов; пачку овсяных печений; шесть кусков кендальского мятного кекса; упаковку крючков и нейлоновых ниток; и наконец, записную книжку, пару карандашей и карманный электрический фонарик.
Он упаковал все в рюкзак, отрезал еще один ломтик мяса, утолил свой голод и потом наполнил фляжку водой из озера, затем он сказал Балтамосу:
— Как ты думаешь, должен ли я сделать что-нибудь ещё?
— Ты сумел сделать всё правильно, — пришел ответ. — Какой-то дар дает тебе возможность распознать мудрость и заставляет тебя уважать и подчиняться ей.
— Ты мудрый?
— Намного больше, чем ты.
— Тебе виднее, я не могу сказать. Ты человек? Ты говоришь как человек.
— Варух был человеком. Я нет. Теперь он ангел.
— Значит, — Уилл перестал раскладывать вещи в рюкзаке, стараясь, чтобы самые тяжелые оказались внизу, и попытался увидеть ангела. Но он не смог ничего разглядеть, — значит, он был человеком, — продолжил он, — и потом… Люди становятся ангелами, когда умирают? Вот что происходит?
— Не всегда. Не в большинстве случаев… Очень редко.
— И когда он был живым?
— Четыре тысячи лет назад, меньше или больше. Я намного старше.
— Он жил в моем мире? Или в мире Лиры? Или в каком-нибудь другом мире?
— В твоем. Но здесь несметное число миров. Ты сам знаешь это.
— Но как люди становятся ангелами?
— В чем смысл этих метафизических размышлений?
— Я просто хочу знать.
— Лучше придерживайся своей цели. Ты украл все имущество этого мертвого человека, у тебя есть все те игрушки, которые помогают выжить; теперь мы можем идти дальше?
— Когда я узнаю, какой дорогой идти.
— Какой дорогой бы мы не пошли, Варух везде найдет нас.
— Тогда он найдет нас, даже если мы останемся здесь. Есть еще пара вещей, которые мне нужно сделать.
Уилл сел туда, где он не мог видеть тела сэра Чарльза, и съел три куска мятного кекса. Это было чудесно, каким освеженным и сильным он почувствовал себя, когда еда начала питать его. Потом он снова посмотрел на алетиометр. Каждая из тридцати шести картинок, нарисованных на слоновой кости, была сама по себе понятна: не было никаких сомнений, что это был ребенок, потом кукла, а вот на следующей картинке был батон хлеба, и так далее. Но их смысл был неясен.
— Как Лира читала это? — спросил он у Балтамоса.
— Вполне возможно, что она выдумывала все. Те, кто умеют использовать эти инструменты, учились много лет, и все равно они не могут прочесть его без помощи книг.
— Она ничего не выдумывала. Она читала правду. Она говорила мне вещи, которые она никак не могла узнать другим способом.
— Тогда это еще большая тайна для меня, уверяю тебя, — ответил ангел.
Смотря на алетиометр, Уилл вспомнил, что Лира рассказывала ему о чтении: она рассказывала, что должна была сконцентрировать все мысли на алетиометре, чтобы прочитать его, и это помогло ему почувствовать остроту серебряного клинка.
Испытывая любопытство, он вытащил нож и вырезал маленькое окно прямо перед собой.
Сквозь него он не увидел ничего, кроме голубого неба, но далеко, далеко внизу были деревья и поля: его собственный мир вне сомнения.
Таким образом, горы в этом мире не соответствовали горам в его мире. Он закрыл окно, первый раз используя для этого левую руку. Было восхитительно снова иметь возможность использовать ее.
Мысль, пришедшая к нему, была так внезапна, что он будто почувствовал удар электрического тока.
Если здесь несколько тысяч миров, то почему же нож открывает только окна между этим миром и его собственным?
