Когда Улита вошла, Арей вывалил в огонь пергаменты из последнего ящика. На секунду застыл, шагнул к стене и, сорвав с нее портрет, осторожно положил сверху. Пламя охватило портрет не сразу. Точно сомневаясь, оно опало и расползлось по краям, застенчиво облизывая раму, как пес руку мертвого хозяина. Затем скромно проело небольшое темное отверстие в центре и только уже после, осмелев, взвилось вверх, охватив его со всех сторон и разом сомкнувшись пылающим куполом.
Улита прижалась спиной к стене, задыхаясь от дыма. Закашлялась. Арей услышал. Повернулся к ней. Оскалился. Брызнул бивневой желтизной крепких зубов. Его лицо было искажено, в крапинах сажи и крови. Борода обгорела.
– Зачем вы это сделали? – спросила Улита.
– Скоро здесь будут от Лигула… Не хочу, чтобы они видели портрет. Это может им помочь, – сказал он глухо.
– Помочь что?
– Неважно. Бери всех и скройтесь куда-нибудь! Живее!
– А вы?
– Я исчезаю. Можно, конечно, забиться в дыру, но надолго это меня не спасет. У меня теперь один шанс уцелеть. Выиграть в лотерее, которая называется «поиски карты Хаоса».
– Зачем, шеф?
– Если у меня появится перед мраком маленькая заслуга, Лигулу непросто будет меня проглотить. Слишком многое и многим придется объяснять.
– Мы с вами!
– Исключено. Со мной вам не выжить… Про девушку не забудь! Найди ее для меня! Слышишь?
– Кто эта девушка? – быстро спросила Улита, ощутив женским чутьем, что момент сейчас верный.
– Ты уверена, что готова это услышать?
Ведьма поспешно заверила, что готова.
– Ну смотри!
Арей оглянулся, притянул к себе Улиту, ручищей, перемазанной сажей, провел сверху вниз по ее лицу и губам. Затем пальцем начертил на лбу у нее руну.
– Если тебя будут пытать – ты все забудешь. Попытаешься рассказать кому-нибудь – умрешь, – предупредил он хрипло. – Она моя дочь!..
Настырный голос Чимоданова пробился точно сквозь мокрую вату. Страшное пятно штукатурного лица размазалось и сложилось в скуластую, въедливую физиономию с крепким лбом и ежовыми колючками жестких волос.
– Чего ты молчишь? Что было потом? – удивился Петруччо.
Судя по нетерпению в голосе, вопрос повторялся раз в десятый.
– Арей ушел, а уже через полчаса вывезли уцелевший архив и начался снос. Сдается мне, у Лигула всё было готово, – рассеянно ответила Улита.
Она неотрывно смотрела на сдающий задом экскаватор, ковшом безжалостно сгребавший обломки ее воспоминаний.
– Но зачем мраку сносить свою резиденцию? – озадаченно спросил Чимоданов, желая узреть в действиях Лигула последовательную логику.
Согнутым пальцем Улита ударила себя по лбу с такой энергией, что на нежной коже лба остался полукруг ногтя.
– Ты еще не понял? Резиденция мрака тут! У каждого в башке! А это всё дрянь, игрушечки! – не найдя верного слова, она оглянулась на засыпанный битым кирпичом пролом между домами и внезапно сухо, точкой-крапиной плюнула на асфальт. – Один дом поломали, другой построили! Спорю и месяца не пройдет, а тут уже отгрохают что-нибудь псевдостаринное, с беззвучными лифтами, видеокамерами и вежливой до стерильности охраной… Не век же Прашечке жить в квартире дохлой гадалки!
– Почему именно Прасковья? Чего Лигул с ней возится? Не такая уж она, в сущности, и негодяйка! Зачем делать ее повелительницей мрака? – завистливо спросила Ната.
Улита ухмыльнулась.
– Ну повелительница-то она больше для декорации. На самом деле Праша нужна Лигулу для куда более крупной игры. Как Чимоданов выращивал для него вирусы гриппа (ну да это мелочи!), так и в Прасковье он пытается взрастить новый духовный вирус. Прасковья не различает добра и зла. Не чувствует разницы между «хочу» и «надо».
– Мало ли кто чего не чувствует! Многие не чувствуют! – сказала Вихрова.
– Нет. Почти все понимают, что можно, а чего нельзя. Даже самые отвязанные. Но уступают своему слабоволию и скатываются. Прасковья же не понимает искренне, как дальтоник не ощущает разницы между красным и зеленым. Она вся во власти своих чувств и желаний. Когда ей чего-то хочется, она желает этого всей душой, очень целостно, с огромной убежденностью, что она все это получит, оттого и эти невероятные всплески эмоций.
Ната слегка дернула Улиту за рукав выше локтя и, когда та повернулась, незаметно показала ей на кого-то.
В любопытствующей толпе, следящей за сносом, мелькнула гнутая фигура, похожая на знак доллара. Верхним полукругом служила склоненная к земле шея и голова, а нижним – выступающий животик. Это был даже не Тухломон, а другой, совсем жалкий и неудачливый комиссионер, в иное время вползавший в резиденцию едва ли не на животе. Теперь же вид у комиссионера был вызывающий, как у побитой, со скверным характером собачонки, встретившей, допустим, собаку, задние лапы которой переехало автобусом, и понявшей, что вот здесь и на ней можно оторваться и отлаяться на всю оставшуюся жизнь.
– Не здоровается! В упор не видит! – возмутилась Ната. – А раньше, бывало, четыре раза в день встретит и четыре раза «здрасьте!» скажет. Такая прямо лапочка – один голый восторг!
– А ты как хотела? – спросила Улита. – После того, что Лигул сделал с Ареем, ни один комиссионер нас слушаться не будет. Только вредить и гадить. Хочешь понравиться новому начальнику? Попрыгай на могиле старого!.. Ну всё! Поглазели на снос и хватит! Пехота, за мной!
Улита с усилием оторвала от асфальта две набитые сумки и направилась в сторону перегораживающего Большую Дмитровку временного заборчика.
– Ты куда-то идешь, да? – крикнул Мошкин, догоняя ее.
Ведьма не оспаривала очевидное.
– Куда-то иду, прозорливый ты мой! – согласилась она.
– А куда?
– Подальше отсюда! Пока о нас не вспомнили, но обязательно вспомнят.
– Разве можно спрятаться от мрака? – усомнился Евгеша, возвращаясь, чтобы взгромоздить на себя желтый «Гранд-каньон».
Неправильно загруженный, с легкими вещами снизу и тяжелыми вверху, рюкзак заваливал его то в одну, то в другую сторону.
Улита остановилась и, поставив на асфальт одну из сумок, промокнула рукавом потный лоб.
– Спрятаться нельзя, но попытаться не светиться можно… Уф, не могу больше это переть! Сил моих нетути! Вихрова!
Ната подошла, легко катя за собой чемодан на колесиках.
– Да?
– Видишь у гаишной машины строгого дядю с палочкой? Иди ему улыбнись!
– Зачем? – не поняла Ната.
– Как зачем? Я тут прикинула, что мы поедем с мигалкой! У меня и так куча проблем. Заработать к ним еще и позвоночную грыжу я не хочу.
– А Мамай?
– Мамая я вызывать не буду. Если ты не забыла, он тоже комиссионер. Мы поставим его в неловкое положение. Ну всё, топай!
Вещи в гаишную машину втолкнулись еле-еле. Багажник заняли грандиозный рюкзак Мошкина и чемодан Наты. Рюкзак Петруччо вместе с хозяином забили все переднее сиденье. Полосатые сумки Улиты пришлось хитроумно привязывать сзади вторым ярусом, открыв багажник. Когда это было сделано, милицейская машина приобрела двусмысленный вид, особенно в комплекте с мигалкой, которую Улита непременно пожелала включить.
Видя, во что превратился его автомобиль, гаишник ощутимо страдал, усиленно подбадриваемый улыбками Наты.
– На вокзал! – сказала Улита, откидываясь на спинку заднего сиденья.
Гаишник повернул ключ в замке зажигания.
– На какой? В Москве их девять, считая Савеловский! – уточнил он.
– Как не странно, на любой! Но только с одной оговоркой: очень-очень быстро! – сказала ведьма.
Глава 8
Мощное колдувачество магического волшебника
Свет создал для нас этот мир – прекрасный и совершенный для того, чтобы мы радовались. Мы же точно неблагодарные дети, получившие игрушку, мало того, что сами не радуемся, но еще и тот, кто подарил, вечно оказывается виноват, что машинка сама себя не заводит, пистолет недостаточно убивательный, а у куклы отломилась нога. Хочешь сделать дурака несчастным – подари ему что-нибудь.
Ирка. Из дневника.
Существует слово из пяти букв, с которым москвичи знакомы очень хорошо. Слово это – «дождь». Бесконечные капли падают с неба, пытаясь подкормить давно вырубленные леса. За отсутствием лесов они запруживают асфальт и, превращаясь в местного значения реки, грустно текут, изыскивая место, где можно низвергнуться под землю.
Всякий, кому посчастливится наблюдать за дождем с балкона, видит, как по улицам округло плывут разноцветные зонтики. Москвичи достают их всегда мгновенно, как самураи свои клинки. Это предусмотряшки из рода зонтичных, обожающие предугадывать неприятности прежде их возникновения и наслаждаться собственной предусмотрительностью.
Кроме рода зонтичных, существует и род беззонтичных. Эти делятся на неудачников, которые стонут, что без всякой надобности проносили с собой зонтик всю неделю и не взяли его именно сегодня, и на принципиальных лоботрясов, которые не носят зонтика вообще никогда, надеясь на трех братьев-гопников Авося, Небося и Так Сойдёта.
