Ядвига зашлась от визгливого хохота:
– Ой, хотелось бы мне посмотреть на этого водителя завтра!
Слова ее вызвали приступ бурного веселья и у остальных. Даже пребывавший в обиде Козлавр затрясся от смеха. Дело в том, что все вещи с Края Света, включая и деньги, в реальном мире очень быстро превращались в ничто, как, впрочем, и предметы из реального мира, попав в волшебную страну, надолго у владельцев не задерживались. Так что водителю микроавтобуса совсем недолго оставалось радоваться удачно проведенной валютной операции.
– Зато эти денежки – местные, – с удовольствием пошелестела пачкой купюр Тата, – и они никуда не исчезнут. Пошли покупать одежду.
Приобретения, которые они сделали в привокзальных лавочках, мало изменили облик четырех старух. Однако Ничмоглот и Козлавр заметно продвинулись в сторону молодежной моды. Лешему, ввиду его крайне малого роста, пришлось покупать детскую одежду: зеленый джинсовый костюм и зеленую майку. На цвете настоял сам Ничмоглот. Вот только панамку почему-то выбрал желтую.
– Глаз радует, – объяснил он.
Из взрослого лешему приобрели лишь кроссовки. Ноги у него оказались большие – сорок четвертого размера.
Своим новым гардеробом леший остался вполне доволен, чего нельзя сказать о Козлавре. Его экипировали в зоомагазине. На нижнюю часть тела поэта-сатирика подошел комбинезон для крупных собак – защитного цвета, с длинными штанинами для лап и «молнией» на животе. По бокам к комбинезону были пристрочены карманы, предназначавшиеся, как объяснил продавец, для поводка и намордника.
Сказать Козлавр ничего не мог, так как рот его по-прежнему был крепко стянут поясом. Поэтому свое возмущение поэт-сатирик выказывал всем телом: извивался, лягался и категорически не желал примерять обнову, которая ранила его тонкое чувство прекрасного.
– Ну и невоспитанное же у вас животное, – обиженно проворчал продавец зоомагазина, получив копытом по ноге.
– Ладно, – Татаноча спешно расплатилась за покупку. – Мы лучше дома ему примерим.
– Правильно, – одобрил такое решение продавец. – Уверяю вас, комбинезон будет впору. У меня глаз – алмаз.
На верхнюю часть Козлавра подобрали уже в человеческом магазине черную майку с надписью: «Король и шут». Поэт-сатирик вновь попытался выказать отвращение, но Натафталина строго прошипела:
– Ничего, поносишь. Вот вернешься в Магинбург, будешь снова одеваться по своему вкусу. А тут мы должны быть как все. А теперь, – добавила она, – пора где-нибудь отсидеться.
Они нашли спрятавшуюся в темноте укромную лавочку и наконец развязали Козлавра.
– Вот мой ответ за все ваши унижения! – проблеял он и, встав в гордую позу, принялся декламировать:
Стремясь с удобствами доехать до вокзала,
Мужчину статного компания связала.
Унижены достоинство и честь.
Я оскорбления не в силах перенесть!
Великого поэта в грязь втоптали, —
Козой и Белочкой его вы обозвали!
Глумись же, чернь, над гением, глумись!
Уж лучше бы пешком мы добрались.
Но униженьям не было конца:
Достопочтенный муж вмиг обращен в юнца!
Произнося последнюю строчку, поэт-сатирик с презрением косился на черную майку с надписью.
– Если ты у нас такой бодрый, валяй, сочиняй дальше. – Татаноча громко зевнула. – Заодно и нас поохраняешъ. Хоть какая-то от тебя польза будет. А мы до первой электрички поспим. Сил моих больше нету.
– И моих тоже, – простонала Ядвига Янусовна.
Ничмоглот ничего не сказал. Он сладко спал, пристроив зеленую голову на колени Бабе-яге и прикрыв лицо новой панамой.
Впрочем, полчаса спустя сладко спали все, включая Козлавра, которому снилось, что он уже написал свое самое гениальное стихотворение и ему вручают Высшую литературную премию волшебников – «Золотую лиру». Он уже протянул руки, чтобы ее получить, когда в его сладостные грезы отвратительным диссонансом ворвался истошный вопль Натафталины:
– Проспали! Проспали!
Все вскочили на ноги и уставились на вокзальные часы. Стрелки показывали семь утра.
– Проспали первую электричку! – трагически сообщила Татаноча.
– Разве она единственная? – невозмутимо откликнулась Ядвига Янусовна. – Они тут каждый час, а то и чаще ходят. Позавтракаем и поедем.
– Ну да, – с осуждением покачала головой Тата. – Деньги на буфет транжирить.
– А я, уважаемые дамы и господа, без утренней чашечки кофе ехать куда-либо отказываюсь, – вмешался Козлавр.
– А мне бы супчику, – причмокнув губами, пробасил Ничмоглот. – Из болотных козявок.
– Кофе еще куда ни шло, – задумчиво произнесла Луша. – А вот вам, Ничмоглот Берендеевич, боюсь, с вашими козявками придется подождать до конечного пункта назначения.
– Вот уж не права ты, Лукреция, – потянув носом, возразила Ната. – Там, за углом, пирожки жареные продают. Не знаю уж, из чего они сделаны, но по запаху очень напоминают козявок.
Ничмоглот тоже потянул носом воздух и с довольным видом закивал.
– Вот умница девочка, – с благодарностью посмотрел он на Натафталину. – Пожалуй, это действительно подойдет.
Оставив лешего и Козлавра на месте, чтобы лишний раз не привлекать внимания людей, все остальные отправились за провизией.
– Милые дамы, у меня к вам настоятельная просьба, – обратился к ним поэт-сатирик. – Чтобы кофе был горячим и со сливками.
– Ты не в ресторане, а на Ярославском вокзале, – буркнула Татаноча. – Что достанем, то и выпьешь. Кофе им, видите ли, с козявками…
– Прошу прощения, не с козявками, а со сливками, – встревоженно поправил ее Козлавр. – Видите ли, у нас с Ничмоглотом Берендеевичем несколько разные гастрономические пристрастия.
– Не вижу особенной разницы, – проворчала Татаноча.
Ничмоглот Берендеевич остался очень доволен завтраком. По его словам, он даже представить себе не мог, что на свете существуют такие вкуснющие пирожки, которые и впрямь очень напоминают его любимый суп из тины с болотными козявками. Троим ведьмам лишь с большим трудом удалось удержать лешего на месте, поскольку тот все рвался узнать у торговки рецепт.
Козлавру кофе с Ярославского вокзала совсем не понравился. Брезгливо сделав несколько глотков, он выплеснул остальное на землю со словами, что такая бурда великого поэта не достойна.
Он был готов еще долго возмущаться, но подошла их электричка, и шестерка Темных бросилась на штурм вагона.
Глава VI
Разделение сущностей
– А интересно, как реагируют соседи на то, что между их дачами вдруг ниоткуда возник новый дом? – полюбопытствовал Мишка, когда они с Тимкой на следующее утро подходили к калитке Сила Троевича.
– Не знаю, – пожал плечами Тимофей. – Вон, видишь, тетенька на грядках копается и вроде бы ничего странного не замечает.
– Может, они этого дома вообще не видят? – предположил Мишка.
– Трудно сказать. – Тимофей и сам терялся в догадках. – «Антикварную лавку» в Москве вроде бы все как раз видели. Но она находилась в настоящем доме, который и до этого там стоял. А тут все иллюзия – и дом, и участок. Так что, полагаю, их действительно никто не замечает.
Тетенька, копавшаяся на грядках, теперь разогнулась и пристально их разглядывала.
– Здравствуйте, – очень вежливо поприветствовал ее Тимка.
А Мишка зачем-то добавил:
– Это мы тут… пришли.
– А вы, собственно, к кому? – насторожилась соседка Сила Троевича.
– К друзьям, – чуть замявшись, объяснил Тимка. Не признаваться же, что они явились к Силу Троевичу. Тем более что совершенно непонятно, видит тетенька новую дачу или ей кажется, что незваные гости пожаловали к ней самой?
– Но на этом участке, – указала она на дом чародея («Кажется, все-таки видит», – отметил про себя Тимка). – На этом участке, – повторила она, – никаких детей нет.
– А кто вам сказал, что мы к детям? – обиделся Мишка. – Почему вы считаете, что у нас не может быть взрослых друзей?
Дверь чародейской дачи со скрипом открылась. На пороге возник Веспасиан в человечьем обличье.
– Веспасиан Гаевич! – немедленно прокричала соседка. – Тут вот какие-то! – Она перевела взгляд на Тимку и Мишку. – Говорят, вроде к вам. Я подозреваю, к цветам примериваются. На прошлой неделе у Марьи Иванны подчистую все клумбы срезали.
– Эти не за цветами, – решительно произнес Веспасиан. – Они правда к нам. Наши гости. Приглашены.
– Вам ведь говорили, – набычился Мишка. – Людям надо доверять.
У тетеньки сделалось кислое и одновременно разочарованное лицо.
– А-а-а, – протянула она. – Раз так, пускай идут.
«Значит, она все видит, и другие тут все видят, – продолжал удивляться про себя Тимофей. – И дом, и участок, и Веспасиана. Но как же так? Ведь если соседи это видят, то должны удивляться. А эта тетенька с грядки разговаривает с Веспасианом, будто они сто лет знакомы.
