Было совершенно темно, но Пантелеймон стал светлячком, и обеспечил слабое освещение. Они были в узкой камере, где стены были покрыты каплями воды, а из мебели была одна-единственная каменная скамья. В самом дальнем углу лежала куча тряпья, которую она тут же мысленно предназначила себе на постель, и это было всё, что она смогла разглядеть.
Лира села, с Пантелеймоном на плече, и нащупала в своей одежде алетиометр.
— Он, конечно, много сегодня испытал, Пан, — прошептала она. — Но я надеюсь, что он все еще работает.
Пантелеймон слетел ей на запястье, и уселся там, освещая алетиометр, в то время как Лира фокусировала свой разум. Она с удовольствием отметила, что, несмотря на то, что она была в смертельной опасности, она без особого труда соскользнула в то спокойное состояние, которое требовалось для чтения алетиометра — всё это уже было её неотделимой частью, и даже самые сложные вопросы превращались её разумом в символы алетиометра так же естественно, как её мускулы управляли её конечностями: её едва приходилось думать об этом.
Она установила стрелки и мысленно задала вопрос: «Где Йорек?»
Немедленно появился ответ: «В дне пути отсюда, его унесло воздушным шаром после вашего крушения; но он спешит сюда.»
«А Роджер?»
«С Йореком».
«Что Йорек собирается делать?»
«Он собирается ворваться в дворец и спасти тебя, не взирая на трудности.»
Она спрятала алетиометр, ещё более обеспокоенная, чем раньше.
— Они не пропустят его, так ведь? — сказала она Пантелеймону. — Их слишком много. Жаль, что я не ведьма, Пан, тогда ты смог бы улететь, найти его, и носить сообщения, и всё такое, и мы смогли бы придумать план…
И тут она перепугалась так, как никогда в жизни.
Потому что буквально в паре метров от неё в темноте раздался человеческий голос:
«Кто вы?»
Она с криком подскочила и отскочила к стене. Пантелеймон немедленно стал летучей мышью и с писком облетел вокруг ее головы.
— А? А? — снова сказал человек. — Кто это? Говорите! Говорите!
— Превратись снова в светлячка, Пан, — трясущимся голосом сказала она. — Но не подлетай слишком близко.
Небольшая дрожащая точка света пролетела через комнату и затрепетал вокруг головы говорившего. Как оказалось, это куча в углу не была тряпьём — это оказался седобородый человек, прикованный к стене. Его глаза блестели в свете Пантелеймона, а лохматые волосы свисали на его плечи. Его деймон — устало выглядевшая змея, лежала у него на коленях, высовывая свой язык, когда Пантелеймон пролетал рядом.
— Как вас зовут? — спросила она.
— Джотем Сантелья, — ответил он. — Его Королевского Величества профессор космологии в университете Глостера. А кто вы?
— Лира Белакуа. Почему они вас заперли?
— Из злобы и ревности… А вы откуда? А?
— Из Джорданского Колледжа, — сказала она.
— Джордан? Оксфорд?
— Да.
— Тот негодяй Трелони — все еще там? А?
— Профессор пальмерологии? Да, — сказала она.
— Профессор пальмерологии, боже мой! Неужели? Да они должны были уволить его давным-давно! Двуличный плагиатор! Шут гороховый!
Лира издала нейтральный звук.
— Он уже опубликовал свою работу о гамма-лучевых фотонах? — спросил профессор, резко повернувшись к Лире.
Она отодвинулась.
— Я не знаю, — сказала она, а затем, исключительно по привычке, начала импровизировать. — Нет, — продолжила она. — Я вспомнила. Он сказал, что ему все ещё надо проверить некоторые числа. И… Он сказал, что собирается написать ещё и о Пыли. Точно.
— Негодяй! Вор! Подлец! Жулик! — завопил старик, и при этом он так сильно трясся от ярости, что Лира испугалась, что у него начался припадок. Его деймон меланхолично соскользнул с его коленей, так как профессор начал молотить по ним кулаками. Капли слюны вылетали у него изо рта.
— Точно, — сказала Лира, — я всегда считала, что он вор. И жулик и всё такое.
Несмотря на всю невероятность того, что в его камере появилась растрепанная маленькая девочка, лично знавшая того человека, который был его навязчивой идеей, Его Королевского Величества профессор не обращал на это внимания. Он был безумен, и неудивительно, бедный старик; но у него могли оказаться какие-то крохи информации, которые могли пригодиться Лире.
Она аккуратно уселась около него, недостаточно для того, чтобы он мог к ней прикоснуться, но достаточно близко для того, чтобы тусклый света Пантелеймона ясно осветил его лицо.
— А ещё профессор Трелони любил хвастаться, — сказала она, — как хорошо он знает короля медведей…
— Хвастается, а? Ха! Я всегда говорил, что он хвастун! Он — всего лишь болтун! И пират! Ни одного собственного исследования! Все украдено у людей куда лучше его!
— Да, верно, — искренне сказала Лира. — А когда он пытается делать что-то самостоятельно, то вечно ошибается.
— Да! Да! Абсолютно верно! Никакого таланта, никакого воображения, одно сплошное мошенничество!
— Я, например, имею в виду, — сказала Лира, — я готова держать пари, что вы знаете о медведях гораздо больше, чем он.
— Медведи, — сказал старик, — Ха! Я бы мог написать о них целый трактат! Именно поэтому они меня и заперли, знаете ли.
— Почему?
— Я знаю о них слишком много, а они боятся меня убить. Они не осмелятся, хотя очень хотели бы это сделать. Я много знаю, сами понимаете. И у меня есть друзья. Да! Влиятельные друзья.
— Да, — сказала Лира. — И я держу пари, вы бы могли быть замечательным учителем. Учитывая, сколько у вас знаний и опыта.
Несмотря на то, что старик был глубоко безумен, некоторая толика здравого смысла ещё мерцала в его мозгу, и он вдруг посмотрел на нее так резко, как будто заподозрил её в сарказме. Но она имела дело с подозрительными и нервными Мудрецами всю свою жизнь, и её взгляд выражал такое неподдельное восхищение, что он растаял.
— Учитель, — сказал он, — учитель… Да, я мог бы учить. Дайте мне подходящего ученика, и я зажгу искру понимания в его разуме!
— Ведь ваши знания не должны просто исчезнуть, — ободряюще сказала Лира. — Они должны быть переданы другим, чтобы люди помнили вас и продолжали ваше дело.
— Правильно, — сказал он, серьёзно кавая головой. — Очень верно замечено, дорогая. Как тебя зовут?
— Лира, — снова сказала она ему. — Вы могли бы рассказать мне о медведях?
— О медведях… — сказал он с сомнением.
— Я действительно хотела бы узнать про космологию, и про Пыль, и про всё остальное, но я думаю, я недостаточно умна для такого. Для этого вам нужны действительно умные студенты. Но я могла бы выучить всё о медведях. Вы могли бы меня очень хорошо обучить. И мы могли бы ну вроде как попрактиковаться на этом, а затем, возможно, перейти к Пыли.
Он закивал снова.
— Да, — сказал он, — да, я полагаю, что вы правы. Есть связь между микромиром и макромиром! Звезды живы, дитя моё. Вы знаете это? Все существующее живёт, и у всего на свете есть цель! Во Вселенной полно целей, знаете ли. Всё происходит с какой-то целью. И цель вышего существования состояла в том, чтобы напомнить мне об этом. Хорошо, хорошо, а то в моём отчаянии я забыл об этом. Хорошо! Превосходно, дитя моё!
— Так вы видели короля? Йофара Ракнисона?
— Да. О, да. Я прибыл сюда по его приглашению, знаете ли. Он хотел основать университет, и собирался сделать меня вице-канцлером. Это было бы хорошим бельмом на глазу для Королевского Арктического Института, ха! И для этого негодяя Трелони! Ха!
— А что случилось?
— Я был предан мелкими людишками. Трелони в их числе, вне всякого сомнения. Он был здесь, знаете ли. На Свельбарде. Распространял ложь и клевету о моей квалификации. Клевета! Сплошная клевета! Кто обнаружил окончательное доказательство гипотезы Барнарда-Стоукса? А? Сантелья, вот кто! Трелони никогда бы этого не смог. Но врал напропалую. Йофар Ракнисон бросил меня сюда. Я выйду отсюда однажды, сами увидите. Я буду вице-канцлером, о да. Тогда посмотрим, как Трелони будет просить у меня прощения! Пусть тогда Комитет Публикаций Королевского Арктического Института посмеет отвергнуть мои доклады! Ха! Я их всех выведу на чистую воду!
— Я думаю, что Йорек Барнисон поверит вам, когда вернётся, — сказала Лира.
— Йорек Барнисон? Нет смысла ждать его. Он никогда не вернётся.
— Он на пути сюда.
— Тогда они убьют его. Он — не медведь, видите ли. Он изгой. Подобно мне. Деградировал. Не имеет права на какие бы то ни было медвежьи привилегии.
— Тем не менее, предположим, что Йорек Барнисон вернётся, — сказала Лира. — Предположим, он бросит вызов Йофару Ракнисону…
— О, они не позволят ему сделать это, — уверенно сказал профессор. — Йофар никогда не унизится настолько, чтобы признать право Йорека Барнисона драться с ним. У того нет такого права. Йорек с тем же успехом мог бы быть теперь тюленем или моржом. Или ещё хуже: татарином или скраелингом. Они не будут сражаться с ним благородно, как с медведем, они убьют его из огнеметателей прежде, чем он доберётся досюда. Никакой надежды. Никакого милосердия.
