— О, — сказала Лира, с тяжёлым отчаянием в груди. — А что насчёт других пленников? Вы знаете, где медведи их держат?
— Другие пленники?
— Вроде… Лорда Азраэля.
Внезапно поведение профессора полностью изменилось. Он съёжился и прижался к стене, и предостерегающе замахал головой.
— Тсс! Тихо! Они вас услышат! — прошептал он.
— Почему мы не должны упоминать лорда Азраэля?
— Запрещенно! Очень опасно! Йофар Ракнисон запретил упоминать его!
— Почему? — сказала Лира, наклоняясь ближе и переходя на шёпот, чтобы не встревожить его.
— Содержание в заключении лорда Азриэля — это специальная задача, возложенная на Йофара Главной Коллегией Жертвенников, — прошептал старик в ответ. — Сама госпожа Коултер прибыла сюда, чтобы повидать Йофара, и предложила ему всё на свете, если он только будет держать Лорда Азраэля подальше. Я знаю об этом, видите ли, потому что в то время я сам пользовался благосклонностью Йофара. Я встречал госпожу Коултер! Да, имел с ней длинную беседу. Йофар был просто одурманен ею. Не прекращал говорить о ней. Сделал бы для неё что угодно. Если она хочет, чтобы лорд Азраэль сидел под замком за сотню миль отсюда, он это сделает. Что угодно для госпожи Коултер, что угодно. Он собирается назвать свою столицу в её честь, вы знаете?
— Так что, он не позволил бы кому попало навещать лорда Азраэля?
— Нет! Никогда! Но он боится и лорда Азраэля, знаете ли, Йофар играет в очень трудную игру. Но он умен. Он сделал всё, что они хотели оба. Он охранял пленного лорда Азраэля, как и хотела госпожа Коултер, и он позволил лорду Азраэлю получить всё оборудование, которое тот хотел. Но это равновесие не может длиться долго. Оно неустойчиво. Пытается угодить обеим сторонам, а? Если эту ситуацию выразить волновой функцией, то очень скоро произойдёт бифуркация. В этом вопросе можете положиться на моё слово.
— Правда? — сказала Лира, размышляя совершенно о другом, о том, что он сказал раньше.
— Безусловно. Язык моего деймона может измерять вероятность, знаете ли.
— Да. Моего тоже. Когда они нас кормят, профессор?
— Кормят нас?
— Они должны приносить сюда еду время от времени, иначе мы умрём от голода. И на полу есть кости. Я думаю, что это тюленьи, верно?
— Тюленьи… не знаю. Возможно.
Лира встала и нащупала дорогу к двери. Разумеется, там не было никакой ручки, и никакой замочной скважины, а сама дверь так плотно прилегала к косяку, что ни один луч света не проникал внутрь. Она прижалась к двери ухом, но ничего не услышала. Позади неё старик бормотал что-то себе под нос. Она услышала, как его цепь заскрежетала, когда он устало перевернулся и улёгся на другой бок, а затем он захрапел.
Она нащупала дорогу назад к скамье. Пантелеймон, который устал светиться, снова стал летучей мышью, и это было для него очень удобно; теперь он с тихим писком летал по камере, в то время как Лира сидела и жевала ноготь.
Внезапно, без какого бы то ни было предупреждения, она вспомнила то, что она слышала от профессора пальмерологии, то, что он тогда сказал в Комнате Отдыха.
Что-то вертелось у неё в голове с того самого момента, как Йорек Барнисон впервые упомянул имя Йофар, и теперь она вспомнила: чего Йофар Ракнисон хочет больше всего на свете, сказал профессор Трелони, так это иметь деймона.
Разумеется, тогда она не поняла то, что он сказал; он говорил о Йофаре, как о панцербьёрне, вместо того, чтобы использовать английский термин, так что она не поняла, что он говорил о медведе, а она тогда понятия не имела, что Йофар Ракнисон не был человеком. А человек в любом случае имел бы деймона, так что это просто не имело смысла.
Но теперь всё было ясно. Всё, что она когда-либо слышала о короле медведей, внезапно сложилось вместе: могущественный Йофар Ракнисон больше всего на свете хотел быть человеком, со своим собственным деймоном.
И, когда она поняла это, у неё появился план: способ заставить Йофара Ракнисона сделать то, что он никогда в жизни не сделал бы в других обстоятельствах; способ вернуть Йорека Барнисона на трон; и, наконец, способ добраться до лорда Азраэля и вернуть ему алетиометр.
Идея парила и изящно мерцала в её голове, подобно мыльному пузырю, и она не осмеливалась даже пристально рассмотреть эту идею, чтобы та случайно не лопнула. Она была знакома с тем, как рождаются идеи, и она позволила ей мерцать, глядя в сторону и думая о другом.
Она почти спала, когда задвижки загремели, и дверь открылась. Свет проник в камеру, и в следующее мгновение она была уже на ногах, а Пантелеймон стремительно спрятался в ее кармане.
Как только медведь-охранник нагнулся, чтобы поднять тюлений окорок и зашвырнуть его внутрь, она была уже рядом с ним и заговорила:
— Отведите меня к Йофару Ракнисону. У вас будут неприятности, если вы этого не делаете. Это очень срочно.
Он выпустил мясо изо рта и поднял взгляд. Выражение его морды было трудно понять, но он выглядел сердитым.
— Это про Йорека Барнисона, — быстро сказала она. — Я знаю кое-что про него, и король тоже должен это знать.
— Скажи мне, и я передам сообщение, — сказал медведь.
— Это будет неправильно, что кто-то будет знать это раньше, чем король, — сказала она. — Мне очень жаль, и я не хочу быть грубой, но, видите ли, по закону король должен знать всё первым.
Возможно, он был туповат. Во всяком случае, он задумался на какое-то время, а затем бросил мясо в камеру и сказал:
— Хорошо. Пойдёшь со мной.
Он вывел ее на открытый воздух, чему она была рада. Туман поднялся, и звёзды мерцали в небе над внутренним двором, окружённом высокой стеной. Охранник посовещался с другим медведем, который прибыл, чтобы поговорить с нею.
— Ты не можешь видеть Йофара Ракнисона, когда пожелаешь, — сказал он. — Ты должна ждать, пока он не захочет увидеть тебя.
— Но то, что я должна ему сообщить, это очень срочно, — сказала она. — Это про Йорека Барнисона. Я уверена, что Его Величество хотели бы знать это, но я не могу сообщить это кому-либо еще, разве вы не понимаете? Это было бы невежливо. Он бы чрезвычайно разозлился, если бы узнал, что мы не были вежливы.
Похоже, то, что сказала она, либо имело какой-то смысл, либо запутало медведя достаточно, чтобы тот задумался. Лира была уверена, что ее понимание ситуации было верным: Йофар Ракнисон ввёл так много новых обычаев, что ни один медведь не был уверен, как вести себя, и она могла использовать эту неуверенность для того, чтобы добраться до Йофара.
Так что этот медведь ушёл, чтобы проконсультироваться с медведем выше рангом, и вскоре Лира была препровождена снова внутрь дворца, но на этот раз в правительственную его часть. Здесь не было никаких уборщиков, и, фактически, воздух был даже хуже для дыхания, чем в камере, потому что кроме естественной вони, во дворце расстилался тяжёлый запахом каких-то духов. Ей пришлось ждать в коридоре, затем в приемной, затем около большой двери, в то время как медведи обсуждали, спорили, и носились взад-вперёд, так что у неё было достаточно времени, чтобы рассмотреть нелепые украшения вокруг: стены были богато покрыты позолоченными барельефами, некоторые из которых уже начали осыпаться или трескаться от влажности, а пышные ковры были заляпаны грязью.
Наконец, большая дверь была открыта изнутри. Яркий свет от полудюжины люстр, темно-красный ковёр, и ещё большее количество этих омерзительных духов; и морды дюжины или около того медведей, пристально глядящих на нее, и ни один из них не был в броне, но на каждом было какое-то украшение: золотое ожерелье, головной убор из фиолетовых перьев, темно-красный пояс. К её удивлению, в комнате было также множество птиц: крачки и поморники гнездились на лепном карнизе и на люстрах, периодически пикируя к полу, чтобы подхватить кусок рыбы, выпавший из чужого гнезда.
А на возвышении в дальнем конце комнаты стоял огромный трон. Чтобы произвести впечатление мощи и массивности, он был сделан из гранита, но, подобно многим другим вещам во дворце Йофара, он был украшен трофеями, золотом и лепниной, и в результате был похож на покрытую мишурой гору.
На троне сидел самый большой медведь, которого она когда-либо видела. Йофар Ракнисон был даже выше и массивнее, чем Йорек, и его морда была гораздо более подвижной и выразительной, и в её выражении была своего рода человечность, которой она никогда не видела у Йореке. Когда Йофар смотрел на нее, она, казалось, видела человека, выглядывающего из его глаз, человека, похожего на тех людей, что она встречала у госпожи Коултер, тонкого политического деятеля, привыкшего к власти. На шее он носил тяжелую золотую цепь, с безвкусным драгоценным камнем, висящим на ней, а его когти — добрых шести дюймов длиной — были покрыты золотыми пластинками. В итоге он производил впечатление огромной силы, энергии и мастерства; он был слишком большой, чтобы все эти украшения выглядели абсурдно — на нём это не выглядело нелепым, это выглядело варварским и великолепным.
