– Вольдеморт изменил ее память, как у Морфина!
– Да, я тоже пришел к такому выводу, – кивнул Думбльдор. – И, как в случае с Морфином, министерство отнеслось к Подпеве предвзято…
– …потому что она домовый эльф, – перебил Гарри, проникаясь исключительной симпатией к П.У.К.Н.И., обществу защиты эльфов, основанному Гермионой.
– Именно, – сказал Думбльдор. – Она была очень стара, призналась, что всыпала какое-то вещество в напиток хозяйки, никому в министерстве и в голову не пришло продолжить расследование. Потом я разыскал бедняжку и добыл ее воспоминание, но она, подобно несчастному Морфину, была уже на краю могилы – к тому же, воспоминание доказывает только то, что Вольдеморт знал о существовании чаши и медальона.
– Ко времени, когда Подпеву осудили, семья Хепзибы обнаружила пропажу двух самых ценных сокровищ покойной. Они не сразу в это поверили; ведь у Хепзибы, ревностно охранявшей свои богатства, было множество тайников. У них еще оставались сомнения в исчезновении чаши и медальона, а молодой приказчик из «Борджина и Д’Авилло», который так часто навещал Хепзибу и так сильно ее пленил, оставил работу и скрылся. Его хозяева удивлялись не меньше остальных и решительно не представляли, куда он мог деться. Очень долгое время о Томе Реддле не было ни слуху ни духу.
– А сейчас, – продолжал Думбльдор, – если ты, Гарри, не против, я хочу привлечь твое внимание к некоторым обстоятельствам нашей истории. Вольдеморт совершил очередное убийство; первое после Реддлей или нет, не знаю; думаю, что да. Как ты сам видел, в этот раз он убил не из мести, а ради выгоды, чтобы присвоить две знаменитых вещи, которые показала ему несчастная, очарованная им женщина. Когда-то он ограбил детей из своего приюта, потом украл кольцо Морфина, а теперь точно так же сбежал с чашей и медальоном Хепзибы.
– Но, – нахмурился Гарри, – это какое-то безумие… рисковать всем, работой, ради каких-то…
– Для тебя, возможно, и безумие, но для Вольдеморта – нет, – качнул головой Думбльдор. – Надеюсь, ты со временем поймешь, что значили для него эти драгоценности, но и сейчас ты не можешь не признать, что он имел некоторое право считать медальон своим.
– Медальон, может быть, – согласился Гарри, – но чашу?
– Она принадлежала одной из основательниц «Хогварца», – сказал Думбльдор. – Думаю, его тогда так сильно тянуло в школу, что он не смог противостоять искушению присвоить предмет, тесно связанный с историей «Хогварца». Но, полагаю, были и другие причины… надеюсь, что в свое время все тебе покажу...
– А теперь перейдем к самому последнему воспоминанию, во всяком случае, на сегодняшний день – пока ты не разберешься с профессором Дивангардом. Итак, со смерти Хепзибы прошло десять лет, и нам остается лишь догадываться, чем занимался все это время лорд Вольдеморт…
Думбльдор вылил содержимое оставшейся бутылочки в дубльдум. Гарри встал.
– А чье это воспоминание? – спросил он.
– Мое, – ответил Думбльдор. Гарри нырнул вслед за ним в клубящуюся серебристую субстанцию и очутился в том же кабинете. Янгус тихо дремал на шесте, а за столом сидел Думбльдор, очень похожий на того, что стоял возле Гарри, только лицо было чуть менее морщинистым, а обе руки здоровы. Кабинеты, прошлый и нынешний, отличались лишь погодой за окном: в воспоминании шел снег; в темноте за стеклом проплывали голубоватые снежинки, постепенно заметая подоконник.
Думбльдор помоложе, казалось, чего-то ждал; действительно, вскоре раздался стук в дверь, и он сказал:
– Войдите.
Гарри, не удержавшись, охнул и сразу подавил вскрик. В комнату вошел Вольдеморт. Его лицо еще не было таким, которое почти два года назад появилось на глазах у Гарри из большого каменного котла; оно не обрело истинного змееподобия и не так походило на маску, а глаза не настолько светились красным, и все же от красавца Тома не осталось практически ничего. Его черты словно обгорели и одновременно расплылись; они были странно искажены и казались восковыми, в белках глаз появились кровавые прожилки, правда, зрачки еще не превратились в щелки, как это случилось позже. Он появился в длинном черном плаще, лицо поражало бледностью. На плечах посверкивал снег.
Думбльдор за столом не выказал ни малейшего удивления. Похоже, визит не был неожиданным.
– Добрый вечер, Том, – сказал Думбльдор. – Не желаешь присесть?
– Благодарю вас, – промолвил Вольдеморт, садясь на указанный стул – очевидно, тот самый, с которого в настоящем только что встал Гарри. – Я узнал, что вас назначили директором, – продолжил он. Его голос звучал выше и холоднее, чем раньше. – Достойный выбор.
– Рад, что ты одобряешь, – улыбнулся Думбльдор. – Позволь предложить тебе что-нибудь выпить.
Думбльдор встал и быстро прошел к шкафчику, где сейчас хранился дубльдум, но тогда стояло множество бутылок. Думбльдор протянул Вольдеморту кубок с вином, налил себе и вернулся на свое место.
– Итак, Том… чем обязан?
Вольдеморт не ответил сразу; он сидел, потягивая вино.
– Я больше не Том, – сказал он чуть погодя. – Сейчас я известен как…
– Мне известно твое нынешнее имя, – с любезной улыбкой ответил Думбльдор. – Но боюсь, для меня ты навсегда останешься Томом Реддлем. Одно из неприятных качеств старых учителей – они никогда не забывают, как начинали их подопечные.
Он поднял бокал, словно предлагая тост в честь Вольдеморта. Лицо последнего осталось невозмутимо. Тем не менее, Гарри почувствовал, что атмосфера в комнате неуловимо переменилась: отказавшись называть гостя новым именем, Думбльдор не позволил ему диктовать условия встречи, и Гарри видел, что Вольдеморт это прекрасно понимает.
– Странно, вы здесь так долго, – помолчав, произнес Вольдеморт. – Я всегда удивлялся, почему такой колдун, как вы, не хочет уйти из школы куда-то еще.
– Видишь ли, – по-прежнему улыбаясь, откликнулся Думбльдор, – для такого колдуна, как я, нет ничего важнее, чем передавать древние колдовские навыки юным поколениям. И, если не ошибаюсь, когда-то преподавательская деятельность привлекала и тебя.
– До сих пор привлекает, – сказал Вольдеморт. – Но я все равно не понимаю, почему вы – человек, с которым часто советуется министерство, которому, кажется, дважды предлагали занять пост министра…
– По последним подсчетам, трижды, – уточнил Думбльдор. – Но карьера в министерстве никогда меня не привлекала. И это, опять же, то, что, по-моему, нас объединяет.
Вольдеморт серьезно кивнул и отпил еще немного вина. Возникло молчание. Думбльдор сидел с приятным видом и ждал, пока заговорит Вольдеморт.
– Я пришел, – наконец начал тот, – возможно, немного позднее, чем рассчитывал профессор Диппет… но все же пришел вновь попросить о том, для чего, по его словам, раньше был слишком молод. Я прошу разрешить мне вернуться сюда преподавателем. Полагаю, вы знаете, что после окончания школы я многим занимался и многое повидал. Я могу научить такому, чего нельзя узнать ни от кого другого.
Думбльдор долго, внимательно смотрел на Вольдеморта поверх своего кубка, а после тихо сказал:
– Безусловно, я знаю, что ты многим занимался и многое повидал. Слухи о твоей деятельности, Том, дошли до твоей старой школы. И я был бы крайне огорчен, если хотя бы половина оказалась правдой.
Вольдеморт бесстрастно ответил:
– Величие порождает зависть, зависть возбуждает злобу, злоба плодит ложь. Вам, Думбльдор, это должно быть известно.
– Ты называешь это «величием», то, чем ты занимался? – деликатно осведомился Думбльдор.
– Безусловно, – подтвердил Вольдеморт, и его глаза загорелись красным. – Я проводил эксперименты, я раздвинул границы магии шире, чем кто-либо до меня…
– Границы некоторых видов магии, – спокойно поправил Думбльдор. – Только некоторых. В других ты остаешься… прости меня… полным профаном.
Вольдеморт впервые за все время улыбнулся, но его натянутый, злобный оскал был страшнее открытой ярость.
– Старая песня, – вкрадчиво проговорил он. – Только ничто из увиденного мной в этом мире, Думбльдор, не подтверждает ваших знаменитых заявлений о том, что любовь сильнее всякого колдовства.
– Можеть быть, ты не там смотрел, – предположил Думбльдор.
– Тогда где же и начинать новые изыскания, как не в «Хогварце»? – спросил Вольдеморт. – Вы позволите мне вернуться? Передать мои знания школьникам? Я сам и мои таланты полностью в вашем распоряжении. Командуйте мною.
Думбльдор поднял брови.
– А как же те, кем командуешь ты? Те, кто – по слухам – именуют себя Упивающимися Смертью?
Гарри видел: Вольдеморт не ожидал, что Думбльдору известно это название; глаза бывшего Тома Реддля снова полыхнули красным, узкие прорези ноздрей раздулись.
– Уверен, мои друзья, – после минутного размышления процедил он, – превосходно проживут без меня.
