Владлен Куксов - Тор-Мозина Неподражаемая из королевства Ру-Лонии

«Тик-так-тик-так…» Слышишь? Это стучат часы, отсчитывая ВРЕМЯ… Удивительное наше время! Может быть, даже волшебное время!..

«Тик-так…», — отсчитали положенные часы, и в это самое мгновение солнце подожгло облака и море и скалы красным пламенем — началось утро где-то далеко-далеко в океане…

«Тик-так», — продолжали стучать часы, и пожалуйста! — вылетела из кокона бабочка-однодневка. Она вылетела, чтобы жить один день — целый день. А для нее — бабочки-однодневки — это очень много. Один день — это вся жизнь… (А ты? Ценишь ли ты день жизни? Или бездарно тратишь великое время землевращения на пустяки?)

«Тик-так…», — прозвенел маятник внутри часов, и где-то в космосе промчался спутник. И крохотным росточком проклюнулось пшеничное зерно, чтобы стать Великим Колосом. И взошла на небосклоне новая звезда. И ученый придумал что-то невиданное, прекрасное и полезное людям…

Вот что значат два-три мгновенья!.. Теперь, я думаю, ты понимаешь, как важно для тебя, для меня, для всех живущих время?!

Человек, не уважающий время, кажется мне пленником королевства Ру-Лонии. Впрочем… Не будем зря терять время на рассказ о времени, и сразу же приступим к делу…

Началась эта серьезная история в большом-пребольшом городе… Дома в нем стремились в небо, к самым облакам. По улицам куда-то торопились автомашины, по реке — она протекала в самом центре города — плавали летом прогулочные кораблики, в садах и скверах в это летнее время возилась ребятня, которая по каким-либо причинам не отправилась за город, в пионерские лагеря.

Город этот был южный, зеленый, уютный, с цветами на клумбах. Деревья — все больше колючая акация-глядичия — отцветали весной, а все лето деревья старательно растили твердые коричневые стручки с черными блямками клейких семян.

В этом южном городе в старом-престаром доме и жил Володя Пойманов… Был он похож на многих сверстников, — учился в школе… (вот только — прости, друг, — я не упомню номера этой школы). Дружил он с Вадиком Костиным и Вилей Смагиным, но Вадик и Вилька уехали в пионерский лагерь, а Володя оставался в городе.

И вот однажды… Это было… Точно… Это было в четверг в один час тридцать шесть минут пополудни, Володя спустился в подвал своего старого-престарого коммунального дома — там у них был отгороженный погребок со всяческим хламом. Зачем парнишка проник в погребок сейчас уже и не упомню.

Вовка шарил по углам, что-то выискивал, светил своим электрическим фонариком. В подвале было сыро и жарко, пахло влажным мхом, трухлявой древесиной. Со стен по каплям стекала вода. Может быть, прохудилась труба, а, может быть, влажный и теплый воздух оседал капельками на холодных трубах, проходивших прямо в подвале.

И вдруг Вовка увидел в углу нечто блестящее. Он направил лучик фонаря — там сверкнула медная пластинка. Просто железка, которая еще не успела позеленеть и потерять свой блеск. Вовка тут же добрался до кучи хлама, потянул за пластинку и!.. О-о!.. Раздался звон! треск! хриплый крик!.. Вовка что было сил бросился в противоположный угол и замер в изумлении: там, где прежде сверкала медная пластинка, теперь качалась на длинной пружине… железная кукушка, и в свете брошенного Вовкой на пол фонарика сверкала глазами-бусинками.

— Во-от… тоже! — прошипел Вовка Пойманов. — Напугала…

Он бесстрашно приблизился к брошенному фонарику, подобрал его, и опять — на один виток из хлама вырвалась пружина и кукушка вновь прокричала хриплым голосом: «Ку-ку!..»

Вовка не помнит, как выскочил из погреба на чистый воздух. А во дворе дома, куда выводили ступени из подвала, светило летнее солнце, пахло травой, свежевыстиранным бельем — оно было развешано по всему двору.

Вовка Пойманов намерился уже идти в сквер — там всегда можно было встретить пацанов из соседнего двора, размяться, погонять футбол. Но… Кто не знает силу мальчишеского любопытства? Оно сильнее всего на свете!.. Даже страха сильнее. Оно подступает к самому горлу, и мальчишка, уже не в силах владеть собой, совершает какую-нибудь очередную глупость, чтобы удовлетворить свое любопытство.

Вот и Вовка Пойманов, стоя во дворе, ужасно мучался любопытством: что там сверкало? И откуда выскочила кукушка на длинной пружине? И почему у кукушки — хриплый голос? И кричала она как-то странно — будто просила о помощи. Да, да!.. Именно так понял крик железной птицы Вовка. «Надо бы снова спуститься в подвал, — размышлял он. — Что там припрятали родители в углу под хламом?»

И Вовка решил удовлетворить свое любопытство — спуститься в подвал. Он вновь зажег почти новенький фонарик с двумя батарейками, сбежал по ступеням вниз, открыл дверь погребка и нацелил луч фонарика в угол… Он увидел… Там, как и прежде, возвышалась металлическая птица.

Вовка приблизился; длинным куском проволоки он разбросал хлам, и его взору предстали старые часы в резной деревянной оправе. С одного бока часов выбилась иссиня-черная пружина. Деревянный корпус почти развалился. Из открытого окошка, не мигая, смотрела на Вовку металлическая кукушка, пошатываясь из стороны в сторону, поблескивая крохотными глазами.

Вовке показалось даже, что кукушка что-то порывалась сообщить ему, что-то присоветовать. Но разве ее поймешь? Она ведь железная…

Поразмыслив, Вовка с опаской приблизился к часам, поднял их и… Ничего не случилось. Тогда Вовка решил вынести часы из подвала на солнышко…

Он поднимался вверх по ступеням, нес часы перед собой, на пупке, а на верхней ступени споткнулся и чуть было не выронил часы. И вдруг (простите, что так часто случается это самое «вдруг». Без него — честное слово! — и сказка была бы не сказкой), вдруг Вовке показалось, что кто-то совсем рядом сказал тоненьким голоском: «Осторожно же!.. Так и уронить недолго. Растяпа!..» Вовка оглянулся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил.

Таким образом Вовка доставил часы в дом. На счастье, родители были на работе, бабушка Поля уехала к папиной сестре в другой город, и Вовке никто не мешал. Он уселся за стол на кухне, вытер тряпочкой пыль с циферблата, и поближе рассмотрел часы.

Это были удивительные и очень старинные часы с кукушкой. В них все поражало: и циферблат, выполненный из кости, и стрелки из бронзы, и маятник с нарисованными глазами диковинного зверя. Стоило покачать маятник, как тотчас же в окошках маятника начинали бегать и внимательно осматриваться два синих глаза. Все было таким ветхим, что казалось: прикоснись к часам отверткой, и они тут же развалятся. И лишь кукушка в крохотном домике казалась совсем новой. Видимо, она была изготовлена из особого сплава. Крылья ее отливали перламутровой голубизной, глаза сверкали камешками, а тонкий клюв, казалось, готов был вот-вот открыться и издать победный возглас.

«А что если вас отремонтировать? Взять и заставить ходить… — размышлял над часами Вовка. — Вот бы все обрадовались!..»

В школе у них преподавали слесарное дело, и после нескольких уроков, Вовка решил, что уже кое-что умеет…

Едва он произнес эти слова, как кукушка прикрыла глаза и качнула головой в знак согласия. Вовка опешил. Он присмотрелся к железной птице, потрогал ее руками и твердо решил, что это ему показалось.

Через день, вооружившись отверткой, Вовка разобрал часы до последней гаечки и опустил все содержимое в керосин. С этого дня можно считать, что Вовка Пойманов окончательно пропал для дворовых приятелей и, стало быть, для всего человечества.

Он ходил от одного часового мастера к другому, целыми днями просиживал в мастерской отца (свою мастерскую отец оборудовал за ширмой в кухне). Сейчас отец был в длительной командировке и мастерская целиком принадлежала Вовке.

Сидя за ширмой, мальчишка грыз ногти, что являлось признаком напряженной работы мысли, и то собирал, то вновь разбирал злополучные часы — они ни за что не хотели идти! Ни за что!

Так продолжалось долго, может быть даже месяц.

Часы не шли…

В тот памятный день Вовка снова пытался пустить часы. Время клонило к вечеру. Улица была пуста. В открытое окно доносились приглушенные гудки пароходов. На этот раз он начал с того, что открыл дверцу с кукушкой, медленно провел по ней рукой, толкнул ее и попросил: