Действующие лица:КОРОЛЬ
ПРИНЦЕССА — его дочь
ПРИНЦ НАТАНАЭЛЬ МАЛЬСИНКСКИЙ
ЛЕАНДР — придворный ученый
ГАНСВУРСТ — придворный шут
КАМЕРДИНЕР
ПОВАР
ЛОРЕНЦ — крестьянин
БАРТЕЛЬ — крестьянин
ГОТЛИБ — крестьянин
ГИНЦ — кот
ТРАКТИРЩИК
КУНЦ — крестьянин
МИХЕЛЬ — крестьянин
ЗАКОН, или ЕГО ГОСПОДСКОЕ ОТРОДЬЕ
ПОЭТ
СОЛДАТ
ДВОЕ ГУСАРОВ
ДВОЕ ВЛЮБЛЕННЫХ
СЛУГИ
МУЗЫКАНТЫ
КРЕСТЬЯНИН
СУФЛЕР
САПОЖНИК
ИСТОРИОГРАФ
ФИШЕР
МЮЛЛЕР
ШЛОССЕР
БЕТТИХЕР
ЛЕЙТНЕР
ВИЗЕНЕР
ЕГО СОСЕД
ЛАМПОВЩИК
СЛОНЫ
ЛЬВЫ
МЕДВЕДИ
ЧИНОВНИК
ОРЛЫ И ДРУГИЕ ПТИЦЫ
КРОЛИК
КУРОПАТКИ
ЮПИТЕР
ТЕРКАЛЕОН
МАШИНИСТ
ПРИЗРАКИ
ОБЕЗЬЯНЫ
КРИТИКИ
УСМИРИТЕЛЬ, ПРИДВОРНЫЕ ЧЕРТИ, ВЕДЬМЫ, МУЗЫКАНТЫ
ПУБЛИКА
Действие происходит в партере; горят огни, музыканты сидят наготове в оркестровой яме. Комедия уже полна, все оживленно переговариваются друг с другом, здороваются с новоприбывшими и т. д.
Фишер, Мюллер, Шлоссер, Беттихер.
Фишер. Все-таки интересно… Господин Мюллер, что вы скажете о сегодняшней пьесе?
Мюллер. Скажу по чести — я-то думал, что скорее мир перевернется, чем у нас поставят такую пьесу.
Фишер. Так вы ее знаете?
Мюллер. Ни боже мой! Но одно заглавие чего стоит: «Кот в сапогах». Вот уж не предполагал, что на театре начнут играть детские прибаутки.
Шлоссер. Так это еще и опера?
Фишер. Ничего подобного. На афише стоит: «Детская сказка».
Шлоссер. Детская сказка? Помилуйте — разве мы дети, чтобы нам показывали сказки? Не выведут же они на сцену настоящего кота?
Фишер. Это, конечно, подражание «Новой Аркадии» — Теркалеон и все прочее…
Мюллер. А что? Это было бы совсем недурно. Я уж давно мечтаю посмотреть хоть разок такую вот прекрасную оперу без музыки.
Фишер. Без музыки — это пошло, друг мой, ибо с подобным ребячеством, с подобными суевериями мы давно покончили — просвещение принесло свои плоды.
Мюллер. Скорее всего, это обыкновенная мещанская драма из семейной жизни, а с котом — всего лишь невинная шалость, этакая, знаете ли, шутка, — для затравки, если можно так выразиться.
Шлоссер. Попомните мое слово — это наверняка прием, трюк, чтобы в форме намеков подсунуть людям всякие идейки. Вот увидите, прав я был или не прав. Это пьеса о революции, насколько я понимаю.
Фишер. Я тоже так думаю. Иначе это было бы просто издевательством над хорошим вкусом. Во всяком случае, что касается меня, то я никогда не верил ни в ведьм, ни в привидения, ни уж тем более в Кота в сапогах.
Шлоссер. Да, век нынче не тот. Фантомам в нем нет места. О, вон идет Лейтнер — может, он нам расскажет поподробнее.
Между рядами протискивается Лейтнер.
Лейтнер. Здравствуйте, здравствуйте! Ну как дела?
Мюллер. Скажите, ради бога, — что вы слыхали об этой пьесе?
Начинается музыка.
Лейтнер. Уже так поздно? Я, значит, поспел как раз вовремя… Об этой пьесе? Я только что разговаривал с поэтом, он за сценой помогает одевать кота.
Голоса (со всех сторон). Помогает?
— Поэт?
— Кота?
— Значит, кот все-таки будет?
Лейтнер. Ну конечно. Он и в афишке обозначен.
Фишер. А кто же его играет?
Лейтнер. О, приезжий актер. Великий человек.
Мюллер. Да? Но как же можно такое играть?
Лейтнер. Поэт считает, что для разнообразия…
Фишер. Хорошенькое разнообразие! Тогда отчего бы не играть и «Синюю Бороду», и «Принца-домового»? Ведь сколько еще таких сногсшибательных сюжетов для драм!
Мюллер. А как же они оденут кота? И сапоги — они что, будут настоящие?
Лейтнер. Да мне это не меньше вашего интересно узнать.
Фишер. Но неужели мы так и позволим разыгрывать перед нами подобную чепуху? Мы, конечно, пришли сюда из любопытства, но у нас все-таки есть вкус.
Мюллер. У меня ноги чешутся потопать.
Лейтнер. К тому же и холодновато тут… Я начну. (Топает.)
Остальные аккомпанируют.
Беттихер (с другого конца ряда). Из-за чего топают?
Лейтнер. Спасаем хороший вкус.
Беттихер. О, я тоже не хочу отставать. (Топает.)
Голоса. Тихо вы! Музыки совсем не слышно.
Общий продолжительный топот в зале.
Шлоссер. Но надо бы все-таки сначала посмотреть пьесу — как-никак деньги заплачены. А потом уж так потопаем, что стены задрожат.
Все. Нет, сейчас, сейчас!
— Вкус!
— Правила!
— Искусство!
— Иначе всему крышка!
Ламповщик. Господа, неужели надо звать полицию?
Лейтнер. Мы заплатили за билеты, мы составляем публику, и нам подавай представление на уровне нашего хорошего вкуса, а не какой-то там балаган.
Поэт (высовываясь из-за кулис). Пьеса сию минуту начнется.
Мюллер. Никаких пьес! Не нужна нам твоя пьеса — нам нужен хороший вкус.
Все. Вкус! Вкус!
Поэт. Я в смущении… Что вы имеете в виду?
Шлоссер. Вкус! Вы поэт, а даже не знаете, что такое вкус?
Поэт. Но вы должны принять во внимание, что здесь молодой, начинающий…
Шлоссер. Никаких начинающих! Хотим приличную пьесу! Пьесу со вкусом!
Поэт. Какого же рода? Какого колорита?
Мюллер. Семейные драмы, похищения, «Сельские дети» — вот какого!
Поэт (выходит из-за кулис). Господа…
Все. Это что, поэт?
Фишер. Непохож.
Шлоссер. Умник.
Мюллер. Даже волосы не стрижены.
Поэт. Господа, простите мою дерзость…
Фишер. Как вы можете писать такие пьесы? Почему вы не удосужились повысить свое образование?
Поэт. Уделите мне только минуту внимания, прежде чем разносить. Я знаю, почтеннейшая публика вправе судить поэта, и ваш приговор обжалованию не подлежит, но я знаю также, как любит почтеннейшая публика справедливость, и уверен, что она не станет угрозами сталкивать меня со стези, на коей я так нуждаюсь в ее благосклонном руководстве.
Фишер. А говорит он складно.
Мюллер. Он вежливей, чем я ожидал.
Шлоссер. И публику уважает.
Поэт. Мне стыдно представлять плод вдохновения моей музы на суд столь просвещенных ценителей, и лишь искусство наших актеров до некоторой степени утешает меня, иначе бы я без лишних слов погрузился в бездну отчаяния.
Фишер. Мне его жалко.
Мюллер. Хороший парень!
Поэт. Когда я внимал вашему топоту — о, ничто еще не приводило меня в такой трепет, я еще бледен, и дрожу, и сам не понимаю, откуда я вообще набрался смелости предстать перед вами.
Лейтнер. Да хлопайте же!
Все хлопают.
Поэт. Я всего лишь попытался развлечь вас шуткой — если она мне удалась, — развеселить настоящим фарсом, ибо новейшие пьесы дают нам мало поводов для смеха.
Мюллер. Да уж что верно, то верно!
Лейтнер. А парень-то дело говорит!
Шлоссер. Браво! Браво!
Все хлопают.
Поэт. Итак, почтеннейшие, теперь решайте, так ли уж достойна моя пьеса совершенного презрения, — засим я с трепетом удаляюсь, а пьеса начинается (Отвешивает почтительный поклон и скрывается за кулисами.)
Все. Браво! Браво!
Голос с галерки. Бис!
Все хохочут. Музыка вступает снова, и занавес поднимается.
Маленькая комнатка в крестьянской избе.
Лоренц, Бартель, Готлиб. Кот Гинц лежит на скамейке у печки.
Лоренц. Я полагаю, что пора нам разделить скромное имущество, оставшееся после кончины отца. Вы знаете, что незабвенный родитель, царство ему небесное, оставил всего три мало-мальски стоящие движимости — лошадь, быка и вон того кота. Я, как старший, заберу себе лошадь; Бартель, средний из нас, получит быка, ну а младшему братцу, само собой, отходит кот.
