Король. Однако ж это все равно где-то у черта на куличках? Никак не могу взять в толк.
Натанаэль. Пока еще у моей страны нет точной географии. Я каждый день надеюсь открыть какой-нибудь новый уголок, и легко может статься, что в конце концов мы окажемся соседями.
Король. Ах, это было бы чудесно! А если по дороге попадется парочка новых стран, я еще и помогу вам их открыть. Мой нынешний сосед не столь мне хороший друг, а страна у него отменная, весь изюм поступает оттуда, — хорошо бы ее заполучить… Но еще одно, — скажите, ради бога, — вот вы живете так далеко, а отчего же вы так бойко говорите на нашем языке?
Натанаэль. Тише!
Король. Что — тише?
Натанаэль. Да тише вы!
Король. Не понимаю.
Натанаэль (тихo, королю). Ну, не кричите об этом! Иначе публика в конце концов заметит, что это и впрямь не очень естественно.
Король. А плевать! Она только что хлопала, и тут уж мы можем себе кое-что позволить.
Натанаэль. Видите ли, это все в интересах пьесы. Не говори я на вашем языке — она будет непонятной.
Король. Ах вот что! Ну что ж, принц, прошу к столу, кушать подано!
Принц ведет к столу принцессу, — король идет впереди.
Фишер. Черт побери! Сколько несообразностей в этой пьесе!
Шлоссер. И король совершенно выпадает из роли.
Лейтнер. На театре надо все изображать естественно. Принц должен говорить на своем иностранном языке и иметь при себе толмача, принцесса должна говорить с ошибками, раз уж она сама сознается, что не умеет правильно писать.
Мюллер. Конечно! Конечно! Все это сплошная чушь! Поэт сам не помнит, что говорил секунду назад.
Перед трактиром.
Лоренц, Кунц и Михель сидят на скамейке. Перед ними — трактирщик.
Лоренц. Пора мне собираться в путь. До дома еще далеко.
Трактирщик. Вы на королевской службе?
Лоренц. Так точно. А кто у вас герцогом?
Трактирщик. Да люди просто говорят «господское отродье» — и все тут.
Лоренц. Чудной какой титул. А что, собственного имени у него нет?
Трактирщик. Когда он издает указы, в начале всегда говорится: «Для блага публики Закон устанавливает…» Видать, это и есть его собственное имя. И во всех прошениях тоже обращаются к Закону. Странный человек.
Лоренц. Да уж, лучше служить королю. По крайней мере звание благородное. Я тоже слыхал, что ваше господское отродье не очень-то милостиво.
Трактирщик. Да милостив-то он не очень, что верно, то верно, — зато уж сама справедливость. Ему часто даже из-за границы тяжбы переправляют, чтобы он их улаживал.
Лоренц. Про него диковинные вещи рассказывают — будто он в какого угодно зверя превратиться может.
Трактирщик. Это правда. Разгуливает себе инкогнито и разнюхивает настроения своих подданных. Оттого мы и не верим ни одному коту, ни одной чужой собаке или кобыле, — все боимся, что в их шкуре скрывается наш хозяин.
Лоренц. Да, нам, значит, и тут больше повезло: наш король шагу не ступит без короны, мантии и скипетра, поэтому его за версту распознаешь. Ну, здравия вам желаю. (Уходит.)
Трактирщик. Вот он уже и в родных краях.
Кунц. А что, граница так близко?
Трактирщик. Конечно. Вон то дерево принадлежит уже их королю. Нам тут все видно, что в его стране делается. Да в границе этой все мое счастье — я бы давно уже обанкротился, если бы меня не содержали дезертиры оттудова. Прибывают почти ежедневно.
Михель. Так тяжело им там служить?
Трактирщик. Служить-то не тяжело, да сбежать легко. И потому только, что это строго запрещено, парни наперебой рвутся дезертировать. Вот, извольте, — еще один препожаловал!
Вбегает солдат.
Солдат. Хозяин, кружку пива! Да поживей!
Трактирщик. Вы кто будете?
Солдат. Я дезертир!
Михель. Глядишь, еще и из чадолюбия, бедняжка. Вы уж приголубьте его, хозяин.
Трактирщик. Ну, были бы деньги, а пиво-то найдется. (Уходит в дом.)
Появляются два гусара на конях и спешиваются.
Первый гусар. Ну, слава богу, прибыли. Здорово, сосед!
Солдат. Тут уже граница!
Второй гусар. Да, благодарение небу. Уж как пришлось гнать из-за этого дурака! Эй, хозяин! Пива!
Трактирщик (появляясь с несколькими кружками пива в руках). Вот, господа хорошие, прекрасный освежающий напиток. А вы все трое здорово разгорячились.
Первый гусар (солдату). Ну, бездельник, за твое здоровье!
Солдат. Премного благодарен. Я могу пока попридержать ваших лошадок.
Второй гусар. Ну и ноги у этого парня! Хорошо еще, что граница так близко, иначе бы это уж совсем собачья служба была.
Первый гусар. Ну, нам пора домой! Будь здоров, дезертир! Счастливого пути!
Оба садятся на коней и уезжают.
Трактирщик. Вы здесь останетесь?
Солдат. Нет, я пойду дальше, мне ведь еще надо успеть завербоваться у соседского герцога.
Трактирщик. Заглядывайте, когда снова надумаете дезертировать.
Солдат. Само собой. Прощайте!
Пожимают друг другу руки. Солдат и другие гости уходят, трактирщик идет в дом.
Занавес
Фишер. Ну уж закрутили — дальше некуда. К чему вообще эта последняя сцена?
Лейтнер. Совершенно ни к чему. Лишь бы побольше чепухи нагородить. Кот уж совсем исчез из поля зрения, и весь спектакль разъехался.
Шлоссер. У меня голова кругом идет, будто спьяну.
Мюллер. А в каком, собственно, веке происходит действие? Ведь гусары — это явное новшество.
Шлоссер. Надо нам было не терпеть, а топать погромче. Сейчас уж вообще не разберешься, что к чему.
Фишер. И никакой любовной линии! Ничего для сердца, для фантазии.
Лейтнер. Если опять начнется балаган, я лично буду топать.
Визенер (соседу). А мне пьеса нравится.
Сосед. Очень мило, в самом деле мило. Одаренный человек этот поэт. Хорошо подражает «Волшебной флейте».
Визенер. Мне особенно понравились гусары. Постановщики редко решаются выводить на сцену лошадей — а почему, собственно? У них иной раз больше соображения, чем у людей. По мне, уж лучше смотреть на хорошую лошадь, чем на некоторых современных героев.
Сосед. Да, вот как у Коцебу в «Маврах». В конце концов, лошадь тоже что-то вроде мавра.
Визенер. А вы не знаете, какого полка были гусары?
Сосед. Не успел разглядеть. Жаль, что они так быстро ушли. Я бы согласился, чтобы в пьесе были сплошь одни гусары. Люблю кавалерию.
Лейтнер (Беттихеру). А что вы обо всем этом скажете?
Беттихер. У меня перед глазами как живой стоит исполнитель роли кота. Какая эрудиция! Какое изящество! Какая тонкость наблюдения! Какой костюм!
Шлоссер. Что верно, то верно. Он выглядит совсем естественно, как большой жирный кот.
Беттихер. И обратите внимание на всю его маску — так я обозначил бы его костюм. Благодаря костюму его естественный вид так преобразился, что новое выражение ему гораздо больше к лицу. Как по этому случаю не помянуть добрым словом великих трагиков древности! Вы, вероятно, не знаете, что эти древние все без исключения роли играли в масках, как о том можно прочесть у Атенея, Поллукса и других авторов. Разобраться тут, как вы понимаете, нелегко, потому что для этого надо время от времени заглядывать в сами эти книжки. Но зато мы можем потом приводить из них примеры. Вот у Павсания есть одно очень темное место…
Фишер. Вы хотели быть столь любезны и рассказать о коте.
Беттихер. Ах, да… Но все предшествующие соображения я высказал лишь попутно и потому настоятельно прошу вас воспринимать их как маргиналии, заметки на полях… Так вот, возвращаясь к коту, — вы, конечно, заметили, что он не из породы этих черных котов? Нет, он почти совсем белый, лишь кое-где с черными пятнами, и это прекрасно отражает его добродушие, — в этом мехе как бы уже предначертан весь ход пьесы, все чувства, которые она призвана пробудить.
