— Зачем? — удивилось растение. — Ты меня так озадачила, что я даже… Моё название связано именно с моими цветами.
— Это как? — уточнила Глупость. — Вроде бы с листьями?
— По-гречески колеус означает футляр для оружия. Если внимательно приглядеться, то мой цветок напоминает ножны, в которые вложили кинжал.
— Башмак напоминает, — сложив руки кренделем, снова повторила Глупость.
— Ох, — только и смогла сказать я, косясь на Глупость.
— Мои соцветия появляются тогда, когда уход плохой.
— То-то я ни разу твоих цветов не видела. У бабушки не может быть плохого ухода! — засмеялась я, обрадовавшись, что можно уйти от разговора про цветы. — Хотя прошлым летом мы два колеуса потеряли.
— Про то жаркое лето я знаю, мне рассказала моя подруга Сенполия. Тогда много растений погибло от жары.
— Сенполия — это кто? Она тоже в горшке сидит или у неё ноги есть? — спросила Глупость.
— Конечно, это растение. Твоя бабушка — молодец! Она правильно за мной ухаживает, — воскликнула Крапивка. — Кстати, Алина, по-моему, она тебя зовёт.
— Зовёт? — переполошилась я.
— Всё хорошо, скорее коснитесь листа ладонями.
Я посмотрела на Глупость. Та демонстративно встала столбом. Я махнула рукой и быстро коснулась бархатистой поверхности.
— Алина! Где ты? — услышала я голос бабушки, входящей в комнату. — Куда подевалась! Пора жалюзи поднимать!
— Я здесь! — весело ответила я.
— Как я тебя не заметила? Только что в комнату заглядывала.
— А жалюзи открывать будешь ты?
— Да, нет. Жалюзи открывать будешь ты, но я буду смотреть.
Я подмигнула колеусу, потом бабушке и осторожно стала тянуть за верёвочку. Тонкие бамбуковые палочки, тихо шурша, начали сворачиваться в валик. Солнечные лучи тут же проникли в комнату.
— Теперь солнечные лучики не будут тебя обжигать, — ласково сказала я.
— Подумаешь…
— Что ты сказала, бабушка?
— Я? — удивилась бабушка. — Ничего не говорила.
«Вернулась всё-таки», — подумала я про Глупость.
Я сидела в кресле и смотрела, как бабушка переставляет цветочные горшки на подоконнике.
— Алина, помоги. Давай по цвету «мотыльков» расставим. От белых до…
— Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан, — гордо отчеканила я.
— Верно, до фиолетовых.
— Бабушка, почему ты фиалки мотыльками называешь?
— А ты приглядись к цветкам внимательнее, разве не видишь крылышки?
Я посмотрела на цветы, и мне показалось, что среди зелёных листиков, и правда, сидят готовые взлететь разноцветные мотыльки.
— Двенадцать, тринадцать, четырнадцать. Бабушка! У нас четырнадцать горшков с фиалками!
— Да, знаю. Мало. Мало.
— Как мало, бабушка? Очень много!
— Сенполий, Алина, такое количество, что если бы мы с тобой заставили все подоконники, полки и пол в нашей квартире, то ни один цветок бы не повторился. И самое главное, это была бы лишь малая часть их дружной семьи. Но у меня тоже хорошая коллекция, и все сенполии разные, — гордо сказала бабушка, присаживаясь в кресло.
— Почему семполии, бабушка? Фиалки!
— Сенполию стали называть фиалкой, потому что они очень похожи. Но, Алиночка, сенполия не фиалка. Вот видишь два коричневых цветочных горшка. Похожи они?
— Похожи.
— Но только внешне, а на самом деле разные. Этот пластмассовый, а тот глиняный. Так и сенполия с фиалкой, — тут бабушка отвлеклась и мечтательно произнесла. — А мою первую сенполию подарил дедушка на нашу розовую свадьбу.
— Почему же он на розовую свадьбу фиалку подарил, ой, сенполию, а не розу?
— У неё были нежно-розовые цветы. Ведь он знает, как я люблю растения. Тогда это была диковинка.
— Дико вина? Дико виноватая, что ли?
— Глупость какая! Диковинка — необычная удивительная вещь. Она глаз радует, — бабушка стряхнула с фартука невидимые пылинки и вышла из комнаты.
Я подошла к сенполиям и стала внимательно их рассматривать.
— Ну, пушистая ещё ничего. А вот эта замухрышка лилово-розовая, которая вся свернулась-скукожилась, она тоже глаз радует? — сказал скрипучий голосок.
— Это мы не понимаем. Она может быть самая ценная, — ответила я, совершенно не задумываясь о том, что секунду назад в комнате никого не было. — Глупость! Здравствуй!
На листе самой большой тёмно-синей сенполии с белой каймой по краям лепестков, стояла Глупость и раскачивалась. Лист упрямо пружинил вверх, а Глупость настырно давила вниз.
— И тебе не болеть, — ответила Глупость, наверное, запомнила, что моя бабушка всегда говорит, поздороваться, значит, здоровья пожелать. — Что-то я понять не могу, похоже, вот те нормальные, а эти выбрасывать пора.
— Почему выбрасывать, — забеспокоилась я. — Мы с бабушкой только что все растения перебрали. Если бы хоть одно заболело, бабушка бы не пропустила.
— Н-да? — с сомнением в голосе сказала Глупость. — Эти мелкие— премелкие, те забрызганы краской какой-то, побелка у вас была, что ли? А сюда смотреть без страха нельзя: листья-то кто-то комкал и жевал, проглотить забыл.
— Здравствуйте, мои дорогие, — ответил красивый бархатистый голос.
— Здравствуйте, — прошептала я обрадовано, догадываясь, что это говорит Сенполия.
— Мои цветы и листья вовсе не больны. Если вы приглядитесь, то увидите, что есть цветы крупные и миниатюрные. И те и другие мои детки, и те и другие мной любимы. Это просто разные сорта.
— Маленькие цветы такие милые, такие… такие… — я не находила слов, — как игрушечные!
— Невзрачечные, — вставила Глупость.
— А окраска моих цветов так разнообразна, что я сама со счёта сбилась! И каждый год появляются всё новые и новые сорта. У твоей бабушки, Алина, и одноцветные есть, и многоцветные сенполии. Те цветы, что с крапинками и полосками, вовсе не после побелки, это особая окраска, называется фэнтези. А листочек, который Глупости таким странным показался, особый — гофрированный. Далеко не все сенполии могут похвастаться такой необычной формой листа.
— И откуда ты такая многосложная взялась? — прищурив глаз, спросила Глупость.
— Из восточной Африки. Я росту там в горах Узамбары. Поэтому у меня стойкий и выносливый характер! Ведь в горах всего мало: и места, и почвы. Однако я никогда не унываю и радуюсь малому.
— Ты, наверное, очень тепло любишь, если из Африки? — спросила я.
— Какая ты умная девочка! Я действительно теплолюбивая. А хотите, я возьму вас с собой и покажу свою родину?
— Конечно! — обрадовано захлопала я в ладоши.
Глупость ничего не сказала.
— Тогда качните любой мой листик.
Я осторожно качнула лист сенполии, и всё завертелось перед глазами, сливаясь в многоцветный поток.
* * *
Свежий ветер налетел так неожиданно, что даже дыхание перехватило. Я открыла глаза. Кругом возвышались скалы. Повсюду были разбросаны фиолетовые цветы сенполий, внутри которых словно горел жёлтый огонёк.
— Что-то я не пойму, в чём дело, — прищурив глаза, сказала Глупость. — Всё-таки какая разница между сенполией и фиалкой? Гляжу я кругом, одни фиалки понатыканы.
— Сенполии! — сказала я.
— Сенполии, Алина. Конечно, сенполии. А в чём между нами разница? Живём мы в разных семьях, которые в растительном мире называют семействами. Обитаем в разных местах, и характеры у нас разные. Я люблю жаркий климат, а фиалка — умеренное тепло. Моя родина — восточная Африка, горы Узамбары, а родина фиалки в западной Европе.
— Поэтому тебя стали называть узамбарской фиалкой?
— Точно. Похожа на фиалку и живу в горах Узамбары. Какое же ещё имя мне могли дать? — засмеялась Сенполия. — Но сегодня, дружок, меня можно было бы назвать узамбарская роза, узамбарский георгин, узамбарская лилия или даже узамбарский крокус! Потому что появились мои сорта, очень схожие с этими цветами.
Мне показалось, что цветы сенполии начали махать лепестками словно крылышками. Я пригляделась внимательнее. Нет, показалось. Наверное, это был горный ветерок.
— Когда-то давно жила в горах Узамбары чудесная маленькая фея, — заговорила Сенполия. — Она была совсем не похожа на других фей. Робкая и застенчивая, она любила забраться на скалу повыше, смотреть на бескрайние просторы и мечтать. Это была трогательная и грустная фея. Её звали Сен-Полия. В её сиреневых глазах читалось сочувствие и кротость. Кожа была бархатистой, а платье сплошь состояло из тысяч фиолетовых мотыльков. Когда случалось что-то неожиданное, камнепад в горах или молния, СенПолия исчезала, а мотыльки с её платья разлетались по скалистым утёсам.
Однажды рядом с СенПолией присела богиня цветов Флора и сказала:
