Вообще-то Илья не только предавался воспоминаниям. На самом деле в этот день ему пришлось немало потрудиться. Он сдавал анализы, проходил какие-то тесты и непонятные процедуры типа душа Шарко, когда в тебя лупят толстой струёй из шланга. Ещё ему назначили какие-то противные на вкус микстуры и сказали, что они помогают успокоиться. Странно, ведь Илья и так был спокоен. Но с врачами разве поспоришь?
В общем, пятница пролетела быстро. А ночью Илье опять приснился странный сон. Он снова был Муромцем, только на этот раз не скакал по степям на взмыленном Бурушке и не дрался с супостатами, а стоял в огромной церкви, которая называлась Десятинной.
Шла утренняя служба. Пел хор. Но теперь Илье были понятны каждое слово и каждый жест священника. Во всём он видел глубокий смысл, и радость наполняла его душу. Иконы уже не казались ему обычными картинами, а были окнами в какой-то другой мир, но не чужой, а несомненно знакомый. И святые теперь взирали на него так, будто тоже его знали…
Илья Муромец из сна Ножкина переводил взгляд со строгого и печального лика Спасителя на светлый лик Богородицы, отыскивал глазами Апостолов Андрея Первозванного и евангелиста Луку и у каждого в молитвенном порыве просил исцеления для отрока, которого тоже звали Ильёй…
Проснувшись, Ножкин вспомнил деда. Он стал размышлять об их последнем разговоре, и когда пришла Вера, Илья уже знал, что ему надо делать.
* * *
Вера выглядела взволнованной. На это было две причины. Первая – вчерашний разговор с братом.
– Вер, ты чего, как в воду опущенная? – спросил Вася у сестры, когда та молча разбирала вещи. – Вроде, в селе была, а вернулась, как с каторги. Может, влюбилась?
– Да, влюбилась! – неожиданно серьёзно ответила Вера.
Услышав это, Василий поперхнулся компотом, который потягивал из большой эмалированной кружки.
– Так-так… Интересно бы знать, в кого? Отвечай, я ведь всё-таки твой старший брат.
– В Илью.
– В Илью? А в какого?
– В Ножкина.
– В Ножкина? Погоди, так он же калека!
– Я люблю Ножкина, – повторила Вера, с трудом удерживая слёзы.
– Ну и дура! Ты что, собираешься за ним горшки выносить и всю жизнь в колясочке катать. Да тебя ж засмеют все!
– Ну и пусть! Ну и пусть! Ну и пусть! – крикнула Вера и бросилась на диван.
Зарывшись в подушку, она дала волю слезам, и её спина задрожала от неудержимых рыданий…
Второй причиной стал визит к Ромке Щербакову, который мог сутками барахтаться во всемирной паутине. По просьбе Веры Рома выудил из Интернета кучу информации про случаи, похожие на тот, что произошёл с Ножкиным. Новости были неутешительными. Оказывается, после операций всего полтора процента, то есть трое из двухсот больных поднимались на ноги, а у многих, наоборот, появлялись осложнения.
– Да не переживай ты так, – сказал на прощание Роман. – Хочешь, я ещё ночью посижу, может, и найду чего-нибудь повеселее?
– Спасибо, не надо. Всё и так ясно. Только никому не говори, что мы узнали.
– Могила! – поклялся Щербаков, но тут же прикусил себе язык. – То есть я хотел сказать, что никогда и никому…
* * *
Конечно, и Вера ничего не сказала Илье ни о своих поисках в Интернете, ни о разговоре с братом. А Ножкин объяснил её взволнованный вид надвигающейся операцией и почувствовал благодарность.
Поговорив о разных мелочах и съев пополам огромное яблоко, извлечённое из тумбочки, забитой всякими вкусностями, они замолчали. По их серьёзным лицам было видно, что каждый думает о чём-то своём, о чём-то очень важном. Несколько раз Вера порывалась что-то сказать, но так и не решилась.
Первым затянувшееся молчание нарушил Ножкин:
– Вера, я хочу попросить тебя об одной вещи. Только это пока тайна.
Глаза у девочки вспыхнули надеждой. Она вскочила с единственного в палате стула и пересела на край кровати.
Илья испытующе глянул на Веру и сказал:
– Мне надо, чтобы ты завтра пришла сюда в шесть утра. Сможешь?
– Смогу! – не раздумывая, выдохнула Вера. – Конечно, смогу! А зачем?
– Я тебе утром скажу, чтобы тебе не пришлось врать, если родители спросят, почему ты собралась ко мне в такую рань.
Голос Ильи был твёрд, и Вера поняла, что дальнейшие расспросы неуместны.
– Хорошо, – согласилась она. – Утром так утром…
– Только не подведи: это очень важно. А теперь иди, а то скоро Сальников нагрянет.
Вера вскочила и бросилась к двери. Её сердце билось так, что стук отдавался в ушах. Наконец-то она сможет что-то сделать для Ильи! Ей давно хотелось этого, но он никогда ни о чём не просил.
Открыв двери, девочка одно мгновение колебалась, но потом решительно захлопнула их и, подбежав к кровати, почти прокричала:
– Илья! Я тебя никогда, никогда, никогда не подведу! Потому что я тебя люблю!
Стремительно нагнувшись она чмокнула Ножкина в щёку и снова метнулась к дверям.
Когда Илья наконец открыл глаза, в палате никого не было, только в коридоре раздавался затихающий стук маленьких каблучков.
* * *
Воскресенье началось для Ножкина рано – в пять утра, потому что до прихода Веры он должен был самостоятельно одеться. Это было непростой задачей. Свесившись с кровати, он дотянулся до коляски и подтащил её поближе: так, чтобы она упёрлась в железную перекладину больничной койки. Ухватившись за ручки кресла, он подтянулся на руках и лёг грудью на спинку, а потом извернулся и оседлал своего верного коня. Правда, получилось это не сразу, а с третьей попытки.
Дальше было проще. Ножкин подъехал к вешалке, где висела одежда, и быстро надел рубаху. С джинсами пришлось повозиться, но и в них он сумел вползти. Зато по сравнению с ними носки и сандалеты показались детской забавой.
Без пяти шесть двери открылись, и в палату вошла Вера. Ей удалось пройти незамеченной, потому что на посту не было дежурной сестры. Может быть, из-за того, что воскресенье считалось в клинике самым спокойным днём, и, воспользовавшись этим, сестра спала на диване в ординаторской, не боясь, что её застукает начальство. А может быть, и по другой причине. Не важно! Главное, что, всё выходило так, будто Вере кто-то помогал…
– Привет! Ух ты, сам оделся? А мы что, идём куда-то?
– Да. Мне надо срочно сбежать отсюда и вернуться не позже половины двенадцатого. Мама сказала, что придёт к обеду… А меня нет! Представляешь, что с ней будет! Я не хотел тебя впутывать, но сам вряд ли справлюсь… Поможешь?
– Спрашиваешь! Да я всю ночь не спала, чтобы не проспать! А куда мы идём?
– В храм.
– В какой храм?
– Ильи Муромца. Это в госпитале… Ну, где военные лечатся… Мне надо там быть… Обязательно!
– Но почему сегодня? Может, лучше после операции?
– А ты знаешь, что будет после?
– Нет… – стараясь казаться спокойной, проговорила Вера и вдруг решительно добавила: – Ладно, поехали!
Из клиники удалось выбраться без проблем. Медсестра на посту так и не появилась, и сторожка у центральных ворот была пуста, хотя на столике лежали очки и раскрытая газета…
Выкатив коляску на улицу, Вера направилась к троллейбусной остановке, потому что идти до госпиталя было далековато. Несмотря на ранний час, на остановке стояли люди: несколько весёлых парней с удочками и тихий, словно высохший гриб, старичок в допотопном коричневом берете.
«Это хорошо, – подумала Вера. – Помогут Илью внести». Однако она просчиталась. Когда подъехал троллейбус, гриб неожиданно проворно юркнул в салон, а за ним, как рыбы на приманку, рванули рыбаки. Двери закрылись, и троллейбус укатил вдаль, полязгивая своими железками.
Закусив губу, Вера смотрела ему вслед. Ей было очень обидно, но Илья сказал:
– А ты представь, если бы они меня туда затащили, а назад не вытащили. И катались бы мы с тобой до вечера.
Увидев, что глаза у Ильи весёлые, Вера тоже улыбнулась.
– Ну, и пусть! – решительно сказала она. – Зачем нам троллейбус? Я читала, что раньше люди в храм пешком ходили. А расстояние было не три остановки, а три дня… Короче, поехали!.. Осторожно, двери закрываются! Следующая остановка – госпиталь. Держись: прокачу с ветерком!
Сказав это, Вера припустила бегом, благо улица была пуста и ей никто не мешал. А Илья сидел в коляске, и его переполняла радость. Он вдруг вспомнил слова деда, что в храм надо идти не ногами, а сердцем.
Похоже, сегодня всё так и выходило…
* * *
Через полчаса они подкатили к высокому забору госпиталя. Тут всё было, как положено: ворота на замке, рядом белая каменная будка-проходная, перед ней толстая привратница в военной форме. Загородив собою двери, она так яростно грызла семечки, что, казалось, от этого занятия её не отвлечёт даже атомная бомбардировка. Однако, увидев детей, привратница неожиданно улыбнулась:
– С воскресеньем, ребятки! Вы, наверное, в храм? Рано приехали: служба через час…
– Через час? – удивился Илья.
– Ну да, в полвосьмого. Но батюшка уже в храме.
