– Что ты тянешь? – завизжал толстяк, – Вешай! Я кому сказал?
Спрыгнув с дерева, Забияка перехватил оружие в правую руку, и молча поднял глаза на Номута. Архот вдруг понял всё… и побежал. Толстяк оказался то ли не таким понятливым, то ли не таким проворным…
Его били долго, остервенело, ломая рёбра, сладостно хекая. Всё время, пока дети выпутывались из сетей. Номут визжал на весь лес. В конце концов, Рене выбрался и отбросил путы в сторону.
Визг Номута сломался и перешёл в предсмертный хрип…
Наступили настоящие холода. Снег укрыл землю толстым ковром, замёл все тропинки. Приходилось идти, держа путь по Солнцу. Ветер продувал до костей. Продукты подошли к концу. Дети вымотались до предела. А человеческое жильё всё не попадалось. Теперь Солнце несло с собой только холод. Но ещё страшнее были мглистые зимние ночи, когда с неба сыпался снег вперемежку с дождём.
Девушка чувствовала себя плохо. Она простыла, и теперь надрывный кашель буквально выворачивал её наизнанку, лишал последних сил. Рене тащил её на себе вторые сутки, когда вдруг услышал стук топора. Где-то очень далеко работал дровосек. Или плотник. Юноша свернул на звук.
Под вечер они вышли из леса. Люди. Много. Человек сорок. Увидев детей, некоторые бросили работу, подбежали…
Рене очнулся в тёплой кровати. В маленьком бревенчатом домике. Было жарко. В соседней кровати спала Ирмуна, раскидав волосы по подушке. Сокровище Стражей венчало её голову даже во сне. Камень казался безжизненным, только где-то в самой глубине тлел маленький красноватый огонёк. Яростно поглощая поленья, гудел огонь в небольшой печурке. Пожилая женщина что-то помешивала в кастрюльке.
– Эх, парень, – сетовала женщина, – До чего довёл девчонку! Да какую девчонку! Такую девчонку любить надо… беречь надо. А не по лесу зимой шастать. Где глаза твои были? Поморозил всю, дурень лиловый. Чего надумал, а?
Она яростно что-то поворошила в кастрюльке, отряхнула ложку и зачерпнула какой-то желтоватой жидкости.
– Ласточка моя, девочка, – ласково обратилась она к Ирмуне, – На-ка, выпей, золотко…
Женщина подняла ей голову и влила отвар в рот. Девушка что-то сонно пробормотала, не открывая глаз.
– Где мы? – спросил Рене.
– Где-где? В кровати, – отозвалась женщина, – Где ты только одежду такую нашёл, лазоревый мой?
– Да нет… я не про кровать. Что это за место?
– Место? – пожала плечами женщина, – Просто место. Просто холм… просто лес… просто река. Когда-то здесь был город. Древний, красивый. По легенде, его ещё Стражи основали. Только сказки всё это. Стражей-то на самом деле нет. А город так и звали: Страж-город. Потом пожгли его. Осталось одно пепелище. Потом и пепелище пропало, малиной-травой поросло.
– А… Ворота? Ворота целы?
– Да что ты… Свет с тобой! Какие ещё ворота?
– Ворота Времени…
– Милый, – всплеснула руками женщина, – Как тебя поморозило-то! На-тко, ещё отварчику выпей!
– Не надо мне отварчику, – отмахнулся Рене, – Два столба каменных, один покошен слегка. Между ними река течёт…
– Есть такое место… – растерялась женщина, – Прямо здесь и есть. Да только что тебе в нём? Сказка это… легенда. Про Чиару…
– Про кого? – опешил Рене.
– Про Чиару. Ведунья сказала, здесь надо город-то ставить. Стражи, мол, хранить его будут. Враги подступят – придёт из ворот Чиара, чудище такое, с хрустальным мечом, и порубит их в капусту! Сказка, конечно. Но место удобное…
Юноша вдруг заметил, что плечи девушки трясутся в приступе беззвучного хохота.
– А меч? Где мой меч? – заволновался Рене.
– Какой меч? Тряпки твои – вон лежат. Кто на них позарится? Что за узлы ты намотал, не знаю. Никто развязать не смог! А больше у вас ничего и не было. Ещё вот украшение у девочки твоей… и всё! Тоже непростое: хватишь, а пальцы мимо проскакивают…
А за меч свой можешь не беспокоиться. И был бы – никто бы не взял! Лежит где-нибудь. Кому он нужен? Мечом строить несподручно.
– Оставь, Рене, – пробормотала Ирмуна, – Не верят они в чудеса. Магия должна покинуть этот мир. И нам с тобой пора…
– Никуда ты не пойдёшь, – отрезала женщина, – Магия ей! Тоже мне, волшебница-недомерка! Ишь, чего надумала. Зима на дворе. А ты почти голая прибежала. Чудо ей подавай! Вот ты живой добралась. Всего два пальца на ноге поморозила – отрезать пришлось. Потеря невелика, через неделю встанешь. Только хромать чуть будешь. Доктор говорит, что это – настоящее чудо. Жить пока у меня будете. Уж до весны-то точно! Детьми моими станете, поможете чего… Ты, доченька, по хозяйству. А ты, балбес лиловый, будешь с мужиками плотничать. Некогда в игры играть. Город ставим…
Ирмуна приоткрыла один глаз и, прищурившись, хитро посмотрела на Рене. Прикрывшись ладошкой, показала язык. Осторожно, чтобы женщина не заметила. А Рене вдруг стало немножко страшно. Но это был другой, сладкий страх. Страх неизведанного. Мягкий, почти на грани любопытства. Он очень нежно сжал сердце, когда юноша вдруг подумал, что он никогда не помнил своей семьи, дома, матери.
И память откликнулась, вернула далёкий образ…
Дивный сад. Солнце. Большая и очень красивая женщина. Подходит к нему и берёт на руки. От неё вкусно пахнет духами. И ещё чем-то… родным… близким. Молоком. Тихий, добрый голос. Немного печальный.
– Я назвала тебя Чиару. Так просил твой отец. Будь достоин своего имени и всегда помни, кто ты…
“Почему у меня такие солёные щёки?” – удивился Рене.
– А Архот… Номут, – спросила девушка, – Что с ними?
– А что с ними? – удивилась в ответ хозяйка, – Про Номута я и не слышала вовсе. А Архот – вон бегает… вот сорванец, опять без шапки убежал! Ну, я его сейчас…
Женщина выскочила на улицу, а Рене уткнулся носом в небольшое окошко.
Чернявый мальчишка лет пяти с рёвом пытался освободить своё ухо из цепких рук хозяйки. Впрочем, безуспешно.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Рене.
– Да, – кивнула девушка, – Самое страшное наказание…
– Что, уши надрать? – удивился юноша.
– Нет, я про другое. Самое ужасное, что может ждать человека в конце жизни, – забвение. Эти люди не помнят ни Номута, ни Архота. От них не осталось ничего. Даже детских страшилок.
– Погоди, как же так? Пацану этому лет пять… что же, мы с тобой пять лет в беспамятстве валялись?
– Не знаю, – девушка развела руками, – Когда ты тащил меня на себе, я подумала, что хорошо бы было, если бы всё это быстрее закончилось. Чтобы люди забыли Архота, Номута…
– Нет уж, ты как хочешь, а я пока ничего забывать не буду. Не верю я, что Архот так быстро сгинул. Сдаётся мне, на мелкую пакость он вполне ещё способен.
Зима пролетела незаметно. Работали много, охотно. К весне город – не город, но крупное поселение было отстроено. Начали подъезжать переселенцы. Кто из ближних деревень. А кто и из дальних. Население города росло день ото дня. Деревянное строительство прекратили. Решили строить более прочные здания. Во все концы потянулись подводы. Из города – с древесиной и мехом. В город – с камнем.
Рене всю зиму плотничал. А тут снова оказался не у дел: кому нужны плотники при каменном деле? Ирмуна болела всю зиму. Сначала, вроде, обмороженная нога зажила, но потом вдруг началось воспаление. Хозяйка хлопотала день и ночь. Поила, мазала, растирала.
Снег потемнел, тоненькими ручейками побежал к реке. Наконец, Ирмуна встала на ноги. Рене помнил своё обещание и цвайхандер упрямо таскал с собой.
Прошла ещё неделя. Ирмуна окрепла, понемногу стала выходить на улицу. Рене, церемонно навесив хрустальный меч за спину, всегда сопровождал её. Девушка вызывала интерес: если меча, обмотанного тряпками, никто не замечал, то винно-красный камень в оправе из золотых листочков привлекал всеобщее внимание. Правда, к чести жителей следует сказать, они очень старались быть неназойливыми. Только местная ребятня сопровождала их повсюду. Так они и гуляли: Рене, Ирмуна, притихшая и прижавшаяся к нему, да стайка местных ребятишек от трёх до шести лет.
Однако позже, с появлением приезжих, ротозеев поприбавилось. Иногда то тут, то там Рене замечал любопытные глаза.
– Говорю тебе, она! – услышал однажды за своей спиной юноша.
– Откуда? – отвечал неуверенный голос.
– Да она! Я специально ездил смотреть. Вон, и украшение точно такое. Камень и листочки. Она его никогда не снимает. Говорят, его взять нельзя: между пальцев проскальзывает. Только ей подчиняется.
– Не может быть!
– Да точно! Как там. Стоит, а рядом две кошки. Говорят, она город спасла.
– Так, – процедил тихонько Рене, – Что ты там ещё натворила?
Ирмуна тихонько хмыкнула.
– Да ну… – снова начал неуверенный голос.