– Да знаем мы всё это, – отмахнулся Шурка и тут же спохватился, вспомнив, что знать он этого не может.
Но Дружинин понял его по-своему.
– Ах, я и позабыл, – виновато улыбнулся он, – вы ведь сие в Австрии видали. Вас не удивишь. К слову сказать, и там, и тут всё дело рук Янковича.
– Ох, как Фёдор Иванович за народное образование ратуют, – покачал головой Феофилакт Гаврилович. – Благослови, Господь. За несколько лет подготовили и издали, почитай, 70 разных учебников, из коих десять собственной дланью[182] начертали.
– А сколько же лет в вашей школе будут учиться?
– Три года. Ежели зимой, то с 8, а летом с 7 часиков и до 11. Затем следует перерыв. А с двух часов дня до четырёх снова уроки.
– А преподавать что будете, Закон Божий?
– Не токмо. Окромя Закона Божьего, церковнославянскую грамоту, русский язык, чистописание, арифметику, немного – историю и географию.
– Кстати, о географии, – вспомнил Дружинин и развернул газету, лежавшую у него на коленях. Слыхали ли новость?
На крики городничего прибежал капитан-исправник с несколькими стражниками. Попугайчик и жёлтенькие птички, которые оказались канарейками, были изловлены и посажены в клетку. Клетку ради такого случая изъяли во временное пользование в лавке Лозовича. Поставив клетку на край стола, Капищев сел с противоположного и уставился на птицу.
Канарейки тревожно щебетали между собой. Попугайчик же забился в угол, время от времени осматривал себя от груди до хвоста и бормотал одну и ту же фразу: – Спаси и сохрани мя, грешного.
«Алхимия, – думал городовой. – Истинно чародейство. Другого и быть не может. Глаз да глаз за ними нужен». И в самом деле, на протяжении часа, а то и более, не спускал с птиц пристального взгляда. За этим занятием его и застал Переверзев. Отставной подпоручик ворвался в дознавательную, размахивая пачкой печатных листов.
– Евграф Андреевич! – завопил он, увидев городничего. – Беда! Обобрали до нитки! Требую немедленно схватить злодея!
– Что такое?! – вскочил Капищев и одним движением вырвал листы из рук помещика.
– Превратить ветреную и упрямую жену в постоянную и послушную весьма просто, – прочитал он и грозно глянул на помещика. – Сие что такое?!
– Ассигнации суммою четырнадцать тысяч рублей, – едва не плакал Марьян Астафьевич.
Покрутив головой, словно ему жал воротник мундира, и проглотив горький ком в горле, Переверзев принялся сбивчиво, во всех подробностях рассказывать, что с ним произошло.
– А кроме того, пропал молодец мой, – заключил он.
Выслушав помещика, городничий взялся за голову.
– Всё неспроста. И купцы с бобрами, и птички, – кивнул он на клетку, – и бумаги ваши подложные.
– Полагаю, что всё энто проделки князя Захарьевского, ежели он на самом деле князь.
– Гмы, – задумался городничий. – Уж во второй раз мне на них указывают, как на ненадёжного человека. Видно, пришла пора пригласить сего господина в участок да побеседовать с глазу на глаз как следует.
– Непременно допросите, непременно, – обрадовался Марьян Астафьевич. – Да токмо под арест не берите. Особливо завтра поутру.
Вспомнив о слухах по поводу дуэли между отставным подпоручиком и юным князем, майор Капищев прошёлся по комнате.
– Поговаривают, будто бы вы затребовали сатисфакции[183] за оскорбление Фёклы Фенециановны?
Переверзев не ответил.
– Напомню вам, любезный Марьян Астафьевич, – остановился напротив него городничий, – что подобные поединки в Российской Империи строжайше запрещены. Ещё Пётр Великий в главе 49 Воинского устава от 1715 года указал, что дуэль никакое оскорбление чести обиженного никаким образом умалить не может. Кто против сего учинит, имеет быть казнен, а именно повешен. Помните ли?
– Как не помнить, – удивлённо посмотрел на него отставной подпоручик, – али я не военный человек?
– Заметьте, – склонил голову полицейский, – это я вам согласно закону[184] напоминаю, ибо поставлен за исполнением оного надзирать. Вы же согласуйтесь со своей честью. Но помните, что и секундантов таким же образом наказать надлежит. И что всё это я вам поясняю именно потому, что ради государственной нужды надобен мне князь, для дознания.
– Евграф Андреевич, голубчик, – умоляюще посмотрел на него Переверзев, – а как бы вы на моём месте поступили? Ведь он всякие богопротивные фокусы показывает. Самого Калиостро знавал.
– М-да, – погладил себя по щекам городничий. – Сказывают, Калиостро тоже масон, мистик. Надо бы, – оглядел он комнату, – попа призвать, дабы освятить место и в аукционе, и в остроге. Видать, бесы нас водят.
Отставной подпоручик утёр невидимую слезу.
– Всё так, – согласился он. – Но, как говорят, на Бога надейся, а сам не плошай. Поспешу я в своё сельцо, авось крепостных перехвачу, коих у меня обманом умыкнули.
И он бросился вон из полиции.
Джек, казаки и Демидов-чудак
– Какой есть новость? – оживился заскучавший было Лера.
– Помёр Джек Скверная Погода.
Мальчишки решили, что умерла чья-то собака.
– Большой жаль, – грустно покачал головой Лера.
– Наверное, породистым был? – поинтересовался Шурка.
– У, какой! – подтвердил Феофилакт Гаврилович. – Как-никак, Джон Байрон – вице-адмирал аглицкого флота. Да ещё губернатором был на острове Ньюфаундленде.
Озадаченные таким известием, друзья переглянулись и, не сговариваясь, почесали затылки.
– А почему его называют Джек Скверная Погода? – нашёлся первым Шурка.
– Сказывают, – усмехнулся Дружинин, – что Байрон в плаваниях завсегда в штормы попадал. Впрочем, сие не помешало адмиралу стать первооткрывателем новых земель. В 1765 году, во время кругосветного путешествия, покойный на корабле «Долфин» открыл целых шесть островов…
В это время к столу подошёл молодой поручик в артиллерийском мундире.
– Позвольте заметить, – ухмыльнулся он пьяно, – похороны адмирала давно уж не новость. А вот я вам могу обсказать настоящую новость, чего в газетах ещё не скоро пропишут.
– Занятно, – недоверчиво улыбнулся Дружинин.
– Да вы садитесь, – показал на свободный стул Шурка.
Поручик сел.
– Господа, – начал он важно, – да будет вам известно, в наступающем 1787 году из запорожцев, кои ныне поселены в пограничных районах на Южном Буге, есть намерение образовать Черноморское казачье войско.
– Да неужто? – подивился Дружинин. – Значит, не зря Запорожскую Сечь разогнали. Ведь одно волнение было в народе от сей непотребной вольности. А теперь, поди ж ты, призовут охранять границы государства рассейского. Чего не делается, – заключил он, – всё во благо отечества нашего.
Сидящие за столом дружно закивали, а у Шурки перед глазами вдруг всплыла страница газеты «Санкт-Петербургские ведомости». Из небольшой заметки, которую он успел прочитать, выходило, что ровно через шесть лет бывших запорожцев вновь переселят. На этот раз на Кубань. От них затем и пойдут кубанские казаки.
– Хозяин! – заорал поручик. – Вина мне и моим друзьям!
Половой мигом накрыл стол. Отказываться от угощения было неприлично, но и пить мальчишки не хотели. Самый крохотный глоток алкоголя сделал бы их слабыми и беспомощными. Появись в харчевне инопланетяне, друзьям не избежать плена. Лера вопросительно посмотрел на Шурку. Тот незматено подмигнул и телепатировал: «Без паники. Я сейчас из вина компот сделаю».
Осушив одну, а затем вторую кружку, учитель и военный, словно старые знакомые, принялись толковать о разных разностях.
– Помните, – говорил с чувством Дружинин, – три года назад Указ вышел о вольных типографиях? С той поры у меня одна мечта – завести собственную.
– Да на кой она вам сдалась? – удивился поручик.
– Пользительно сие для обучения народа нашего дремучего. Я бы книжицы всякие печатал, справочники, азбуки, сказочки, да мало ли чего.
– Ну, ежели так, – задумался артиллерист, а задумавшись, подлил в кружки вина. – За просветление в народе!
– Виват!! – поддержал его учитель.
Выпили.
– Ведаете, уж не токмо в столицах[185] типографии имеются, – мечтательно посмотрел на собеседника Феофилакт Гаврилович. – Открыто их и в Астрахани, и в Калуге, и в Тамбове, и в Ярославле, и в прочих городах.
– Без денег какая же типография, – заметил, утираясь рукавом, военный.
– Да, – согласился учитель, – денег нет и взять неоткуда.
– А вот Демидов, – вспомнил поручик. – Большой чудак, а на вспомоществование денег не жалеет. Воспитательный дом построил для несчастно-рожденных младенцев. Чай, слышали?
– А как же. Прокофий Акинфиевич. Миллионщик, потомок тульских оружейников.
