разноцветными рубашками. «Почему ты с ними?» – вопрошали их взгляды. Мы в спешке покинули магазин, молча вернулись в студгородок и выпили в общежитии полбутылки виски. Потом наблюдали, как одно из трех дурацких студенческих братств декламирует свое дурацкое кредо в дурацком дворе кампуса. Какой ты, блин, тощий. Выпей.
В моей тайной жизни психолог повернулся ко мне и спросил:
– Можете рассказать о своем первом сексуальном опыте? О самом первом.
При других обстоятельствах вопрос прозвучал бы просто неприлично. И все же я не мог избавиться от чувства, что этот человек превышает свои полномочия. «Чушь какая-то эта терапия, – подумал я. – Мне она не нужна. Мне не станет лучше, если я расскажу о своих сексуальных фантазиях какому-то незнакомцу». К тому же этот человек женат – что он может знать о геях? Но психолог продолжил упорно расспрашивать меня о моих фантазиях, самозабвенно кивая и предлагая поделиться подробностями моих мечтаний и сексуальных привычек, а потому я приготовился к долгому разговору. Вникал он не ради личного интереса – он оставался равнодушным профессионалом. Это было заметно по тому, с какой профессиональной небрежностью он кивал, с каким беспокойством хмурил брови. С искренним беспокойством.
– Кажется, мой первый раз был с Брэдом, – сказал я.
– Что за Брэд?
– Парень из старших классов – заядлый спортсмен.
– А вы спортом занимались?
Я помолчал. В его вопросе крылся какой-то подтекст.
– Несколько лет ходил на тхэквондо.
– Расскажите, что у вас было с Брэдом, – предложил психолог. – Без излишних подробностей.
– Без излишних подробностей? Ну, Брэд был моим близким другом. В выходные я, как обычно, приехал к нему в гости. Помню, у них был ремонт. Дом был очень красивый, большой, двухэтажный…
– И что же произошло в этом доме?
– В одной его части ремонт еще не был закончен, и мы пошли посмотреть. Родители Брэда куда-то уехали, мы поднялись по деревянной лестнице, которая вела на чердак, и тут Брэд так странно посмотрел на меня… Мы отодвинули пластиковую занавеску, залезли на чердак и оба… Ну, мы оба…
– Совместная мастурбация?
Я не мог поверить, что он произнес вслух эти слова. Меня словно окатили ледяной водой. Он произнес их, будто это был медицинский термин, но в его интонации звучало легкое отвращение.
– Да.
Я посмотрел в окно на пустырь напротив и, хотя снег еще не выпал и, скорее всего, в этом году уже не выпадет, вспомнил бабушку, которая танцевала со мной на мягком ковре в прихожей и напевала выдуманные индейские гимны, то и дело прикрывая рот морщинистой рукой, и как после этих молитв неделю шел снег – самый долгий снегопад за всю мою жизнь; и теперь я понял, что абсурдная магия веры порой работает. Сила в горчичном зернышке, в крошечной снежинке – об этом была моя терапия.
– Не думайте о нашем разговоре как о терапии, – продолжал психолог. – Мы просто болтаем.
Вместе со словами «зависимость», «ненависть к себе», «скрытность», «эгоизм» история моего детства и сексуального развития обретала новые краски и ассоциации. Психолог предполагал, что за моим стыдом скрывается целая экосистема. Я обязан был разобраться в ней. Едва я загляну внутрь себя, как обнаружу там извивающуюся массу бессознательного. «Дождевые черви, – думал я. – Они нежатся на поверхности влажной почвы. Их не было здесь раньше, но после дождя они появились».
– Вы уже заполнили заявление? – спросил психолог.
– Еще нет, – ответил я.
– Этим и займемся. Не стоит терять время.
Он откинулся на спинку кресла, которое заскрипело под его весом.
Я взглянул на подлокотник кресла, на его древесный узор. Это был срез ствола какого-то мертвого дерева, в котором дождливые и засушливые годы были кольцами уложены друг на друга. И когда топор срубил этот ствол, дерево не догадывалось, что однажды я буду его рассматривать.
* * *
Плетка хлестала Джима Кэвизела [16] по беззащитной окровавленной спине. Кожаная плеть раз за разом рассекала его кожу.
– Бред какой-то, – прошептал Чарльз.
– Не говори так, – сказала Доминик с притворной серьезностью. – Это же Иисус.
– Это не Иисус.
– Тебе откуда знать? – возразила Доминик. – У тебя что, бывают видения? Бог приходит к тебе во сне?
– Я изучаю историю, антропологию и все в таком духе. У Иисуса была кожа почернее.
– Ты изучаешь музыку.
– Не только.
Я оглянулся посмотреть, не мешаем ли мы кому. Женщина справа подпрыгивала при каждом ударе хлыста, прижимая сумку к груди. Она плакала. Люди перед нами сидели на краешках кресел, словно им было неведомо, что случится дальше. Мел Гибсон оказался чародеем – сумел создать саспенс даже из известного евангельского сюжета. Каждый раз, когда плеть опускалась на спину Иисуса, я ожидал, что он умрет, хотя знал, что этого не случится и что многое еще впереди. Фильм смаковал жестокость в деталях, и жестокость эта увлекала; его вселенная была полна бесконечных оттенков красного и розового, которых я никогда прежде не замечал. В первых кадрах внезапного насилия я
