Перемяки: 238, 268.
АЛФАВИТНЫЙ СПИСОК КУЛОЙСКИХ СТАРИН, ЗАПИСАННЫХ С НАПЕВАМИ
Цифры обозначают здесь номера напевов, в скобках — номера соответствующих словесных текстов.
Адрик: 28 (265)
Васька-пьяница:
Васька-пьяница и царь Баканище: 13 (237).
Васька-пьяница и Кудреванко-царь: 2 (214), 6 (222).
Васька-пьяница и Курган-царь: 24 (250), 32 (270).
Васьки Шишки (проделки): 18 (243).
Голубиная книга: 38 (283).
Данило Игнатьевич: 3 (216).
Мекитушка Игнатьевич: 43 (292).
Данило Игнатьевич и его сын Михайло: 41 (289).
Добрыня:
Добрыня и Маринка: 23 (249), 33 (271).
Молодость Добрыни и бой его с Ильей Муромцем: 11 (235), 29 (266).
Молодость Добрыни, купанье, бой со змеей и Ильей Муромцем и приезд его в Киев; состязание Дюка с Чурилой сменными платьями: 1 (213).
Бой Добрыни с Дунаем: 20 (246).
Охрана Добрыней Киева и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича: 21 (247).
Добрыня на заставе и неудавшаяся женитьба Алеши Поповича: 44 (294).
Дунай: 4 (220), 35 (запись существует только как музыкальный зачин), 39 (284).
Дюк Степанович: 10 (230), 26 (263), 45 (295).
Илья Муромец:
Первая поездка Ильи Муромца: 8 (224), 22 (248), 27 (264).
Илья Муромец и станишники: 37 (278).
Калика и голи кабацкие: 15 (240).
Заключение оклеветанного Ильи Муромца в погреб, спасение им Киева от Чернигова-царя: 30 (267).
Сорок калик со каликою: 5 (221), 7 (223), 14 (239), 42 (290).
Старина о льдине и бое женщин: 19 (244).
Мать князя Михайла губит его жену: 9 (225).
Небылица: 16 (241).
Потык: 25 (262), 34 (272).
Садко: 12 (236).
Молодость Сокольника, добывание коня и доспехов и бой с Ильей Муромцем: 40 (288).
Сухматин Етихматович: 36 (274).
Усы: 17 (242).
Чурило и неверная жена Перемяки: 31 (268).
На Кулое и его притоках Григорьев встретил так много сказителей, что далеко не всегда успевал записать все известные им эпические песни. Баллады и духовные стихи он фиксировал выборочно, отдавая предпочтение редким сюжетам или текстам лучших певцов, а исторических песен во втором томе его собрания вообще нет. Местный репертуар, бытовавшие здесь версии и редакции былинных сюжетов лишь частично смыкаются с традицией соседней Мезени, нередко обнаруживая наибольшее сходство с записями с Пинеги, Зимнего берега и даже отдаленной Печоры. К числу наиболее популярных старин относятся «Дюк», практически забытый мезенцами, «Данило Ловчанин», «Сорок калик», «Михайло Данилович», занимающие периферийное место в других регионах. Сюжет об исцелении Ильи Муромца, сохранившийся даже в районах с затухающей традицией, от кулоян не записывался.
Все 6 вариантов былины «Василий Игнатьевич и Батыга» («Васька-пьяница») относятся к архангельско-беломорской версии сюжета, образуя особую редакцию, близкую к печорской. В них важную роль играет открытое столкновение богатыря с боярами. Стрельба из лука изображается только в двух текстах, причем Василий убивает предводителя вражеского войска, а не одного из его приближенных (то же в мезенских и пинежской записях). Вражеское нашествие возглавляет «Курган-царь» (иногда «Кудреванко», «Баканище»), в роли его посла или советника выступает «Панище».
Редкая былина «Данило Ловчанин» на Кулое — одна из самых популярных. Местная версия сюжета испытала заметное влияние волшебных сказок, тексты отличаются от записей из других регионов благополучной развязкой. Во всем следуя советам жены, Данило расстраивает коварные планы князя Владимира и его «серого кардинала» Вичи Лазурьевича; в облике героини просматриваются черты волшебницы. Отказываясь дать Виче оружие, Данило следует неписаному богатырскому правилу: «Во цистом поле сбруюшка — не ссудушка». Изображение охоты на «дикого епрёныша», «зверища-кабанища» не связано с охотничьей практикой северян. Вепрь — экзотическое для местных жителей животное, а использование волосяного аркана, собак разных пород («скокун», «рёвун», «сучка-наследниця») напоминает летописные сообщения о княжеско-боярских «ловах» в южных широтах. Богатырские качества Данилы подчеркиваются тем, что Алеша Попович не может удержать пойманного им вепря.
Кулойские записи былины «Добрыня и Алеша» принадлежат к архангельско-беломорской версии сюжета, образуя особую ее редакцию. Тексты содержат развернутые эпизоды, рассказывающие о пребывании Добрыни на заставе или его битве со змеем; резко негативный отзыв героя об Алеше; мотив переодевания Добрыни перед приходом на свадебный пир и ряд других нестандартных элементов. Три варианта (№№ 247, 294, 301) генетически восходят к былине «Прони» (Прокопия) Шуваева из дер. Нижа, № 280 зависим от книги.
Все 6 вариантов старины «Бой Добрыни с Дунаем» относятся к единой для Архангельско-Беломорского края версии сюжета, но в них нет характерной для мезенских записей четкости и определенности в критериях моральной оценки героев. Хотя Илья Муромец принимает сторону Добрыни, его позиция часто не мотивируется; лишь в одном тексте решение «старого казака» подкрепляется авторитетом киевского князя (№ 253), еще один певец добавил: «Говорят, князь побранил обех» (№ 226). Обычно не упоминается о службе Дуная иноземному королю; мотив братания богатырей встречается в путаных текстах, в которых описание их поединка напоминает бой Ильи Муромца с сыном (№№ 226, 286). Сюжет «Добрыня и змей» в большинстве текстов представлен только центральным эпизодом, включенным в состав других старин. Единственный неконтаминированный вариант (№ 269) дефектен.
Все кулойские тексты «Поединка Добрыни с Ильей Муромцем» в той или иной мере зависимы от былины о бое Ильи с сыном. Жонглируя палицей и копьем, Добрыня хвастается, что так же легко он будет «владать старым казаком» (в других регионах этот мотив в данном сюжете не встречается); их поединок похож не на спортивное состязание, как в мезенских записях, а на смертный бой (только изломав все оружие, соперники начинают бороться). В ряде текстов перенесения из «Ильи и Сокольника» еще более очевидны: Добрыня мечтает «сабельку окровавити» (№ 229); Илья узнает его по именному перстню или нательному кресту (№№ 213, 254, 266); молодой богатырь убивает свою мать, утаившую правду о его происхождении (№ 213); в двух старинах Илья прямо называет Добрыню своим сыном (№№ 213, 266).
Местные сказители лучше, нежели мезенские певцы, сохранили наиболее архаичные элементы былины «Добрыня и Маринка». «Еретниця, безбожниця, Маринка люта гроза» в полной мере использует свои колдовские чары; в обоих вариантах упоминаются другие молодцы, превращенные ею в туров. В деталях повествования тексты ближе к той редакции сюжета, которая была зафиксирована на средней Мезени уже после революции.
На Кулое бытовала та же модификация сюжета «Дунай-сват», что и на Мезени. Для всех текстов характерна стабильная композиционная схема и унификация важнейших мотивов и формул. Местные сказители чаще и обстоятельнее говорили о прежней службе богатыря на чужбине, но напрямую не связывали данную старину с сюжетом «Дунай и Настасья». В отношениях Дуная и Добрыни нет и тени былой вражды, хотя былина
