РУКАВодство по рукоприкладству - Александр Иулианович Рукавишников

Отрывки из дневников и другие мемуарные тексты художников — это всегда автопортрет, и притом в придачу еще что-нибудь — подчас такое, чего читатель, казалось бы, не мог и ожидать.

В забавном и вызывающем названии «Рукаводство по рукоприкладству» просматривается несколько смысловых пластов. Тут возникает образ человека, которому, так сказать, все нипочем и море по колено. Он легко играет двумя значениями слова «рукоприкладство»: одно из них — насмешливо-полу хулиганское, соединяющее в себе мордобой с творческим актом. В конце концов, чтобы каркас скульптуры хорошо сделать и глиной его обложить, нужно очень даже руки приложить, и притом намаяться изрядно. А дальше ведь и литье, и установка…

Тема боевых искусств, психология «черного пояса» и мироустройство с точки зрения каратиста высокого класса красной нитью проходит через все житейские коловращения юной, молодой, зрелой личности — всегда настроенной на борьбу и жизнь в борьбе. В такой двойственности легко угадывается и другая ипостась пишущего: он — интеллектуал особого рода, владеющий парадоксальными стратегиями поведения. Да и непринужденная манера зашифровать свою собственную фамилию в как-бы ошибочном написании слова «рукаводство» тоже указывает на то, что перед нами — не просто образец разнузданной столичной богемы позднесоветского образца, а маэстро языковых игр и даже виртуоз вербального искусства. Может быть, он Виттгенштейна вовсе даже и не читал, но бывают такие личности, которые в своем психофизическом устройстве отражают актуальные интеллектуальные склонности.

Читатель приступает к знакомству с героем с самого начала с множественными ожиданиями. Автор воспоминаний — умница и творческая личность, но не тихий созерцатель чудес Вселенной, а неистовый и отчаянный лихач на путях жизни. Там сшибка на сшибке, там что ни поступок — так либо физический тумак, либо символический пинок. Там юные дарования и их созревшие аватары то попадают в милицейский «обезьянник», то швыряются в приступах гнева двухпудовыми отливками (попробуйте разок, и многое поймете.) Там прекрасные дамы из художественной среды заходят за грань всякой речевой благопристойности. Там кипит жизнь — непричесанная, гримасничающая, вечно неожиданная.

Неожиданность и непредсказуемость — во главе угла. Это философия жизни и одновременно философия искусства нашего мудреца, сэнсея, шута горохового, актера всемирного театра. Далее можете подобрать определения по своему усмотрению. Где еще вы найдете творческое кредо, которое гласит, что художнику полезно испытать ощущение, подобное тому, которое испытываешь от легкого удара головой об связку лука в темной комнате? И ведь это он не для эпатажу нам выдает. Он умница и знает, о чем говорит. Он не просто для блезиру поминает Филонова, который толкал своих учеников под руку, когда те рисовали. Ибо Случай правит миром. Так говорили и Шекспир, и Кальдерон, и так гласит дзенская мудрость.

Толкнуть под руку, выбить из колеи, — это означает разбудить человека от обычного сна, от бессознательного течения жизни. Душа просыпается тогда, когда нам прилетает неведомо что, неведомо откуда и неизвестно почему. Такова и стратегия боевых искусств высокого уровня, такова стратегия нового искусства. Провозвестниками такого искусства были сюрреалисты Парижа и обериуты Питера. Старшими товарищами Александра Рукавишникова были Ив Клейн (в том же Париже) и Джон Кейдж — порождение удивительного Нью-Йорка.

Они и их единомышленники не просто начитались дзенских коанов, а обнаружили главную истину нового искусства. Люди так повернули свою историю, такого над собою насотворили, что теперь нет смысла обращаться к ним с проповедями доброго, разумного и вечного. Будить их и только будить — в уличном хаосе и в студенческой аудитории, в библиотеке и на худсовете, в пьянке-гулянке и творческом усилии. Продумывать и планировать хорошо сделанную вещь — дело гиблое. Притворись дурнем, гулякой праздным, обалдуем-моцартом; вроде как случайно мимо проходил. Тут у художника есть шанс. Прочие шансы упущены. Про то и пытается нам сказать сегодняшнее искусство Запада и России.

Александр Якимович

Дорогой читатель, хочу вас сразу предупредить. Книга, которую вы держите в руках, специфическая: не то чтобы очень веселая, если не сказать немного нудноватая; рассчитанная на подготовленного и, буду честен, не совсем нормального читателя (ну а какой нормальный человек в трезвом уме по собственной воле приобретет фолиант под названием «Рукаводство по рукоприкладству», наверняка путаный и сумбурный — как обычно пишет непрофессионал-писака). Состоит книга из страниц моих дневников, которые я веду для себя лет пятьдесят, не меньше. Записываю понравившиеся цитаты, свои мысли, делаю наброски для будущих произведений. Это книга ощущений человека, который посвятил скульптуре жизнь напролет. Не только ей, но и всем ее основным составляющим: воздуху, пространству, объемам. Нет, правильнее сказать — объему. Сечениям, иллюзорной весомости, тектонике, осям напряжения, цельности и так далее. Думаю, результатом деятельности скульптора, в идеале, должно быть изменение настроения зрителя в лучшую сторону. А во вроде бы бездушном том или ином материале должно появиться то или иное эмоциональное наполнение, которое должно перерасти в ощущение внутренней силы и одухотворенности. Понимаю, звучит малореально, однако о достижении такого результата я тоже хочу в этой книге поразмышлять.

Хронология моей жизни сложилась таким образом, что момент первых серьезных соприкосновений с миром скульптуры совпал с судьбоносной встречей с моим сенсеем в области другого, не менее интересного искусства — искусства каратэ. О том, как этот человек повлиял на мою жизнь, я расскажу чуть позже, а пока поделюсь с вами следующим занятным наблюдением: у этих видов искусства есть много общего. Я понял это, когда заметил, что ИЗО помогает на занятиях боевыми искусствами — в понимании структуры движений, в пластике, в динамике и в возможности увидеть все это как бы абстрагируясь, со стороны. А философия восточных единоборств, в свою очередь, заметно влияет на мою скульптуру своей кажущейся алогичностью, спонтанностью и мистическими принципами перевоплощений.

В какой-то момент мне захотелось развить эту идею взаимосвязи, выстроить некую систему. И я начал: сначала осторожно, если не сказать робко, потом смелее, до тех пор, пока не начали вырисовываться вполне четкие очертания закономерностей, которые открыли