«Дорогой товарищ! Выходят какие-то странные недоразумения с полным собранием сочинений Маяковского. Все соглашаются, что это очень крупный поэт, в его полном согласии с советской властью и коммунистической партией ни у кого, конечно, нет сомнений. Между тем его книги Гизом почти не издаются. Я знаю, что на верхах партии к нему прекрасное отношение. Откуда такой затор? Переговорите с тов. Маяковским. Я уверен, что вы найдёте правильный выход из этого положения».
Но Госиздат, получивший указания от самого Владимира Ильча, безмолвствовал.
А Сергей Есенин в тот момент всё ещё надеялся, что советские театры заинтересуются его пьесой о крестьянском вожде, и продолжал читать её всюду. В сентябре 1921 года он знакомил с нею коллектив театра Мейерхольда.
Состоялась читка и в кафе «Стойло Пегаса». Выслушавшие пьесу друзья поэта вновь повели речь о её слабой драматургии. Есенин (по словам Ройзмана) на это ответил:
«Он считал, что в „Пугачёве“ первостепенное место отведено слову, и не хотел переделывать пьесу таким образом, чтобы в ней на первый план выступало действие. Он не скрывал, что „Пугачёв“ – пьеса лирическая: так должно её рассматривать, так должно её ставить на сцене…
Есенин как-то сказал:
– Пугачёва поставит Всеволод!
– Л если нет? – задал ему вопрос один из имажинистов.
– Тогда никто не поставит.
Сергей надеялся на Всеволода Эмильевича…»
Но Всеволод Мейерхольд всё раздумывал.
А Лариса Рейснер написала письмо Михаилу Кириллову, своему сослуживцу по Волжской флотилии, поступившему в студию Мейерхольда:
«Я очень люблю Мейерхольда. Но смотрите, берегитесь, они не любят голоса, они очень восточны в своих „новациях“, очень верят телу (это хорошо) и совсем не понимают гения слов (это плохо)… Дух, дух, дух – как хотите и где хотите, без этого нельзя».
В это же время в стране то тут, то там продолжали вспыхивать вооружённые восстания, поэтому пьесу о крестьянском мятеже не только не рвались ставить, но и не хотели печатать. Есенин всюду получал отказы.
Юрий Анненков воспоминал о разговоре с Маяковским, состоявшемся в тот момент:
«– Ты с ума сошёл! – говорил он мне в одно из наших московских свиданий. – Сегодня ты ещё не в партии? Чёрт знает что! Партия – это ленинский танк, на котором мы перегоним будущее]»
Но именно в 1921 году этот самый «ленинский танк» стал избавляться от тех, кто казался ему лишним.
Проходивший в марте 1921 года X съезд РКП(б) запретил какие бы то ни было внутрипартийные фракции, тем самым утвердив диктатуру не только в стране, но и в партии. Было объявлено также о необходимости провести чистку партийных рядов.
27 июля «Правда» опубликовала статью «Ко всем партийным организациям. Об очистке партии», в которой большевики призывались основательно почистить свои ряды.
20 сентября в «Правде» об этом же высказался и вождь РКП(б):
«О чистке партии
Чистить партию, считаясь с указаниями беспартийных трудящихся, дело великое…
Очистить партию надо от мазуриков, от обанкротившихся, от нечестивых, от нетвёрдых коммунистов и меньшевиков, перекрасивших «фасад», но оставшихся в душе меньшевиками.
Н. Ленин».
Как писали советские газеты, начавшаяся 1 августа «очистительная» кампания уже к весне следующего года «вычистила» из партии проникших в неё бывших жандармов, полицейских и белогвардейцев. С партбилетом расстались и те, кто был уличён в злоупотреблении властью, в уклонении от воинской и трудовой повинности, во взяточничестве, вымогательстве, карьеризме, шкурничестве, пьянстве, национализме, шовинизме, юдофобстве, в исполнении религиозных обрядов и так далее в том же духе. Из партии изгнали 322 тысячи человек, осталось в ней 410 тысяч.
Среди тех, кого таким образом «вычистили», оказались Надежда Аллилуева (жена Сталина и секретарь Ленина) и Осип Брик, о котором Бенгт Янгфельдт с иронией написал:
«Документальных свидетельств нет, но по достоверным сведениям ему вменили в вину его „буржуазное прошлое“. По иронии, в ЧК его взяли именно в качестве „специалиста по бывшим буржуям“; однако исключение из партии не означало прекращения работы в данном учреждении…»
Да, Осип Максимович Брик продолжил служить в ВЧК. Янгфельдт привёл отрывок из воспоминаний Брониславы Матвеевны Рунт, свояченицы поэта Валерия Брюсова. Её друга арестовали, и она пришла в Водопьяный переулок с просьбой о помощи.
– Дорогая! – воскликнул, выслушав её, Маяковский. – Тут такое дело… Только Ося может помочь.
К разговору подключилась молчавшая до того «дама», Лили Юрьевна, сказав:
– Сейчас позову его.
Осип пришёл. О том, что произошло дальше, поведала сама Бронислава Рунт:
«Пришлось снова рассказать свою печальную историю и повторить просьбу.
С большим достоинством, без малейшего унижения или заискивания Маяковский прибавил от себя:
– Очень прошу, Ося, сделай что возможно.
А дама, ласково обратившись ко мне, ободряюще сказала:
– Не беспокойтесь. Муж даст распоряжение, чтобы Вашего знакомого отпустили.
Брик, не поднимаясь с кресла, снял телефонную трубку…»
Кому звонил в тот раз Осип Максимович, так и осталось неизвестным. Но существуют свидетельства, что у Брика именно тогда установились особо приятельские отношения с одним из его сослуживцев, которого стали часто приглашать в гости в Водопьяный переулок. Звали этого нового приятеля Яков Саулович Агранов.
То, что описала Бронислава Рунт, Бенгт Янгфельдт прокомментировал так:
«Рассказ страшен по двум причинам: с одной стороны, подтверждением, что судьбу человека решал случай или наличие нужных связей; с другой – естественностью, с которой Маяковский и Лили отнеслись к ситуации – работа Брика в ЧК не была предметом стыда».
Об Осипе Максимовиче той поры оставила воспоминания и Рита Райт:
«Брик мне очень понравился. В нём была какая-то весёлая хитринка, как будто он знал что-то очень интересное, очень увлекательное, но расскажет ли он это вам – неизвестно, пожалуй, что расскажет, а может быть, и нет».
За ВЧК тогда числились не только кровавые дела. Кое-что из проделанного ею можно отнести к положительным акциям. Так, к примеру, Аркадий Ваксберг пишет:
«Служба Осипа в ЧК приносила свои дары. Именно через него Пастернак выхлопотал для своей сестры Жозефины разрешение на выезд в Германию, которым та и воспользовалась, отправившись в Берлин транзитом через Ригу. Вслед за ней осенью 1921 года прямиком в Германию отправились и родители Пастернака с его младшей сестрой Лилией».
