«Она имеет право на нашу благодарность, Мы, безусловно, должны ей кучу денег, она никогда не присылала нам счетов, но услуги адвоката стоят дорого, а она и ее муж довели два дела до Верховного суда, занимались нашими делами, добиваясь наилучших результатов, и все это время они выдержали, не получив от нас ни эре. А ведь она могла заниматься другими, более прибыльными делами».
Сигрид Страй по старой привязанности к моему отцу обещала ему всеми силами охранять интересы моей сестры Эллинор столько времени, сколько потребуется. И она сдержала свое обещание, так что Эллинор, находясь под деликатной опекой, и со средствами, которые ей давала ее часть акций в «Гюлдендале», могла беззаботно дожить до самой смерти. Фру Страй всегда находила выход.
Я никогда не забуду эту сердечную и интеллигентную «маленькую даму», как ее называл отец, к которой мы все обращались со своими трудностями. После смерти фру Страй интересы Эллинор столь же бескорыстно, как и мать, представляла ее дочь, Сигне Мария Страй Рюссдал, и при помощи адвоката Алфа К. Нильсена ценные бумаги Эллинор были помещены на рентабельный счет солидного банка. Согласно завещанию Эллинор, проценты с этого счета идут на содержание Нёрхолма. Все унизительные обращения к властям с просьбой оказать помощь в сохранении дома Кнута и Марии Гамсун теперь отпали сами, собой. Реставрационные работы были начаты летом 1989 года. Была сделана новая крыша, всю заднюю часть дома обшили заново, но все делалось в старом стиле, двери и окна частично отремонтировали, частично заменили.
И теперь дом стоит таким, каким я увидел его, красивый, отремонтированный, совсем как в моем детстве. Летом я снова хожу по дорожкам маминого сада, где длинные и круглые клумбы Виктория содержит в образцовом порядке — так, как они содержались при ее бабушке. И я прохожу по дорожке к Хижине Писателя. Поднимаюсь по старому цементному крыльцу, которое совсем заросло мохом, вставляю в замочную скважину старый ключ и вхожу внутрь…
Значит все-таки все закончилось хорошо, Кнут Гамсун? Разве все получилось не так, как ты хотел, когда писал о проблесках счастья в человеческой судьбе?..
Мне очень хочется на этом закончить. В Нёрхолме я делал первые неуверенные записки, вспоминая свою жизнь, здесь же я должен их и закончить, не докучая читателям традиционными словами насчет веры в молодежь и в будущее, как принято в мемуарах. Но я не сомневаюсь, что почти все в жизни имеет смысл и что почти всегда хорошее и плохое сменяют друг друга. А значит, я на верном пути.
Новобрачные. Мария и Кнут Гамсун. 1910.
Братья и сестры (слева направо): Арилд, Эллинор, Сесилия, Туре. 1920.
Нёрхолм после реконструкции.
Арилд Гамсун. 1987.
Моя мать. 1924.
Первая встреча с Тербовеном в 1940-м году. Я в качестве переводчика.
Семья собралась в большой гостиной. Нёрхолм. 1926.
Сесилия. 1939.
Эллинор. 1940.
Дедушка с внучкой Анне Марией. 1943.
Кнут и Мария.
После выхода книги «На заросших тропинках». Это последний портрет отца, написанный мною.
Тургейр и Регина с родителями.
Издательство благодарит Лейфа Гамсуна за разрешение воспользоваться фотографиями.Его судьба — это урон, нанесенный войной, такой же бессмысленный и невосполнимый, как разбомбленный храм.
Вильденвей
Одна норвежская историческая книга для детей начинается вопросом: «Легко ли быть сыном норвежского конунга?». Ответа тут не требуется — и так ясно, что трудно.
Такой же вопрос мы могли бы задать и автору этой книги: «Легко ли быть сыном Кнута Гамсуна — конунга норвежской литературы?» Но Туре Гамсун уже дал исчерпывающий ответ на него, как в этой, так и в своих прежних книгах об отце, раскрывая его характер, показывая, какого нервного напряжения стоила Гамсуну каждая книга, как он в поисках покоя бежал из дома в отели и пансионаты, откуда тут же начинал рваться обратно домой, где его ждали любимые непоседы и любимое, не менее, чем литературное творчество, занятие хозяйством в Нёрхолме.
Был ли Гамсун деспотом в своей семье? Конечно, был, и в силу своего характера, и в силу своей работы. Был ли он любящим отцом и мужем? Конечно. Хотя некоторые исследователи обвиняли его в том, что он отсылал детей из дому, едва они достигали отроческого возраста, чтобы они не мешали ему работать. Но письма Гамсуна опровергают это. Он всегда писал каждому из детей отдельно. Писал дрожащей рукой — ведь ему было уже за семьдесят. Он хвалит их, и бранит, и поучает, но всегда готов прийти к ним на помощь, как, впрочем, каждый любящий отец.
И дети отвечают ему такой же любовью. Туре всегда помогает отцу решать литературные дела. Арилд, сам талантливый литератор, все силы отдает восстановлению хозяйства в Нёрхолме после войны. Эллинор в память об отце завещает проценты со своего состояния на реставрацию Нёрхолма.
А Мария, якобы виновная в «непатриотическом» поведении Гамсуна? Разве не ей он после долгой разлуки, произошедшей по вине профессора Лангфельдта, сказал самые прекрасные слова, какие мужчина может сказать женщине: «Пока тебя не было, мне не с кем было говорить, кроме Бога»? Тогда у него оставалось еще два года на разговоры с Марией, но он уже не мог слышать того, что она ему говорила. И видеть ее он тоже уже не мог.
Несмотря на то, что книга автобиографическая, Туре Гамсун очень скромно пишет о себе и о своем творчестве, а ведь он занял прочное место в норвежском изобразительном искусстве. И его книг об отце не может сбросить со счетов ни один исследователь творчества Гамсуна.
Автобиография Туре — это автобиография его времени, желание рассказать о том, как жили, боролись, заблуждались и платили за свои ошибки.
Когда началась война, Кнуту Гамсуну было восемьдесят лет. Он глухой. О том, что происходит в мире, он знает только из пронемецких газет.
Он ведет себя непоследовательно. Восхваляет Геббельса и дарит ему свою Нобелевскую медаль. Он даже пишет некролог на смерть Гитлера! И вместе с тем все годы оккупации вступается за приговоренных к смертной казни соотечественников. Хлопочет за еврея Макса Тау. И даже едет на прием к Гитлеру с требованием убрать из Норвегии гауляйтера Тербовена. Не дрогнув, доводит фюрера до бешенства, и тот покидает комнату со словами, что больше не желает видеть этого старика…
