выстрела: ни ружейного, ни автоматного, ни пушечного. Наступавший 14-й стрелковый полк Коренева ушел вперед.
Пройдена полоса бывшего переднего края, и под ногами – твердая земля, изгрызанная разрывами мин и снарядов. Повалены высокие сосны, у многих ссечены макушки. Всюду лежат распростертые тела в серо-синей униформе. И всюду, куда ни обращается взгляд, можно видеть застывшую картину всеобщего смятения отступающего противника. Вот и первая из землянок, пощаженных нашими снарядами. Возможно, не засек ее зоркий глаз наблюдателя, не выдали ее пленные, не обнаружил ее агент тыловой разведки, не попала она в объектив аппарата аэрофотосъемки. Землянка добротная, по-фински опрятная, изготовленная на фабрике и собранная на передовой – землянка с застекленными оконцами и стальными бронированными ставнями. На лестнице, ведущей вниз, – труп офицера в серо-голубом, тонкого сукна мундире. Он пытался выбежать, но осколок разворотил ему череп – светлые льняные волосы перепачканы кровью. Перешагиваю труп и вхожу в землянку. Тут, очевидно, готовились завтракать. «Стаканы недопиты, – записал я себе на память, – хлеб брошен обкусанным, закуска недоедена. В кухне недочищенная рыба. Опрокинутый примус со сковородой. На полу два сапога на одну ногу – очевидно, два других на хозяине, который успел уйти». В одной из соседних землянок наши разведчики нашли генеральский мундир, парадный, со множеством орденов. На лицах ребят глупо-счастливая улыбка, будто они взяли в плен самого генерала.
– Ты не обратил внимания, какие у финнов землянки, – обернулся ко мне Авенир Герасимов, – наша промышленность еще не доперла до такой модернизации военного производства. Как готовились-то, а?!
Мы идем все дальше и дальше в северо-западном направлении, идем сквозь высокий сосновый лес. В лесу землянки огромные и вместительные, человек на сто, не менее. Действия нашей артиллерии тут почти не ощущается – попадаются лишь отдельные случайные воронки. Но картина всеобщего бегства поражает своим удручающим развалом: всюду брошенные, растерзанные вещи, оружие, перевернутые повозки и брички, тысячи раскиданных по земле патронов. И всюду в неестественных позах лежат убитые, с которых наша солдатня успела уже стащить сапоги. В этой общей грандиозной свалке я натыкаюсь вдруг на великолепную драгунскую шпору. Вероятно, солдат, завладевший сапогами, выбросил шпору как ненужный хлам. Значит, где-то должна быть и другая. А вот и она. И я надеваю их на свои сапоги. Увидев, как я застегиваю тренчик, Шаблий улыбнулся кончиками узкого рта и спросил:
– Николаев, где противник?
– Откуда же я знаю, товарищ майор?
– Ты же разведчик.
– Я полагаю, что теперь никто не знает, где противник. Даже пехота.
– Кстати, – обращается Шаблий к Коваленко, который успел уже нас нагнать, – где наша пехота? Где тот самый стрелковый полк, который мы должны поддерживать?! – Развернув карту, Шаблий стал внимательно сверяться с местностью. – Так, посмотрим, где мы находимся? Николаев, что это там за хутор?
– По всем признакам, это должен быть хутор Куссиена. Следовательно, от бывшего переднего края мы примерно в семи километрах.
– Ясно, – как бы про себя констатирует Шаблий, – мы вышли к месту сосредоточения правильно. Только где же, черт возьми, пехота?! Николаев, что ты столбом стоишь, ищи пехоту.
– Моя обязанность, товарищ майор, искать противника.
– Так где же противник?!
– Не знаю я, товарищ майор, где противник.
– Хорошо! Давай тогда быстро организуй пока из разведчиков и связистов круговую оборону этого самого хутора Куссиена. Коваленко! Где наши батареи?
– На подходе, товарищ майор.
– Пусть занимают боевые порядки и позаботятся о том, чтобы подготовить огонь подивизионно на случай контратаки финнов. Николаев, – обратился Шаблий ко мне, – чтобы Сухов и Телевицкий были немедленно здесь. Приказываю организовать батарейные поисковые группы во главе с КВУ и обследовать весь район по фронту и на флангах. Найти мне свою пехоту, найти противника во что бы то ни стало.
Через час-полтора наши разведгруппы численностью до отделения отправились в поисковые рейды по всем направлениям.
– Герасимов, – слышу я голос командира полка, – есть радиосвязь со штабом 72-й дивизии или со штабом 109-го корпуса?
– Нет, товарищ майор, – отвечает Герасимов, – радиосвязи нет. Ни корпус, ни дивизия на позывные не отвечают.
– Немедленно высылай офицеров связи, бери машину и сам поезжай. Найди мне штаб Ястребова, выясни обстановку. Выясни, наконец, куда девался резервный стрелковый полк второго эшелона?!
Уехал Герасимов. Медленно и нудно тянется время. Радисты Соколов и Шепелев безуспешно пытаются выйти на связь со штабами корпуса и дивизии.
– Слышишь, Андрей, – обратился ко мне Федор Елисеевич, – тишина-то какая, а?! Это после утреннего-то грохота. От разведгрупп нет ли каких вестей?
– Нет. Нету.
Приехал начальник штаба полка майор Гречкин.
– Ситуацию ты, конечно, знаешь, – обратился к нему Шаблий, – нет ли чего-нибудь новенького?
– Нет, – отвечает Гречкин, – новенького нету.
– Что будем делать? – Шаблий вопросительно посмотрел на начальника штаба. – Что, если противник контратакует?! Кругом ни одного пехотинца.
Командир полка прошелся по комнате. Дом, в котором мы обосновались, судя по всему, давно был покинут своим хозяином и превращен солдатами в казарму. Всюду двухярусные металлические кровати с пружинными сетками и тюфяками, пирамида для винтовок. В хлеву – коновязи для верховых лошадей. Все брошено.
Я сижу за столом и гляжу на чистое, белое поле разведпланшета, на котором, кроме сетки Гауса – Крюгера, нет ни одной точки, фиксирующей оперативное положение воюющих сторон. Идет четвертый час пополудни.
Вдруг где-то в юго-западном направлении послышались короткие автоматные очереди, забил пулемет, застучали отдельные винтовочные выстрелы… Всего несколько минут. И вновь мертвая тишина… В напряженном ожидании прошло не менее часа. Наконец на пороге комнаты появляется фигура запыхавшегося, потного солдата.
– Разрешите доложить, товарищ майор: разведчик первого дивизиона рядовой Бадейкин. – Физиономия у Бадейкина совсем детская – голова рыжая, глаза светло-голубые, наивные, нос и щеки в веснушках. Он из пополнения мальчишек-курян, что и полковые разведчики.
– Докладывай, – говорит Шаблий, – только связно.
– Наши там, – волнуется Бадейкин, видимо соображая, как нужно связно докладывать, – до взвода пехоты да наша группа с лейтенантом Дмитриевым, напоролись на финнов. Их там человек двадцать или тридцать… Они по нам врезали… Потом мы по ним… Они драпать… А товарища лейтенанта Дмитриева наповал…
– Где это произошло? – спрашивает Шаблий.
– Там, – Бадейкин машет рукой, – около поляны с сосной высокой.
– Координаты – точнее не придумаешь, – командир полка криво усмехнулся, – а ты ступай, – сказал он Бадейкину.
– Вот она и первая жертва в полку. Жаль парня. – Федор Елисеевич стоял у окна, заложив руки за спину, и смотрел в том направлении, откуда час назад слышны были выстрелы. – Молодой такой и как командир, видать, толковый… Жаль…
На улице затарахтела машина, и в комнату вошел Герасимов, прибывший из штаба корпуса. Он привез самую свежую информацию о положении на фронте.
