Гай сидел рядом с напуганной Мадонной и держал ее за руку все время, что шла операция. Родители назвали мальчика Рокко. Имя было явно итальянским, но оно также отражало кинематографический интерес Гая Ричи к именам, связанным с организованной преступностью. В прессе появились сообщения о том, что режиссер хотел назвать своего сына Винни или Энтони, но имя Рокко оказалось приемлемым для всех.
Сразу же после рождения ребенка появились слухи о том, что у мальчика поврежден мозг. К счастью, Мадонна не слышала подобных измышлений, потому что Гай Ричи строго оберегал ее покой. На самом же деле из-за преждевременных родов Рокко страдал от легкой желтухи, что вполне нормально. Его легкие оставались несколько недоразвитыми, поэтому его поместили в палату интенсивной терапии.
К 15 августа, несмотря на то что Лиз Розенберг утверждала обратное, Рокко все еще оставался в больнице и врачи не собирались его выписывать в ближайшие дни. Розенберг заявила, что Мадонна с ребенком уже дома, но сделала она это лишь с целью оградить мать и ребенка от назойливого внимания журналистов. Гай навещал Рокко по утрам и среди дня, а Мадонна отдыхала дома. Потом Мадонна стала каждый день навещать своего сына. Она приезжала около половины шестого и оставалась в больнице четыре часа. Охрана ребенка была беспрецедентной. Около палаты дежурило не меньше четырех телохранителей, а также несколько специальных сестер. Вместе с Мадонной приезжали еще двое охранников.
16 августа 2000 года ребенка наконец выписали из больницы. С момента его рождения прошло уже пять дней. К своему сорок первому дню рождения Мадонна получила прекрасный подарок — ее новорожденный сын оказался в ее доме в Лос-Фелис. (Сейчас это имение продается за 4,2 миллиона долларов. Сама же Мадонна купила себе испанскую виллу Дианы Китон на Беверли-Хиллз за 6,5 миллиона долларов и вложила миллион в ремонт дома.) Мадонна с ребенком прошла в спальню и вдруг заметила на столе бумажный пакет. Она открыла его. В пакете лежала коробочка, а в ней бриллиантовое кольцо от Гая Ричи, оказавшего Мадонне такую поддержку во время беременности. В это время он даже бросил пить, чтобы не искушать Мадонну. В записке Гай писал, как много она для него значит и как он гордится ею и их сыном. «Это сущие пустяки по сравнению с тем подарком, который я собираюсь тебе сделать», — писал он. (Мадонна утверждает, что это было первым бриллиантовым кольцом, полученным ею в подарок. Кольцо от Уоррена Битти она не считает, поскольку вернула его. Когда Мадонна выходила замуж за Шона Пенна, они ограничились простыми золотыми кольцами.)
Позже пришли многочисленные друзья Мадонны («странная компания — писатели, художники, поэты, торговцы картинами и дизайнеры ювелирных украшений»), чтобы посмотреть на прибавление семейства. Маленький Рокко, больше похожий на отца, чем на мать, свернулся в своей колыбельке, сосал большой палец и крепко сжимал плюшевого медведика. «Он просто очарователен», — прошептала Гвинет Пэлтроу, допущенная в святая святых — в детскую.
Чтобы встретить гостей, Мадонна зачесала волосы медового цвета назад, надела расшитые голубые брюки и простую белую футболку. Красивые туфли от Маноло Блахника на высоком каблуке придавали ей особенную элегантность. («Это лучше, чем секс», — сказала Мадонна о туфлях от Блахника. Она не смогла отказаться от шпилек даже во время беременности. «Да и носятся дольше», — добавила она с улыбкой.) Еще один необычный штрих — серьги от Картье. Мадонна сияла. Описать ее можно было единственным словом — цельность.
«Он замечательный, правда?» — спросила Мадонна, глядя на ребенка сияющими глазами. В этот момент в комнату вбежала Лурдес с бутылочкой. «Вот, мамочка», — сказала она, протягивая бутылочку. «Это для него», — добавила она, указывая на своего братика. Мадонна подхватила дочку на руки и обняла ее. «Еще рано, — прошептала она. — Но уже очень скоро».
«Мы все ощутили удивительное успокоение, — вспоминает другой гость Мадонны. — Лола стала сама сосать из бутылочки. «Ты уже большая девочка, — мягко сказала М и отобрала бутылочку. — Спустись на кухню и выпей немного сока». Затем мы все вышли из детской. Мы отправились на кухню и стали пить пиво с чипсами. Чипсы! Я помню времена, когда Мадонна и думать забыла о подобной пище».
Когда в доме остались только близкие друзья, Мадонна переоделась и осталась в простом белом халате. Друзья собрались в большой, залитой солнцем гостиной, где над камином висела картина Диего Риверы. Мадонна села на диван, а ее сын уютно устроился у нее на коленях. «Я подумал, вот такую Мадонну публика не знает. Никто не видел ее такой расслабленной и свободной, — вспоминает один из гостей. — Думаю, что даже она сама никогда не испытывала подобного ощущения». (Когда брат Мадонны Кристофер увидел, как его сестра кормит Лурдес грудью, он сказал: «Я не верю в это. Я смотрю, я вижу, но я все равно не верю!»)
«У тебя много с ним хлопот?» — спросила одна из подруг.
«Мы кормим его в половине одиннадцатого, перед тем как отправиться спать, — ответила Мадонна, как настоящая мать, во что было просто невозможно поверить. — Потом приходится кормить его где-то между двумя и тремя. Потом еще раз между шестью и семью. Он хороший мальчик, — с гордостью добавила она. — Он плачет только тогда, когда ему что-то надо. А как еще он может об этом сказать? Мы с Гаем считаем, что он должен получить все, что ему необходимо».
Вспоминает Деби Мазар, которая сделала ребенку первую в его жизни стрижку («…и если ты его порежешь, я тебя просто растерзаю», — предупредила ее заботливая мать): «Она была в отличной форме. Они с Гаем были явно влюблены друг в друга. Не хочу сказать, что она стала другой. Я терпеть не могу, когда люди запихивают ее в маленькую коробочку и твердят: «Мадонна записала новый хит, и все получилось так свежо, ново и интересно! У нее отличная голова!» Я хочу сказать, что она может быть и умной, и не очень. Но в тот момент она была по-настоящему счастлива и прекрасна. Я видела, что она влюблена».
«Впервые Мадонна влюбилась в свою дочь, и эта любовь научила ее любить по-настоящему, — говорит Рози О'Доннелл. — Любовь приходит, когда вы к этому готовы. Она была готова. Я никогда не видела ее более счастливой… более приземленной, более готовой оставить свою звездность за порогом».
Никто так не гордился теми изменениями, которые произошли в Мадонне, как ее отец, Тони Чикконе. Он никогда не одобрял ее стремление стать танцовщицей и надеялся, что она сначала закончит колледж. Но он всегда понимал, чего хочет его дочь. И теперь он был счастлив, что она наконец-то сумела сделать что-то по-настоящему важное для себя.
