И штурм этот грянул в новом, 1945 году.
Накануне полковник Караваев строго поглядел на Ромашкина и сказал:
- Как собьем фашистов с этого рубежа, ты рванешь к реке Инстер. Даю тебе роту танков и взвод автоматчиков. Посадишь всех своих людей на танки и что есть духу вперед! Пойми: все решает быстрота. Обходи фольварки, высоты, рубежи, где встретишь сопротивление. Уничтожение противника - не ваша забота. Оставляйте его нам. К исходу дня мы должны прийти к Инстеру. Сил в полку останется мало, и мне потребуются самые точные сведения о противнике. Если соберете их, мы переправимся через реку и захватим плацдарм. Вот полоса для действий твоего отряда. - Полковник показал на карте границы, отмеченные красным карандашом. - Понял?
- Так точно! - ответил Ромашкин и улыбнулся, чтобы командир полка видел: он идет на это задание уверенно, и нет оснований с ним так строго разговаривать.
Но у полковника перед наступлением было много забот, и на улыбку Василия он не обратил внимания. Его сейчас угнетала и злила мысль о недостатке автомашин. Караваев не сомневался, что собьет немцев с рубежа на участке, указанном полку. А как их преследовать? Машин хватит всего на один батальон, который можно пустить по следу отряда Ромашкина. Но этот батальон может увязнуть в бою, и развить успех будет нечем. Караваев стоял над картой у стола и, нервно постукивая по ней карандашом, говорил:
- Начнется старая история: мы выбьем их с одного рубежа, они откатятся на другой. И опять дуй-воюй с теми же гитлеровцами. Хватит так воевать! Все, кто противостоит нам, должны здесь и остаться! А уцелевших мы должны обогнать и выйти на следующий рубеж раньше их. Понятно? Есть у вас, господа фашисты, новые силы - давайте биться. Нету? Мы наступаем дальше. Понял?
- Понял, товарищ полковник, - ответил Ромашкин.
- А где и какие у них силы, будешь сообщать ты. Усвоил?
Ответить Ромашкин не успел: в комнату вошел Линтварев, за ним щупленький незнакомый капитан, на его гимнастерке - ордена Отечественной войны и Красной Звезды. Умные глаза капитана смотрели приветливо, близоруким прищуром.
- Вот, товарищ полковник, гость к нам.
Ромашкин едва сдержал улыбку - только гостей не хватало сейчас полковнику!
- Это военный корреспондент, капитан Птицын.
- Алексей Кондратьевич, не до этого мне, - перебил Караваев.
- Я все понимаю, товарищ полковник, - сказал Линтварев настойчиво и твердо. - Капитану приказано написать статью о Ромашкине, поэтому я привел его к вам.
- Сейчас Ромашкину некогда беседовать с корреспондентом, - отрезал Караваев. - Он должен подготовить разведотряд и немедленно выступить.
- Я не буду мешать старшему лейтенанту, - примирительно сказал Птицын. - Расспрашивать ни о чем не стану. Я просто отправлюсь с ним, посмотрю все сам и напишу...
Голубые глаза Караваева стали совсем холодными, он прервал капитана:
- Ромашкин уходит в тыл врага. Корреспонденту делать там нечего. Напишите о ком-нибудь другом. Подполковник Линтварев подберет вам кандидатуру. Идите, товарищ Ромашкин, о готовности доложите начальнику штаба.
Выходя, Василий слышал, как Птицын все так же мягко и вежливо говорил командиру:
- Бывал я и в тылу, и у партизан, и в рейдах с танкистами, с кавалерией...
Василий велел старшине Жмаченко готовить разведчиков, а сам отправился искать танковую роту и взвод автоматчиков, приданных ему. Он довольно быстро решил все дела с их командирами и вернулся к себе. Изучая маршрут движения и прикидывая, что может встретиться на пути, совсем забыл о корреспонденте. Но когда пришел к Колокольцеву, увидел там знакомого капитана.
- Ну, вот и ваш будущий герой, - сказал Колокольцев при появлении Ромашкина. Капитан оживился, протянул руку Ромашкину, как старому знакомому.
"Настырный, - подумал Василий, - все же добился своего! Но не дай бог случится с ним что-нибудь, я буду виноват". У Ромашкина испортилось настроение, он вяло пожал руку Птицыну и, не обращая на него внимания, сказал Колокольцеву:
- Куда я дену его, товарищ подполковник? В тыл же идем.
Птицын на этот раз обиделся. Из вежливости он терпел такое отношение со стороны старших, но от Ромашкина, видно, обиды сносить не собирался.
- Девать меня никуда не нужно. Решайте свои вопросы - и пойдемте. Я сам знаю, куда мне деться.
Ромашкин вопросительно глядел на Колокольцева. Но тот пожал плечами:
- Ничего не могу изменить. Капитан получил разрешение от вышестоящих начальников.
Развод отряд сосредоточился в лощине. Танки, их оказалось в роте всего четыре, уткнулись носами в занесенные снегом кусты, экипажи не стали закапывать машины - скоро вперед. Разведчики и автоматчики грелись у костров, готовые по первой команде вспрыгнуть на броню.
Командир танковой роты старший лейтенант Угольков, в черном комбинезоне и расстегнутом шлеме, сдернув замасленную рукавицу, отдал честь капитану, прибывшему с Ромашкиным.
- Посадите журналиста в один из танков, - сказал Ромашкин. Он обиделся на то, что Птицын его обрезал, и за всю дорогу не сказал ни слова.
Поняв, что капитан никакой не начальник, Угольков заговорил обиженно, обращаясь только к Ромашкину:
- Куда я его посажу? Ну куда? Лучше десяток выстрелов еще загрузить. Ты в бою скажешь - огня давай, а я журналистом, что ли, стрелять буду?
Птицын рассмеялся:
- Не вздорьте, ребята! Я на броне вместе с автоматчиками. - И ушел к бойцам, не желая больше обременять командиров.
- На кой черт он тебе сдался? - спросил Угольцев.
- Да приказали! - с досадой отмахнулся Ромашкин.
Артиллерийская подготовка началась не утром, как это чаще всего бывало раньше, а в полдень, в обеденное время, когда немцы, съев свой овощной протертый суп и сосиски с капустой, дремали, разомлев от горячей еды.
Батальоны прорвали первую линию обороны врага. Обгоняя пехоту, на участке соседней дивизии вперед понеслась лавина танков - не меньше дивизии.
Ромашкин тут же получил сигнал "Вперед!". Он вывел свой отряд по мокрой вязкой лощине, внезапным рывком из-за фланга второго батальона смял, разогнал огнем уцелевших здесь фашистов и понесся вперед, стараясь не отстать от гудящей справа танковой армады.
Корреспондент сидел за башней тридцатьчетверки рядом с Ромашкиным, крепко держась за скобу, и зорко поглядывал по сторонам. Василий тоже вцепился в металлический поручень, специально приваренный для десантников, и мысленно подгонял Уголькова: "Давай, давай!" Нет ничего более неприятного в бою, как сидеть десантником на танке. Ты открыт всем пулям и осколкам, все они летят прямо в тебя. Танк мотается вправо, влево, подскакивает вверх, проваливается вниз, в воронки. Он, как необъезженная лошадь, делает все, чтобы сбросить автоматчиков и разведчиков. Свалишься - смерть: танк умчится, а ты останешься один среди врагов, останавливать из-за тебя машину и превращать ее в неподвижную мишень никто не будет...
