все в очень ярких, живых, смелых цветах: зеленых, желтых, красных, оранжевых. Мы были в этом пространстве на сцене, бегая в нем, как счастливые дети.
В марте 1988 г. у нас начался тур по США, куда мы отправились в качестве поддерживающей группы у INXS [349]. Как ни странно, я очень хорошо воспринял их первый альбом – честно! Мне понравилась своеобразная пустота, получившаяся при сведе́нии и обработке записи. Я и не догадывался, что у них есть басист, пока они не стали играть вживую. Однако в австралийской музыке всегда есть что-то захватывающее. Австралия – действительно интересное местечко на карте. Они находятся по другую сторону всего, и поэтому их подход отличается.
Этот тур стал соревновательным. Мы выступали на аренах, рассчитанных на 20 000 мест, но когда играли мы, там собиралось только около 5 000 зрителей. Это было очень странно. Возможно, виной тому привитая MTV апатия. В моей юности зрители приходили в зал к самому началу концерта и хотели услышать каждую группу, чтобы оправдать заплаченные за билеты деньги, но мир видео MTV создавал иное окружение, и зрительный зал был пуст до тех пор, пока не появлялась основная группа.
Все пошло наперекосяк в Новом Орлеане, когда Майкл Хатченс пригласил меня после концерта в свои «апартаменты» в том же отеле. Какой у него был великолепный номер! Вау, как мне это понравилось. Там были верхний и нижний этаж и звуковая система. Оказалось, что мистер Хатченс всего лишь хотел поставить мне «умопомрачительный бит», который он написал. У меня не было на это времени. Потому что, алло, мне нравится мое умопомрачение, но я не люблю, когда его анализируют, интерпретируют и копируют, а именно так, на мой взгляд, все прозвучало. И мне пришлось ему это сказать. «О, а я так делаю», – послышалось в ответ, и мы поссорились. После этого мы больше не разговаривали. А потом он пошел и удушился… Спустя какое-то время, могу добавить, я тут ни при чем!
Когда люди приглашают вас в гости и хотят, чтобы вы послушали их последнюю запись, оно никогда хорошим не кончается. Это создает уродливую, неудобную обстановку, а я никогда не буду тем парнем, который примется петь лживые дифирамбы. Мое отношение таково: «Ты заставил меня чувствовать себя неловко. Возможно, мне бы это и понравилось в другом пространственно-временно́м континууме, но это неправильный ход!» В то же время я понимаю, что люди пытаются поделиться своими достижениями. Да, это то, что на самом деле происходит, но в данный момент это не то, что ты чувствуешь. Ты только что ушел со сцены, отработал свое выступление, и тебе не хочется впечатляться.
Одно хорошо в мистере Хатченсе: он понимал, что мой голос немного хриплый, потому что я переработал, – а они гастролировали со своим собственным доктором! Я получил несколько чертовски хороших советов и всякой медицинской хуеты, которые время от времени оказываются нужными. А именно укол витамина В12. Есть много врачей, которые скажут, что это так же бесполезно, как плацебо, но я так не считаю. Я нахожу, что B12 дает мне энергию, которая мне нужна там, на сцене. Все это очень утомляет; тебе колют этот витамин рано утром в твою пукалку. В итоге у тебя болит зад, затем ты часов на четыре-пять засыпаешь. Поднявшись, чувствуешь себя очень усталым, вообще не ощущаешь никакого прилива энергии, но едва берешь в руки микрофон – бамс! Оно срабатывает! Спасибо за это, мистер Хатченс.
Тем летом мы играли на многолюдном бесплатном фестивале в Таллине в Эстонии. Я понял тогда, что собравшаяся толпа начитывала около 175 000 человек, но позже меня уверяли, что их было, скорее, около 125 000. Здесь я доверяю двум вещам: подсчетам других людей, ха-ха, и своим эмоциям. Я знаю, что сказали мне мои эмоции, когда я вышел на сцену. Я потерял голос от колоссальной необъятности и простора. Море лиц было бесконечным, бесконечным и просто уходящим за горизонт в туманную даль. И по обе стороны от сцены стояли танки, с башнями, направленными, спасибо большое, не на мятежных зрителей, которые вовсе не были мятежными, а на нас.
Надо иметь в виду, что это происходило как раз перед тем, как пал железный занавес, когда Эстония еще являлась частью Советского Союза, поэтому это был очень напряженный период в ее истории – да, я полагаю, и в мировой истории тоже. И передо мной простиралась такая огромная аудитория. Это был бесплатный концерт, так что у каждого имелась отличная причина там побывать, и они проехали многие километры, чтобы посетить это событие. Однако мы знали, что жестокость советского режима может в любой момент навлечь на всех нас ужасы. К счастью, этого не случилось; вместо этого концерт превратился в нечто невероятно особенное – и в конце концов дело дошло и до независимости Эстонии.
Это было удивительно, потрясающе, но очень странно. Когда мы захотели прогуляться по городу, то не смогли сделать это без официального сопровождения и видели, как по углам площади людей уводили от нас подальше. Нам не разрешали подойти к ним поближе и поговорить, с кем бы то ни было. Тайная полиция действовала далеко не тайно.
Однако нам все-таки удалось познакомиться с некоторыми людьми, как раз перед тем как сесть на паром. Вот где Лу оказал нам огромную пользу. Он способен был прорваться через любой полицейский кордон, просто потому, мне кажется, что они думали, будто он один из бродивших повсюду местных. Чтобы добраться сюда, эти люди проделали не просто десятки километров, а сотни, из всех соседних стран. Когда мы уезжали, мне подарили, должно быть, штук двести чертовых виниловых пластинок. Я люблю и ценю каждую из них – не столько за музыку, сколько за саму мысль и энергию, вложенные в то, чтобы дать мне что-то темное и незаконное, по мнению властей того времени. Это согревающее сердце вещество – топливо для моих костров.
Причина, по которой я заработал себе шум в ушах в Нью-Йорке в то время, когда писался «Seattle», заключалась в том, что Джон Макгиох хотел, чтобы его усилители работали на сцене на полную мощность. Он был очень увлечен своими хеви-метальскими штуковинами. И это создало реальные проблемы для всех нас, подействовав слишком подавляюще. Но я бы не стал винить во всем Джона, виноваты мы сами. Надо было на него наорать. С тех пор мы выучили урок – Брюс и Лу постоянно говорят на сцене: «Убавь звук». Это дает гораздо больше свободы в песне, но мы все родом
