из того периода, и хэви-метал всегда будет там, в нашей сформировавшейся тогда психике: предубеждение, будто чем громче, тем лучше. Это не так. Лу Эдмондсу досталось очень, очень сильно. Я пришел в себя, а Лу – нет.
Лу был вовлечен в написание нашего следующего альбома, 9 [350], но ему самым буквальным образом пришлось на некоторое время отказаться от громкой музыки. Он полностью перешел на акустику и отправился путешествовать по отдаленным районам мусульманских и бывших советских территорий – таким, как Курдистан. Он покинул нас на долгие годы, и это была горькая потеря.
Оглядываясь назад, понимаешь, что мы постепенно скатывались в порочный круг «альбом – тур – альбом – тур». Первоначально мы начали записывать 9 в Нью-Йорке с Биллом Ласвеллом. Решение это не было навязано звукозаписывающей компанией, хотя им, несомненно, в то время понравился бы Album-2. Скорее, это Билл предложил нам свои услуги. Спустя пару дней работы в студии он заявил, что группа не умеет играть и он ненавидит все наши песни. Билл сказал, что уже придумал, как должны звучать песни, а я должен распустить группу и использовать его людей, тогда в итоге у нас получится что-нибудь типа U2. Я послал его на хуй, мы собрали чемоданы и уехали. Я был абсолютно предан группе.
Чем больше я об этом думаю, тем больше мне вспоминается бедняга Билл и то, что ему пришлось со мной пережить. В его голове я был солистом, которым, как он всегда знал, я мог бы быть, но я бы этого никогда не сделал, потому что у меня свой собственный путь, своя кривая обучения. Есть моменты, когда я могу принять чужое влияние, но не могу принять попыток меня научить. В конечном счете все уходит корнями в школу. Не говорите мне, что делать, скажите, как сделать. Так это работает со мной.
У меня всегда были какие-то личные спорные ситуации с Биллом, но моя единственная серьезная с ним проблема заключалась в том, что всякий раз, когда я приходил к нему домой, он пытался показать мне свои пистолеты. Я нахожу это слишком уродливым. Тогда я только начинал знакомиться с американской культурой и поэтому не знал, что, когда люди демонстрируют вам оружие, они вовсе не угрожают, а типа показывают свою коллекцию произведений искусства. В тот же момент я воспринял его действия как нечто очень вызывающее.
Теперь, мне кажется, я очень хорошо понимаю Америку и ценю тот факт, что да, ты должен иметь право владеть оружием. Да! На мой взгляд, эти люди могли бы быть гораздо более серьезной бандой убийц, пропорционально тому количеству огнестрельного оружия, которым они владеют. Я думаю, что во многих отношениях американцы проявляют огромную сдержанность, и, конечно же, никто не вторгается в Америку; слишком они хорошо для этого вооружены. А какое это удовольствие, как я узнал много лет спустя, – сходить в горы и пострелять. Речь сейчас идет не о желании убивать людей или животных, а просто об элементе контроля. Это дает тебе огромное чувство удовлетворения – быть способным попасть в дыню почти с 45 метров, сознавать у себя силу и выдержку, чтобы правильно прицелиться. Это мастерство, и мне это нравится.
Люди могут немного испугаться, услышав о мистере Роттене с расчехленной винтовкой, но Джон не убийца. Как я постоянно твержу миру, я пацифист, пока вы не переступите черту и не попытаетесь причинить боль или как-либо навредить любому из тех, кого я люблю. Тогда у вас будут проблемы. Со мной вы можете валять дурака хоть весь день напролет. Да без вопросов.
Так что с Биллом у нас ничего не вышло, и в итоге мы записались со Стивеном Хейгом, который работал с New Order [351].
Был еще один парень, также занимавшийся продюсированием, по имени Эрик «И Ти» Торнгрен. Скажем так, в то время он не казался лучшей составляющей процесса. Это всегда сводится к личности. С Эриком все в порядке, но мне нравился Стив Хейг, его спокойный, легкий характер и его техническая точность. У него был совершенно иной подход, и это то, что на самом деле могут создавать продюсеры. Они – люди, на которых ты должен уметь обращать внимание и знать все их слабости. Стив был мягким парнем, и его легкое прикосновение к нашему буйному кипишу дало превосходные результаты.
Возможно, мы слишком глубоко погрузились в новую компьютерную технологию MIDI. Ее проблема в том, что она отнимает у аналога ощущение живого звука. Но опять-таки мне кажется, что песни были очень сильными и эмоциональными. «Happy», песня, которая действительно является ответом на вопрос, который задан в названии предыдущего альбома – Happy? У меня было ощущение, что все это время мы словно черпали из какого-то глубокого колодца целостности. «Happy» – это рефлексия, это взгляд назад, это самоанализ – итог, да, я счастлив – боже, это возможно!
Одна из моих любимых песен – «Disappointed» [352]. Это захватывающая, драматичная и очень прощающая песня. Если можно назвать песню другом, «Disappointed» – один из них. Как говорится в тексте, это действительно «то, для чего нужны друзья». Это я говорю сам с собой на уроке эм-па-ти-и. Одна из тех песен, которые каким-то образом проникают в душу слушателей PiL, и, ничего себе, их пробирает. Порой это ошеломляет – слезы, улыбки и объятия. Есть много причин плакать – обычно, я надеюсь, радость, но в стихах есть и печаль, и предательство, которые ведут к прощению. И по лицам людей видно, что они и в самом деле понимают, о чем ты говоришь, потому что они прошли через подобное. Ты берешь на себя все плохое, анализируешь это и приходишь к лучшему решению.
Между тем «Warrior» [353] – песня о том, как встать на защиту, когда ты должен защищать. Я люблю искусство коренных американцев. Мне реально очень нравилось исследовать пустыню Аризоны и рассматривать изображения, оставленные американскими индейцами, – они и вправду серьезно затронули какие-то струны внутри меня. Очень трудно объяснить, но в конце концов я нашел способ выразить это чувство в «Воине». Если ты говоришь о коренном американце в себе, ты говоришь о конфликте, говоришь о предательстве – знаете, типа: «Вот индейка, а теперь возьми мою землю и убей меня». Это то, что делали первые поселенцы – геноцид, истребление, – и приходит время, когда ты должен подняться на защиту. Я пацифист, но вижу, что перед лицом геноцида и уничтожения, несмотря на все ценности, в которые я верю, я должен был бы предотвратить эту
